Маша покачала головой.

-Ой, глупый ягненочек. Заблудился. Потерялся и бебечет.

Помешанная улыбнулась. Маша физически ощутила свет, который лился из ее глаз. Точно окунулась в поток чистый и целебный. Кожа покрылась мурашками. В книжках про такое пишут - вся шерсть стала дыбом.

Тонкая, с искривленными пальчиками рука приподнялась. Перекрестила сначала передумавшего озоровать и хныкать Артурчика. Потом ее - Машу.

-Чадо ЕГО возлюбленное. Сестра моя - Мария. Праздник души моей, тебя увидеть сегодня.

-???

Подняла бровь Маша, но опять промолчала. Блаженная продолжала напевно говорить.

-Как окрестишься, приходи. Обниму тебя. Хорошо то мне как сегодня! Шла себе, шла, меж человеков холодных точно по лесу темному, и вдруг - счастье. Сестру любимую повстречала. Благодать то какая, Мария, верно?

Артурчик вздохнул. Положил тяжелую головушку любимой няне на плечо. Зевнул. Сон сморил его мгновенно. И минуты не прошло, а уже сопит. Маша шепотом обратилась к странной девушке.

-Вы знаете мое имя?

-Смешная ты, не веришь мне. Знаю.

-Откуда?

Маша была если и не добита этим фактом, то удивлена и озадачена. Но блаженная уже отвернулась, отвечать не стала. Перекрестилась еще раз, на другой образ. Поклонилась ему в пояс. Маша в иконографии была не сильна, что там за святой не поняла. Валечка улыбнулась несколько растерянному священнику. Посмотрела на старушку, которая так приветливо с ней заговорила недавно. Вдруг сказала строго, холодно.

-Не стану ждать тебя сегодня. Хлеба от тебя не приму. И не проси.

-Что такое?

Засуетилась старушка.

-Что?

-Виновата ты.

-Валечка, осерчала на меня? За что?

-Сказать?

-Конечно. Конечно.

Блаженная улыбнулась. Покачала головой.

-Кто по правую руку от тебя стоит? А? Не признала? А ты на нее повнимательнее посмотри. Кто у тебя ближе нее? Племянник? Сын его? И только то? Вижу, что вспомнила. Стыдно тебе, Алла? Ты ее первый раз видишь. В этом твой грех. О мертвых своих скорбишь. А живых не ведаешь.

-Валечка, куда же ты? Обожди. Я тебе еды приготовила.

Вскинулась было старушка, но осеклась под сухим ответом.

-Нет. Не возьму. Сердита я на тебя сегодня.

Странная девушка вышла.

Все переглянулись. Повели плечами, точно отпустила неведомая сила. Маша, глупо моргая, помотала головой. Посмотрела, скосив глаза, на брата. Артурчик невозмутимо и сладко, как умеют только дети и кошки, дрых.

-И тут кидается эта злющая помесь божьего одуванчика и крапивы ко мне с разными расспросами. Кто я буду, да откуда? ФИО мои требует назвать, представляешь? И разъяснить, почему я оказалась в твоей, дед, компании? Ха-ха!

-Ты ей ответила?

-С какой стати. Посылать, правда, не стала. В храме ведь были, не на рынке.

-И?

-Вежливо сказала: "До свидания". И потопала своей дорогой. Вместе с мамой и брательником. Юный христианин проспал еще три часа. Проснулся и давай кашу уплетать. Две с половиной порции. Аппетит у него внезапно разгулялся. Думали, что он и нас съест, вместо десерта.

Илья Ильич мыл тарелки. Маша, удобно устроившись на табуретке, с подвернутой ногой, привалившись спиной к карте мира, чистила яблоко. Теперь у нее получалось не хуже, чем у деда. Кожурка - тоненькой прозрачной спиралькой, ложилась на блюдце.

Дед внезапно вернулся к вроде бы законченной теме разговора.

-Золотце, повтори, пожалуйста, старому склеротику, что именно от тебя хотела та женщина, о которой ты мне рассказывала. В церкви.

-А что тебя интересует?

-Поподробнее, вспомнишь? Ее вопросы.

-Кто ты мне такой? Кто я такая? Кого держу на руках? Знаю ли эту блаженную, Валечку. Неужто, впервые увидела? Тарахтит и тарахтит. Я ей говорю, тише, пацана разбудишь. Он только-только вздремнул у меня на плече. Слюни пустил. Какое там. За рукава меня хватает, ответа требует. Я пытаюсь выйти - не пускает. Прилипла, как пластырь к болячке. Священник улинял. Мама тебя с тетей Дусей провожает. А я никак отцепиться от старушенции любопытной не могу. Караул, прямо. Еле вырвалась.

