Предложение Тернина Илье Тимофеевичу понравилось.

— А это ты, Андрей Романыч, дело говоришь, — сказал он. — Это, значит, что ж выходит? Выходит: в самый работистый день пакости кончились?.. Да-а… Не по носу ему табачок покажется. Только, слышь, вот что еще здесь…

Они долго еще обсуждали отдельные стороны маневра, предложенного Терниным.

Домой Илья Тимофеевич возвращался поздно. На подмерзшей земле лежал первый ноябрьский снежок. Он был пушистый и легкий, но уже чуть слышно поскрипывал… В сенях Илья Тимофеевич отряхнул голичком снег с сапог и переступил порог, чуть придержавшись за дверной косяк.

— Слава те господи, — с облегчением произнесла Марья Спиридоновна. — Что поздно-то, батюшко? — Она подошла и настороженно повела носом возле лица своего благоверного, пытаясь уловить спиртные пары.

— Это чего? Рабочий контроль, что ли? — поинтересовался Илья Тимофеевич и, похлопав старушку по плечу, рассмеялся. — Не думай, не нюхивал.

Поздно ночью в окно ярыгинского дома постучали.

— Кто? — приникая к стеклу и вглядываясь в темноту, хрипнул Ярыгин.

— Дядя Паша, я это. Откройте! — донесся голос Степана Розова.

Ярыгин вышел, сопя и кутаясь в полушубок, зазвякал щеколдой ограды.

В бледный просвет двери глянула ноябрьская ночь. На секунду возник силуэт Розова. Степан юркнул во двор и слился с потемками.

— Дядя Паша, цех-то закрыт, на замке. Здоровущий такой повесили. Чо делать-то станем? — скороговоркой выпалил Розов.

— «Чо, чо!» — зло передразнил Ярыгин. — А мое-то какое дело? Я при всем при том с тобой, друг-товаришш, политуркой рассчитываюся? Будет в бригаде наутро порядок — ну и не оберешься туману. Видел, как нажимали сегодня-то? На твоей совести дело; не вытянешь — истинной бог — все про тебя скажу, не отмигаешься, — закончил он злобным шепотком.

Розову даже показалось, что он разглядел, как топорщатся ярыгинские усики.

— Так я-то причем? — спросил он угрожающим шепотом.

— При всем! — сипло огрызнулся Ярыгин, раздосадованый перспективой крушения. — Уговор у нас был? Был. Рассчитывается Ярыгин исправно? Исправно. Ну и держи свою линию. Не учуял, дура? Не ярыгинскую денежку — свою спасаешь. Резанут расценочки — будешь знать! Я в контору заходил утром, разговор слыхал насчет этого, — для надежности приврал он. — То-то вот! По мне хоть в окно полезай, а сделай.

— Не стану! — запротестовал Розов. — Сами идите, а я под замок не пойду!

— Ох, друг-товаришш, не знаешь ты Ярыгина, видать. Ты покумекай, как я тебе житуху искорежить могу, — наугад пригрозил Ярыгин.

— А ничего вы со мной не сделаете! — огрызнулся Степан. — Вот пойду сейчас к самому директору на квартиру, а то к Тернину или Ярцеву и все по совести, как есть, выложу. Пускай хоть посадят меня, а под замок не пойду.

— А у тебя, друг-товаришш, уж давненько схожено, или не чуешь? Пакость-то она, что под замок, что так, все одно — пакость. Или честность, простота при всем при том замучила?

— Не пойду! — Степан шагнул к двери. Увидев в просвете его силуэт и торчавшие из-под шапки оттопыренные уши, Ярыгин забеспокоился; он не мог разобрать, лицом или спиной к нему стоит Розов.

«В самом деле, пойдет дурак, натреплется…» — шевельнулось в мозгу Ярыгина.

— Стой! Погоди пятки-те насаливать! Пошли на пару, раз уж дело такое, — без особого рвения впрочем проговорил Ярыгин. — Дождися. В избу схожу, оболокуся ладом…

Вскоре снова звякнула щеколда. Это захлопнулась за Ярыгиным и Степаном дверь ограды. Они медленно зашагали к фабрике.

Во втором часу ночи на фабричную ветку неожиданно подали семь платформ с досками. Таня позвонила Токареву на квартиру.

— На полтора часа остановите смену. Выводите людей на разгрузку. Простоя вагонов не допускать. Ясно? — послышался из трубки голос директора.

