У каждого человека — даже прочитавшего так же мало, как Маделен, — формируется мечта о terra incognita — неизвестном, неисследованном мире. В один мучительный миг эта мечта рассыпалась под воздействием действительности. Маделен поняла, что теперь она навсегда останется для неё недосягаемой. С этого мгновения больше не существует путешествия за Золотым руном, за сокровищами Опара, к центру Земли, Земле обетованной, потерянному горизонту, Эльдорадо, Атлантиде, острову Гесперид или просто в страну медовых и молочных рек.

Она обернулась к обезьяне.

— Нет больше ничего, что находилось бы вне, — сказала она. — Если свобода и существует, то она должна быть внутри.

В последние дни ей вспоминалась её детская тоска — не по жалкому заменителю счастья, а по самому счастью. Не для себя самой — на это у неё хватало здравого смысла — но для обезьяны. Она действительно начинала верить в то, что сможет спасти обезьяну, выпустив её на свободу.

Теперь она отказалась от этой последней иллюзии.

Лишаться той поддержки, которую дают надежды и грёзы, не очень-то приятно, и Маделен съёжилась, как рак-отшельник, которому приходится вылезать из своей раковины. Во всём этом была безнадёжность, которая могла бы и человека посильнее её заставить всерьёз задуматься о более быстром способе самоубийства, чем с помощью алкоголя, и в голове Маделен пронеслась мысль о прыжке в смерть.

Но мысль эта была преодолена за какую-нибудь долю секунды. Не только потому, что она осознавала, что находится не на четырнадцатом этаже, а всего лишь в двух метрах от земли, но и по другой, ставшей более важной, причине. Для тех её alter ego, которые появились в последние дни у неё, мысль о том, что их существование неожиданно прекратится, была неприемлема.

Ещё одна женщина уселась рядом с ней на стене. Маделен повернулась к ней и увидела, что это была Ответственность. Некая совершенно неопределённая — и тем не менее присутствующая фигура, как лунный свет, ветер или запах земли.

Маделен соскользнула со стены, женщина последовала за ней, а за ними — обезьяна, они вернулись тем же путём, что и пришли. В клетке Маделен закрыла за ними дверь.

— Всё не так, как в детстве, — объяснила она. — Нельзя просто взять и убежать из дома. Всё стало слишком сложно. Нужно время.

Она посмотрела сквозь стекло, на пейзаж приборов и инструментов. Она увидела аппарат для анестезии, столики с измерительной аппаратурой, белый ящик на колёсиках — словно двойной гроб, гидравлическое кресло, присоединённое к огромному прибору, который во всей своей электронной целенаправленности походил на электрический стул для домашнего пользования.

— Они придут за тобой, — сказала она, — и будет ещё хуже, чем раньше.

Она протянула руку, и обезьяна взяла её. Её ладонь была размером с лопату, но, против ожидания, она была нежной, как шёлк.

— Я ухожу, — сказала она. — Но я вернусь за тобой.

Это не было ритуальным предсказанием, словно свадебное обещание или новогодний зарок. Это была клятва из тех, что Маделен не приходилось давать в течение двадцати лет. Бесстрашное заявление о верности без всяких мыслей о будущем, которое ребёнок даёт незаменимому товарищу по играм.

Когда Маделен была маленькой, взрослые, считавшие, что делают доброе дело, водили её в Копенгагенский зоопарк. Там она видела птицу-скопу в клетке для комнатных птиц, хищников в клетках бродячих зверинцев, гиппопотамов в отделанных кафелем ванных и человекоподобных обезьян, которые швырялись своими экскрементами, а потом в немом протесте сами бросались на окружающие их решётки. С тех пор она избегала мест, где животных держат в неволе. И вот теперь они с Андреа Бёрден проходят через Лондонский зоопарк, а затем сквозь маленькую дверь в семиметровом деревянном заборе, с проволочной сеткой и уже два года окружающем выходящую к Глостер-Гейт строительную площадку. Менее чем через два месяца, вместе с присоединённым участком на Примроуз-Хилл и Альберт-Террас, всё это должно соединиться с Лондонским зоопарком, получив название Новый Лондонский зоологический Риджентс-Парк.

