Человек в плексигласовой ферме включил фонарик-пистолет и направил луч света на чашки Петри. В синеватом потоке комары вспыхивали блестками.

— Итак. Можно ли с твоими знаниями отличить альфа-вирусный штамм «Зенавакса» от других? То есть определить, подвергался ли человек воздействию такого вируса?

Элмер покачивал головой, наблюдая за сотрудником в комбинезоне.

— Скорее всего да. В их переносчике, как и в моем, есть одно уникальное свойство — способность к репликации. В отличие от других живых вирусных вакцин наш вектор воспроизводит около двадцати поколений, прежде чем иммунная система избавляется от него. Вот почему вакцина работает так хорошо. Множество копий создают сильный иммунитет. — Элмер повернулся к Бену. — На практике ты не найдешь у пациента ни следов переносчика вакцины, ни места инъекции. Однако благодаря репликации десятки тысяч копий генома вируса некоторое время собираются в тканях белыми кровяными тельцами и в конечном счете циркулируют в крови. Даже через месяцы после ввода вакцины можно по-прежнему обнаружить вирусный геном в крови пациента.

— Что же это получается? Полимеразная цепная реакция?

Элмер прищелкнул языком.

— Точно. Если в крови детей есть фрагменты альфа-вируса «Зенавакса», я смогу найти их с помощью ПЦР. Дай мне образцы крови детей. На ответ может потребоваться несколько дней, но если они получали вакцину в последние месяцы жизни, мы это увидим.

Слушая Элмера, Бен сокрушенно покачивал головой. Ведь для ПЦР-анализа нужна цельная кровь. Таковой он не располагал.

— Увы, не могу. Девочку нашли через несколько часов после того, как она умерла. Кровь уже свернулась. А кровь мальчика вынесли за дверь вместе с трупом, когда отменили вскрытие.

— И что же осталось?

— Сегодня утром я позвонил медэксперту, — сказал Бен. — У них есть пузырек замороженной сыворотки крови. Все. Больше работать не с чем.

— Сыворотка не подходит. Можно сделать титр, но любой альфа-вирус из Центральной Америки даст нам ложный положительный результат.

— А титр на малярию? — поинтересовался Бен. — Признаков перенесенной малярии у Джейн Доу нет. Ни единого. Печень и селезенка в норме. Вдруг мы получим нарастание титра и окажется, что у нее иммунитет?

— Мысль понятна, но высокие титры сами по себе не докажут, что она получала вакцину против малярии. У жителей эндемичных к малярии регионов иногда могут быть высокие титры, даже если никогда не наблюдались клинические симптомы болезни.

Человек в комбинезоне открыл камеру ламинарного потока. Воздушная струя почти мгновенно сдула насекомых.

Элмер принялся ходить кругами, оттягивая мочку уха.

А когда он думал, мешать не стоило — Бену ли об этом не знать!

На третьем круге Элмер вдруг остановился и спросил:

— Этот мальчик, который умер у нас в отделении неотложной помощи… вы посылали его кровь на анализ вирусных культур?

— Да, а что?

— При таком анализе мы разделяем образец крови, и оставшуюся часть отсылаем в государственную лабораторию. Нас обязывают предоставлять порцию крови, чтобы выборочно провести независимые анализы для проверки наших выводов. Таков регламент.

Бен о контроле знал не понаслышке. Управление здравоохранения штата влияло на все отделения больницы, но особых правил, действовавших в лаборатории Элмера, он не изучал. Чиновники навязывали больницам мириады методик проверки качества, и эта была одна из них. Но сейчас хотелось поклониться в ножки бюрократу, придумавшему такую процедуру.

— Значит, если предположить, что в государственной лаборатории с образцами крови ничего пока не случилось, ты сможешь мне сказать, вводили недавно мальчику альфа-вирус «Зенавакса» или нет?

— Конечно.

Бен радостно потер руки.

— Я пошлю туда моего специалиста. Когда получишь образец, пометь его псевдонимом. Хочу, чтобы ни одна живая душа не знала, чем мы тут занимаемся. — Он оглянулся на закрытую дверь. — И прошу тебя, Элмер. Никому не говори о нашем разговоре. Слышишь? Никому.

Лаборант внезапно распахнул дверь. Из соседней комнаты донесся звук телевизора.

