Земля Рамону понравилась. Приток реки, в устье которой стоял Аген, делал здесь широкую петлю, превращаясь в естественную границу. Дальше, за крутым берегом стелились луга — и лишь где-то на самом горизонте темнел лес. Незаметно не подберешься. По эту сторону реки тоже лежали луга, а дальше, там, куда не доходила разливавшаяся по весне река, вольготно раскинулись засеянные пшеницей поля, перемежаясь со стоящими под паром землями. В этих местах давно перестали расчищать лес под пашню — и зеленая непроглядная стена окружала владения рыцаря с востока.
Три деревни, одна аж на полторы сотни дворов. Люди жили широко и богато, благо земли было вдосталь, и родила она щедро, не то что дома.
— Не жалко Хлодию это оставлять? — поинтересовался Бертовин, когда межа была очерчена. — Поболе, чем дома, земли-то будет.
Рамон улыбнулся.
— Землю холить надо. Как норовистого коня — держать в узде, но холить. Из-за моря трудновато будет, как пить дать из рук уплывет. Вот тогда точно станет жаль — если с того света я смогу о чем-то сожалеть. А со своим добром вы с Хлодием управитесь.
— Управимся. Замок где ставить будешь?
— Дай подумать. — Рамон прикрыл глаза, мысленно перебирая виденное сегодня. На самом деле место он уже присмотрел, но в таких вещах нельзя ошибаться. Жаль, камня здесь нет, придется деревянный строить, как делали предки еще каких-то два века назад. Он в последний раз огляделся, протянул руку. — Вон тот холм, как думаешь?
Бертовин бросил оценивающий взгляд в ту сторону.
— Кажется, ничего. Поехали, ближе посмотрим.
Кавалькада поднялась на вершину пологого холма.
— Низко, — сказал Бертовин. — Досыпать придется.
— Еще как придется, — согласился Рамон. — Зато с одной стороны ров, считай, не нужен. Река. И с остальных воду ко рву подвести будет проще.
— И водовод в замок прорыть.
— И водовод, — кивнул рыцарь. — И вокруг все как на ладони — будет, когда насыпь как следует сделаем. Даже дозорные башни по реке можно будет не ставить.
— Это дома можно не ставить. А здесь придется.
— Теперь «здесь» будет «дома». Привыкай.
Бертовин в который раз оглядел окрест, расплылся в улыбке.
— Пока не могу. Вот даст бог, отстроимся… камня нет, частокол будем ставить?
Рамон кивнул. Камня нет, зато леса вдосталь. Годилось предкам — сгодится и для него. А там захотят Хлодий или даже его потомки каменный замок — выстроят. Когда появится возможность везти камень за тридевять земель. А пока будем обходиться тем, что есть.
— Значит, решили, — сказал Рамон.
Он спустился с холма, объехал линию будущего частокола, что огородит двор у подножья башни, в последний раз убеждаясь, что место выбрано верно.
— Много дерева нужно. Оброк лесом возьмем? — спросил Бертовин, спустившись следом.
— Я еще подумаю. Но скорее всего — так. — Рамон посмотрел на солнце, давно перевалившее зенит. — Поехали по деревням.
— Сейчас все в поле. Подождать бы.
Рыцарь покачал головой:
— Если ждать — возвращаться ночью, а люди устали и голодны.
— Не впервой.
— Да. Но завтра, по здешним поверьям, работать нельзя — боги повелели пять дней трудиться, один отдыхать…
— Охота тебе держать в голове такую ерунду?
— Не ерунду. — Рамон нахмурился. — Странно, что я должен учить этому тебя, а не наоборот. Черни все равно, кто правит, пока с них не дерут последнюю рубаху и не отнимают богов. Поэтому такие вещи следует помнить.
Бертовин склонил голову, признавая правоту господина.
— К тому же, — продолжал рыцарь, — вместо того чтобы ждать до заката и ехать домой ночью, мы вернемся завтра. Сейчас по деревням проверим, поглядим, как живут. Как староста… все трое. Предупредим, чтобы дома был, — передадут. И завтра вернемся. Проведя ночь в постелях, а не в седле.
— Лагерь надо ставить. Каждый день туда-сюда не наездимся.
— Поставим. Пока шатры привезем, дальше вот здесь, где двор будет, дом срубим — потом под сарай какой сгодится. Завтра работать нельзя…
— Нам-то можно.
— Ты всерьез собираешься начать знакомство со своими людьми с того, что нарочито нарушишь их обычаи?
Воин сокрушенно покачал головой.
— Не подумал. По мне так все их божки — морок один. Вот и не подумал.
— Никто не заставляет тебя верить. А вот думать придется.
— Отвык, — хмыкнул Бертовин. — Вот уж лет пять как не приходилось.
— Привыкнешь. — Рамон тронул с места коня. — Поехали.