Маделен была готова к самому страшному. В руках у неё был тубус, который был похож — потому и был взят с собой — на тубус студента-архитектора для хранения чертежей — что в каком-то смысле соответствовало действительности, — но кроме того, там лежала колба из пирексного стекла, наполненная с утра, в которой сейчас оставалось лишь две трети. В дверь она вошла с закрытыми глазами. Теперь она медленно открыла их.

Свет был золотистым, тени длинными и зелёными, воздух свежим и прохладным, словно сплошное облако мельчайших капелек родниковой воды. Перед Маделен простиралась заросшая травой равнина и большое озеро, на краю которого паслась лама. В озере был остров, на котором стояла, собираясь пить воду, антилопа. За озером поднимался лес, одно из деревьев ходило ходуном — им завладела группа горилл, издали похожих на колонию больших медлительных чёрных птиц. К западу лес переходил в нагромождение скал, на вершине которых стая львов, пробуждаясь от сна, лениво потягивалась на солнце.

Зоологические сады своего детства Маделен помнила как засаженные подстриженными деревьями тюрьмы для животных. Сейчас перед ней был тропический пейзаж, место, где саванна встречается с джунглями.

Лишь далёкие контуры высоких зданий, отдельный бетонный барьер, стеклянная стена, асфальтовая дорожка говорили о том, что расстилающийся перед ними пейзаж сконструирован.

— В такие моменты, — сказала Андреа Бёрден, — мне кажется, я понимаю, что чувствовал Господь Бог утром шестого дня, прогуливаясь по саду.

Маделен тщетно пыталась вспомнить хронологию сотворения мира.

— И что он чувствовал? — спросила она.

— В раннем утре присутствует покой. Ясность мыслей. Он мог совершенно спокойно спланировать бюджет на следующий день.

Они присели на каменную балюстраду. За ними начинался деситиметровый обрыв и ров с водой.

— Но он не был знаком с нашими проблемами частной собственности на землю. Пли свободной конкуренции. Их не было и когда сэр Стэмфорд Раффлз в прошлом веке основал для узкого круга благородной публики Лондонский зоопарк, поместив туда нескольких представителей тварей земных и птиц небесных. Но всё изменилось. Лондонская земля, тот участок, на котором мы сейчас сидим, является собственностью королевской семьи. Ты не можешь себе представить — никто непосвящённый не сможет — через что нам пришлось пройти, чтобы получить этот участок в аренду. Пока не пришло к власти нынешнее правительство, всё решалось в одном месте — Большом Лондонском совете. Теперь — сплошной хаос. В конце концов нам пришлось вести переговоры, с одной стороны, с муниципалитетом и его агентами, районами Мэрилебон и Кэмден, Советом Большого Лондона, Корпорацией Лондонского Сити. С другой стороны, с Управлением королевского двора, которое сдаёт земли в аренду от имени королевского дома. С третьей стороны, с Министерством внутренних дел. С четвёртой стороны, с подрядчиками, у которых был контракт на Альберт-Террас. Кроме этого, с представителями жильцов, которым надо было заплатить за переезд.

Она сделала глубокий вдох.

— Сейчас всё в порядке. Мы выиграли первую партию. Теперь впереди полуфинал. Когда мы откроемся, нам придётся конкурировать с сафари-парками и туристскими аттракционами города. И за публику, и за дотации. Мы должны хорошо себя зарекомендовать радом с шестьюстами зоопарками в США и на континенте и восьмьюстами — во всём остальном мире. Мы должны регулярно предоставлять данные о разведении, научных исследованиях и новых приобретениях. Чтобы удержаться в европейской программе сохранения редких видов и в Организации по сохранению редких видов, которые командуют распределением всех самых ценных диких животных, живущих в неволе. Они решают, какой именно зоопарк будет вести племенные книги данного вида. Мы рассчитываем в течение двух лет получить право вести племенные книги десяти видов. И ещё десяти в течение следующих десяти лет. Мы планируем принять пятнадцать миллионов посетителей в год. Наш бюджет на исследовательскую работу составляет пятнадцать миллионов фунтов. Два года назад мы получили лес Святого Фрэнсиса, чтобы создать там центр разведения животных. Потребуется десять миллионов фунтов ежегодно на его содержание и на содержание зоопарка Випснейд.