— Доктор Маккена, зайдите, пожалуйста, — растерянно произнес он. — Там… там такое по телевизору… Вам бы надо посмотреть!

— Что с телами? — поинтересовался клиент.

— Совсем мало, — ответил Кальдерон. — Часть смыло вниз по течению, но мои люди зачистили местность. Как я уже сказал, деревня похоронена под двенадцатиметровым слоем грязи.

В наушниках на несколько секунд воцарилась тишина, затем стерильный голос клиента спросил:

— А девушка и священник?

— В надежном месте.

— Твои люди должны понять: девушка нужна нам живой, чтобы заботиться о Петре, — послышался тяжелый вздох. — Как он там?

— Плохо. Может, отправить его в больницу?

— Нет. Врач у нас есть. Заставьте ее работать.

— Понял. — Кальдерон выглянул из окошка номера в гостинице, наблюдая за вертолетами над Гриффит-парком. — Полагаю, вы уже видели выпуски новостей о Маккене?

— Да, — подтвердил клиент. — Это забавно. Как полицейские ухитрились провалить дежурный арест? Его побег нам на руку. Теперь мало кто сомневается, что он виновен.

— Я по-прежнему считаю, что Маккену надо убрать. А заодно и патолога.

— Забудь о патологе. Ему не с чем работать. Все кончено, — сказал клиент. — Что касается Маккены, дадим полиции час или два. Может, найдется. Но если нет…

— Мои люди подготовили сценарий. — Кальдерон проверил часы. — В полдень выйдет в эфир на одном из местных телевизионных каналов.

— Думаешь, клюнет на наживку?

— Надеюсь, — уклончиво ответил гватемалец. Клиенту незачем знать, что другого выхода у Маккены нет.

— Ладно. Если клюнет, он твой.

Люк засел в рифленой канализационной трубе, как огромное пушечное ядро. Прошло уже два часа, и скованные мышцы медленно затвердевали, превращаясь в плотные узлы.

Тем не менее полицейский невод по-прежнему пуст.

Перепрыгнув через стену вокруг обсерватории, он на мгновение запечатлел копов в защитных шлемах, с автоматами, веером рассыпавшихся по восточной стороне зеленого променада. Они явно не ожидали, что ему удастся уйти так далеко на запад.

Люк добрался до Ферндейла, маленького эклектичного уголка в юго-западной части Гриффит-парка. Каждый день там собирались молодежь, отмечавшая дни рождения, путешественники, нищие, задумчивые шахматисты и ботаники-любители. Столь ранним утром в уголке было пустынно, не считая случайных подростков-наркоманов.

Под ним по желобу проплывали жухлые листья, бумажный мусор и другая мерзость, выливаясь в сточную канаву потоком ржавой вонючей воды.

Он лежал на животе, вытянув руки вперед, и дышал через рот. В прошлой жизни бойцы «Протея» не знали, что такое вонь. Миссия должна быть выполнима.

Военная машина использовала Люка и его друзей по «Протею», как лабораторных крыс для извращенной теории Дарвина. Все было просто и элегантно. По основным качествам, физическим данным и умению убивать отобрали пятьдесят наиболее одаренных спецназовцев страны. Собрали вместе и предложили программу подготовки за мыслимыми границами прочности человека. Цель — выжить за счет других. Жестокий синтез воинов «Протея» стоил жизни двум бойцам.

Когда эксперимент закончился, осталось две дюжины лучших. Среди них оказался и Люк.

В нынешней жизни хотелось одного — вытравить все то, что вложил в его душу «Протей». Годами Люк пытался избавиться от жестокости и беспощадных инстинктов, когда-то определявших его личность.

Он встряхнулся, словно освобождаясь от Навязчивой мысли, и сосредоточил взгляд на туалете в рощице неподалеку.

Где же Сэмми?

Когда мрачная действительность заявила о себе в полную силу, Люку вспомнилась ухмылка Сэмми: «Я знал, что ты позвонишь. Рано или поздно помощь Уилкса понадобится всем». Как именно Сэмми помогал людям и чем занимался, Люку было невдомек. На прямой вопрос Сэмми отделывался термином «корпоративная безопасность», однако при попытке выяснить подробности виртуозно напускал туман.