Деревни ему тоже понравились. Добротные избы-пятистенки, крепкие штакетники, что отгораживали просторные дворы, где хватало место и хлеву и амбару и оставалось на огород. Яблоки светились прозрачными наливными боками сквозь листья, клонили к земле тяжелые ветви. Куры заполошно шарахались из-под копыт. Славно живут, крепко. Мельницы только не видно — похоже, крестьяне возили молоть зерно куда-то на сторону, если только не крутили жернова дома. Значит, поставить мельницу у замка, и лучше водяную. Отвести воду и поставить. Если мзду за помол брать разумную — деньги будут. Надо в городе порасспрашивать, где людей на такое дело нанять, не прямо завтра, конечно. Но хорошо бы самому успеть управиться.
При виде чужих дети замолкали, спугнутыми воробьями бежали по дворам. Из-за заборов мрачно зыркали старики. Пусть их. Привыкнут и смирятся. Бунтовать не будут — чтобы поднять чернь, нужно хорошо постараться. Слышать о подобном Рамону доводилось, доводилось даже вместе с соседями усмирять взбунтовавшиеся деревни, и вспоминать об этом рыцарь не любил. Он был уверен, что подобные вещи свидетельствуют не столько о развращенности черни — что с нее взять, чисто дети малые, — сколько о плохом управлении. Его крестьяне не бунтовали. И здесь не будут. А любить господина им не обязательно. Чай, не золотой, чтобы все любили.
Мальчишка с покрытыми пылью босыми ногами за сребрушку показал дом старосты. Рамон спешился, стукнула калитка. Открыл дверь, как к себе, лишь для приличия грохнув кулаком по косяку, огляделся. Откуда-то из дома в сени выполз старик.
— Староста здесь живет?
— В поле он. Что надо?
— Передай: завтра дома пусть будет. Приеду, поговорить надо.
— А ты кто? — старик сощурился, внимательно разглядывая чужака.
— А я господин этих земель.
— Вот как… Добро — теперь не всякий, кому не лень, грабить будет, а… — Он осекся. — Стар я стал, ум за разум заходит, не обессудь, господин.
Рамон усмехнулся.
— А что, много желающих пограбить было? По вам не скажешь, что совсем до костей обобрали.
— Э, да это так… крохи последние остались. Последний год разве что тихо. А так — приходят и берут, и поминай как звали. Только и гляди, как бы успеть…
— Скотину в лес свести, хлеб закопать, — закончил за него рыцарь. — Сейчас тоже, поди, мальчишек послали к пастухам, чтобы успели? И к соседям — предупредить?
— Да откуда ж мне знать, господин. Стар я, носа из дома не высовываю.
— Послали, — снова хмыкнул Рамон. — Ладно, то дело ваше: я коров по рогам пересчитывать не собираюсь. Староста завтра чтоб в полдень дома был. Приеду.
Он простился с хозяином, вернулся к своим. Отстраненно подумал, что в соседних деревнях наверняка будут знать, кого встречают: хоть они и верхом — а ничто не сравнится в скорости с мальчишками: там сиганут через забор, там нырнут в перелесок, и поди угонись. Впрочем, гоняться за кем бы то ни было Рамон не собирался. Будут знать — тем лучше. Начнут притворяться сирыми и убогими — тоже не страшно. Рано или поздно поймут, что лучше, чтобы «грабил» один, а не «всякий, кому не лень». Проповедовать, объясняя, что привилегии знати даны Господом, рыцарь не собирался тем более. Черни довольно знать, за кем сила, высокие материи ей недоступны. А уж за кем сила — они поймут.
Вернувшись, Рамон задал Хлодию подумать, что он возьмет с собой в лагерь, бросать мальчишку одного дома не годилось. И рассчитать, сколько понадобится леса, чтобы огородить частоколом в два человеческих роста двор в семь акров и выстроить башню. На сараи и прочее сойдет и амбарник[24], его считать нечего. При слове «рассчитать» Хлодий сделал такое лицо, что рыцарь едва не рассмеялся. До сей поры парень искренне не понимал, к чему нужна книжная премудрость и зачем отец терпеливо вдалбливал ему цифры. Ничего, пусть привыкает. Жаль, конечно, что мальчика воспитывали как простолюдина, теперь когда еще наверстает. Рамон мысленно положил себе поговорить с Бертовином — пусть подумает, на что Хлодию стоит приналечь уже сейчас, а что может погодить. Чтобы в конце концов парень смог находиться в обществе аристократов и не чувствовать себя невежей, ни ступить, ни молвить не умеющим. Кое-чего он, конечно, нахватался, воспитываясь в замке, да и в бытность оруженосцем — но мало, непростительно мало. И бог с ней, с грамотой — не каждый дворянин способен написать свое имя, не говоря уж о сложных расчетах, наподобие тех, что Рамон только что задал парню. Но этикет… Но танцы… Но умение с невозмутимым видом встречать и лесть, и ненависть — впрочем, с этим нужно родиться.