-Это твоя бабушка, двоюродная.

-Чего-чего?

-Алла Семеновна, сестра моей покойной жены.

Маша положила, звякнувший об блюдце ножик. Задумалась на секунду.

-Не может быть.

-Может.

-А она всегда была такой, в смысле сильно верующей? Эта твоя Алла Семеновна?

-Не моя.

-Ну, дед, не цепляйся к словам.

-Итак, не моя. Это, во-первых. Во-вторых, нет, не всегда. Вела обычную, как это принято говорить - мирскую жизнь. Сплетничала. Хитрила. Валялась по больницам, лечила настоящие и придуманные хвори. Тиранила сноху, сына и внуков. Самая обыкновенная ехидна шестидесяти лет. Таких треть из числа ее ровесниц. Не все умеют стареть с достоинством. Многие злиться начинают. Особенно от вылезающего наружу яда душевного, их близким людям достается. Не знаю, что было бы дальше. Но пять лет назад у Аллы Семеновны в аварии погибли все сразу. Муж, сын, его жена, внук и внучка. С дачи ехали, торопились, по мокрой дороге. Улетели в овраг на своем "жигуленке".

-О, Боже.

-Вот-вот. Именно в религию Алла и ударилась. С горя.

-Дед...

-Ладно. Прости. Я не должен играть роль судьи. Не имею права. Согласен.

-Дед...

-Все. Поднял верхние конечности. Сдаюсь.

-Блин. Дед, как тесен мир. Упасть - не встать. Надо же было нам столкнуться.

-Угу.

-А ты с ней совсем не дружишь?

-С Аллой???

-Да. А что такого обидного в моем вопросе?

-Я с этой камарильей, родней своей жены, три года, как перестал общаться. После того, что узнал. Про всю эту историю с Алексеем, твоей мамой, с тобой, наконец. Свиньи!

-Дед?

Маша выронила яблоко, всплеснула руками. Сердитый Илья Ильич? Абсурд!

-Дед! Дед, я знаю. Ты меня любишь.

Он обернулся от мойки. Собранный в мелкую складочку, как у щенка шар-пея лоб, плотно стиснутые губы, холодные молнии в глазах. Выдержка железного дровосека дала трещину. Положил недомытую тарелку обратно. Вытер руки клетчатым полотенцем. Сел на табурет напротив Маши. Внучка завопила.

-У, какие мы злые! Ой-ей-ей.

Деда отпустило. Глаза потеплели. Маша поняла, что совершенно не знает этого старикана, такого родного и близкого. Секунду назад он выглядел почти убийцей. То есть ножик в руку и чик-чик им по вражескому горлу. Запросто. Без лишних сентементов. Без сопливой слезливости и позднего раскаяния.

-Ты был такой страшный. Я чуть дышать не разучилась, с перепугу.

Илья Ильич вздохнул. Положил обе руки на стол, перевернул раскрытыми ладонями вверх. Посмотрел на них, как на чужие. Сжал кулаки. Расслабил. Маша, чувствуя себе несколько неловко, потянулась. Накрыла коричневые сильные кисти вздыхающего предка своими ладошками. Спросила участливо.

-Что с тобой?

Илья Ильич бережно, едва прикасаясь, пожал тонкие пальцы внучки. Спросил неожиданно.

-Что про меня Макс говорил?

-?

-Вы же с ним, наверняка, обсуждали меня? Ну, хоть разочек?

Маша освободила одну руку. Сцапала яблоко. С удовольствием куснула. Прожевала. Ответила вредным тоном.

-Да. Мы о тебе говорили.

-И?

-Тебе, правда, интересно его мнение?

-Очень.

-Ну... он смеялся, что я слишком умная, и это явно твои гены.

-Вот как.

-Еще однажды он сказал, что ты единственный из его знакомых, от кого мурашки могут пойти по коже. Как же он выразился? Мол, дед у тебя, красавица, слов на ветер попусту не бросает. И если пообещал шею свернуть, в случае чего - было такое?

Илья Ильич криво улыбнулся.

-Так вот, если пообещал скрутить шею, как куренку, то так и сделает. Запросто.

Илья Ильич хмыкнул польщенно. Быть того не может! Маша посмотрела ему прямо в глаза. Точно. Там клубился далекий, гаснущий злой огонь, а на поверхности крутились водоворотом, вспыхнувшие блестки радости и хитрые-прехитрые колючие искры многих знаний, поведать которые не придется никому и никогда. На мгновение дед погрустнел, и тут же пояснил почему.