Я побежал к тому месту, где упал мой велосипед, и поднял его. Через мгновение я уже сидел в седле и крутил педали как сумасшедший.

Повернув, я оказался на Хаммонд-лейн и без дальнейших приключений добрался до дома — белая машина мне больше не попалась. Въехав в передний двор, я понял, что опоздал и мне устроят выволочку, может, даже запрут в моей комнате. К счастью, во время всей этой заварухи я не потерял доклад по Греции — он все еще лежал в заднем кармане. Я надеялся использовать эти листки как доказательство того, что я не просто шлялся без дела.

Я открыл дверь и шагнул в тепло гостиной. В доме царила необычная тишина, и я сразу же понял: что-то не так. В гостиной — где по вечерам обычно сидела за бутылочкой мама — не горел свет. В кухне тоже было темно. Я постучал в дверь Бабули, она открыла, и из ее комнат пахнуло жареными свиными отбивными. Бабуля была в своем желтом стеганом халате, с неизменной сеточкой на волосах.

— Твоя мать уже улеглась, — сказала она.

Я знал, что Бабуля имеет в виду, и представил себе пустую бутылку в мусорном ведре на кухне.

— Но она просила тебя поцеловать, — продолжила Бабуля, подошла поближе и поцеловала меня так, что казалось — воздух выходит из шины с обмусоленным ниппелем. — Джим сказал, что ты в библиотеке — делаешь домашнее задание. Я оставила твою еду в духовке. Мэри с нами.

Вот и все. Бабуля вернулась к себе и закрыла за собой дверь. Как и отец, я должен был поглощать обед в одиночестве. В доме было тихо и пусто. Я один-одинешенек сидел в столовой и ел. Бабуля была такой же никудышной поварихой, как и мать, и если готовила обед, то в нем непременно обнаруживалась капуста.

Только Джордж скрашивал мое одиночество. Я отрезал ему кусок мяса, а он посмотрел на меня, словно спрашивая: почему я его еще не выгулял?

Когда я положил грязную тарелку в кухонную раковину, в столовую спустился Джим.

— Ты закончил свой доклад? — спросил он.

— Ну.

— Давай посмотрю. — Он протянул руку.

Я вытащил из заднего кармана скрученные листочки и дал ему.

— Не нужно было их складывать. О какой стране ты должен был написать, я забыл? — спросил Джим, садясь за обеденный стол на стул матери.

— О Греции.

Он быстро пробежал странички, явно пропуская половину слов. Дочитав до конца, он заявил:

— Последняя страница — сплошная дребедень. Хорошая работа.

— Статья про Грецию кончилась, — объяснил я.

— Ты ее растянул, как миссис Харрингтон — свое нижнее белье, — сказал он. — Осталось сделать совсем немного. Нужно приправить твой доклад, для повышения качества.

— Как это — приправить?

— Давай-ка посмотрим, — Джим снова пробежал страницу глазами, — тут сказано, что основные предметы экспорта — сыр, табак, оливки и хлопок. Я видел, как один парень сделал такое для контрольной, и учителю очень понравилось. Он приклеил к кусочкам бумаги образцы предметов экспорта. У нас все это есть. Дай мне чистый лист и скотч.

Джим вытащил из холодильника кусок сыра и банку с оливками, а я принес бумагу и скотч. Потом Джим велел взять какой-нибудь журнал и найти там фотографию Греции, чтобы использовать ее как обложку для доклада. Пятнадцать минут спустя, когда я листал номер «Лайфа», он продемонстрировал свою работу.

— Праздник для глаз, — сказал мой брат.

Наверху крупными печатными буквами было выведено: ЭКСПОРТ. Дальше расположились: ломтик американского сыра, половинка оливки (с перчиком), смятый бычок, выуженный из пепельницы в столовой, и ватная палочка. Каждый предмет был прилеплен с помощью трех кусочков скотча, снизу имелась подпись.

— Ух ты! — изумился я.