— Тогда я подниму комсомольцев из четвертого общежития, — сказала Таня. — Там человек пятнадцать ребят…

— Действуйте! — скрипнуло в трубке,

Таня собрала людей, объявила: придется идти выгружать доски.

Боковцы по обыкновению закапризничали.

— Работа не по прямой специальности, — процедил Нюрка.

— Опять за старое? — строго спросила Таня.

— Мы за новое, — возразил Нюрка. — Ком-му-низьм строим, эксплатации нет, закон и точка!

— Попробуй только сорви! — басом прогудел над ним Шадрин.

Из цеха боковцы выходили последними.

— Выгружать, что ли? — скорчил гримасу Рябов.

— Увидим, — безразлично проговорил Нюрка, сбавляя шаг.

Таня разбила людей на бригады, распределила их по вагонам, а сама отправилась за комсомольцами в четвертое общежитие. В переулке она едва не налетела на каких-то двоих, шагавших навстречу. Они вынырнули из темноты, и она едва успела посторониться. Разглядеть полуночников Таня не смогла и только, различив хрипловатый смешок и обрывок фразы: «А ты думал как, друг-товаришш?» — догадалась, что откуда-то тащится со своим собутыльником Ярыгин.

Вскоре четырнадцать человек, в числе которых был и Саша Лебедь, входили по железнодорожной ветке в западные ворота фабрики.

Разгрузка шла полным ходом. Над лесобиржей стоял многоголосый гул. Гремели падающие доски. Слышались громкие возгласы парней, пронзительный визг девчат. Кто-то начал частушку. Ее подхватили. Боковцы, не слишком утруждая себя, оттаскивали от платформы по одной доске, то и дело присаживались отдыхать. Тогда с высоты четвертой платформы слышался бригадирский бас Шадрина:

— Эй, помощники! Сызнова обед или что? Такая работенка не в счет!

И боковцы снова принимались таскать доски. Саша Лебедь где-то потерял рукавицу. Он попросил у Тани запасную пару.

— Нету, Саша, сама без рукавиц работаю, — ответила Таня.

— Разрешите в гарнитурный сбегать, — попросил Саша, — у меня там в шкафу давно, еще от субботника, пара припасена, резервная.

— Беги быстрей.

Саша спрыгнул с платформы и, загремев по доскам, бегом помчался к цеху.

Розову с Ярыгиным везло. Они прошли прямо через ворота, которые оставались незапертыми. Скоро за порожняком должны были подать паровоз.

Свернуть сразу за ближние штабеля досок и пройти незамеченными вдоль забора до здания фабрики было вовсе не сложно. Миновали пустой станочный цех, поднялись на второй этаж. Степан достал припасенный гвоздь…

— Попытаем счастье, — сказал он, пробуя просунуть острие гвоздя в замочную скважину. — Как войдем туда, дядя Паша, я пресса быстренько разверну, а вы водичкой скорехонько это… чтобы моментально все, ну? — говорил Степан, ковыряясь в замке.

— Давай-давай, колупай, друг-товаришш, — поторапливал Ярыгин.

— Вам языком-то ладно «колупать», а раз он, проклятый, не лезет, — огрызнулся Розов, безрезультатно шаря гвоздем в отверстии. — Вот зараза, не зацепиться никак! — Степан длинно и сложно выругался.

По лестнице взбежал Саша Лебедь. Он остановился в недоумении. Брови его сдвинулись. Испуг и удивление были в его глазах. Зачем здесь эти люди? Почему гвоздь в руке Степана? Почему у него вдруг так тревожно заметались глаза?

— Ты чего здесь, а? — приглушенно спросил Саша, начиная догадываться, что становится свидетелем какого-то черного дела. Заметив на двери замок, он только сейчас вспомнил, что Илья Тимофеевич сегодня запер цех. Значит, и за рукавицами он сюда зря бежал. На замок заперто! Ага! Не удалось мазурикам? Они, значит, пакостят! «А я-то на Илюху думал! — пронеслось в мозгу! — Вот когда вы попались!»

Саша стоял, не зная, что предпринять. Уйти? Они оба скроются. Но как известить людей?

— Пошли, дядя Паша, — сказал Розов, засовывая руки в карманы. — Утром проверим, раз уж запер какой-то олух.

Он шагнул к лестнице. Следом двинулся Ярыгин. Глазки его укололи Сашу, и столько темного прочиталось в них, что у того по спине брызнули мурашки.

— Не выйдет номер! — пронзительно крикнул Саша, кидаясь по ступенькам вниз и с размаху толкая Ярыгина плечом. — Не выйдет! Не уйдете далеко!