— Аплодисментов не надо — кидайте деньги, — сказал Джим, — Ну, нашел фотку для обложки?

— Тут нет ничего греческого, разве что вот старуха похожа на гречанку. — Я показал женщину в черной шали, снятую в профиль; выглядела она лет на сто, вся сморщенная — ни дать ни взять чернослив с глазами. — Только это мексиканка.

— Я слышал, она наполовину гречанка. Давай вырезай ее.

Ну я и вырезал — совсем неплохо, правда, кусок носа все же отхватил по недосмотру. После этого Джим сказал, что нужно приклеить лицо женщины на лист бумаги и написать название доклада в пузыре, который выдувается из ее рта, — так, словно она это произносит. В статье энциклопедии был подзаголовок — «Былое величие Греции», и Джим посоветовал мне именно так и назвать доклад.

— Напиши печатными буквами. Потом возьми это все и положи под пресс из шести книг, и тогда, считай, дело в шляпе. Крапп просто обалдеет — тут хоть стой, хоть падай.

Мэри плакала, ложась спать, потому что рядом не было мамы, чтобы укрыть ее как следует. Вместо этого с ней посидела Бабуля, и наконец Мэри задремала. Мы с Джимом поднялись наверх. Когда в доме воцарилась тишина, я выбрался из кровати, прокрался к Джиму и постучал в открытую дверь его комнаты.

— Ну? — сказал он и открыл один глаз.

— Кажется, я знаю, кто бродяга, — прошептал я.

— Заходи.

Я сел в ногах его кровати, рассказал о человеке в белом автомобиле и о том, что произошло в библиотеке. Когда он узнал, что старик нюхал мой свитер, то сделал глубокий вдох через нос, закатил глаза и протянул:

— Деликатес.

— Я тебе точно говорю — это он. Днем он разъезжает на этой старой машине, а ночами шастает по задним дворам, ищет зазевавшихся ребят и похищает. Держу пари, это он украл Чарли. И еще я думаю, он кто-то вроде злого духа.

— Злой дух вряд ли стал бы ездить в машине.

— Да, но не забывай, что сказала монахиня: дьявол ходит по земле. Может, он устает ходить и тогда садится за руль.

— Слушай, так значит, от него всегда пахнет дымом? Сестра Джо говорила, что именно так и можно узнать дьявола при встрече. Она сказала, что от него будет пахнуть адским огнем. А как пахнет огонь? Разве что дымом.

Это стало для меня откровением. Я вздрогнул и больше не чувствовал себя в безопасности — даже здесь, в доме, рядом с Джимом. Этот старик мог оказаться где угодно — вдруг он прислушивается, прижавшись к стеклу, или крадется к окну подвала?

— И кто же этот тип? — спросил Джим. — Где он живет?

— Я не знаю его имени. Помнишь тот вечер, когда мы вытащили мистера Бла-Бла-Бла на улицу? Тот тип, что остановился и вылез из машины, — это он и есть.

— Зловещий у него был видок. И раньше я его в городе никогда не видел. — Джим зевнул и улегся на свою подушку. — Нужно выяснить, кто он такой.

— А как? — спросил я.

Мне пришлось немало просидеть в тишине, прежде чем последовал ответ:

— Как-нибудь.

Брат отвернулся. Я знал, что он уже засыпает.

Антенна всю ночь безбожно скрипела. Я вертелся с бока на бок, думая о человеке в белом автомобиле, о страхе, охватившем меня в библиотеке, о груди миссис Хайес. Я чувствовал, как зло подкрадывается с каждым днем все ближе и уничтожает мой мир, словно очень медленный взрыв. Я просыпался и снова засыпал, и так все время, а за окном по-прежнему было темно. Когда я проснулся в третий раз, мне показалось, что в банках из-под лимонада брякают камушки. Согласно плану, надо было спустить Джорджа на того, кто возится с лестницей, но единственное, что я сделал, — свернулся калачиком.