Сидя, подогнув колени, в пилотском кресле и постепенно обретая спокойствие, я начинал догадываться о сути странных явлений, происходящих на Бактриане. Однако догадка была слишком необычной, и чересчур незначительной была аргументация, составленная мной по аналогии с земными явлениями, так что в своих размышлениях я не дошел до четкого объяснения механизма, порождавшего все это, зато установил несомненную связь между мглистым маревом, надвинувшимся с озер, и возникновением последних двух “копий” космического корабля после отступления мутного грязного облака, которое фактически было насыщенной, непрозрачной, слизистой суспензией, судя по скользкому слою, оставленному на поверхности.

Все произошло примерно так: я покинул корабль и пошел в рекогносцировку, неизменно придерживаясь одного направления и примечая, запоминая малейшие особенности окружающей местности, которые впоследствии могли бы служить мне надежными ориентирами. В это же время мутное облако, клубившееся над самой поверхностью озер (по этой причине и из-за слабого света карликового солнца странные озера всегда виделись неясно, и я не мог определить их очертания), продвигалось к месту, оставленному мною позади, и достигло космического корабля, а я, если бы столь неожиданно не натолкнулся на “копию”, продолжал бы считать, что его окутал обычный туман. Но суспензия “проглотила” корабль и, говоря попросту, тщательно ощупывала поверхность, форму моего корабля, анализировала и запоминала их, чтобы затем воспроизвести рядом с подлинником две точные копии. Безусловно, и подобное объяснение не совсем верно, поскольку я по привычке считал эти действия сознательными, хотя среда Бактрианы со всеми ее приводящими в недоумение причудливыми странностями не внушала мне убеждения, что я имею дело с проявлениями разума, интеллекта.

Наоборот, среда планеты, по-видимому, действовала спонтанно, бессознательно, используя миметические ресурсы, содержавшиеся в самой внутренней структуре ее материи. Но, во всяком случае, речь не шла о бессознательной материализации объектов хрупких, быстро распадающихся, каковые случайность может создать и в другой обстановке, другой среде. Опусы Бактрианы были безукоризненным и прочным воспроизведением объекто, с которыми соприкасалась суспензия.

“Невозможно!” - восклицал я бесчисленное множество раз.

И чтобы убедиться, что все это мне пригрезилось, что где-то я допустил ошибку, я еще раз вышел из корабля для проверочного исследования. Моя гипотеза полностью порывала со стройной системой знаний Земли, но взамен позволяла проникнуть по самому надежному пути в мир Бактрианы, хотя у меня и мелькнула мысль, что было бы слишком невероятно предполагать, что среда планеты абсолютно идентично копирует все, с чем на короткое время соприкасается суспензия. Я спустился по лесенке и направился к стоящим поблизости кораблям. Вначале я просто обошел их и внимательно рассмотрел при несколько усилившемся свете карликового солнца. У обоих лесенка-трап была спущена, поскольку полчаса назад суспензия именно в таком положении застала мой корабль и воспроизвела две безукоризненно точные копии. Тогда-то я и понял, что все остальные недавно увиденные мною космические корабли, высившиеся на плато, у входа в долину, на склоне, ведущем к болотистым, грязным озерам (по моим позднейшим наблюдениям, их насчитывалось около двадцати), были моделированы до того, как я вышел из корабля, в тот промежуток времени, когда я постепенно просыпался от гипнотического сна. Ни одна из копий - исключая две последние,- не имела спущенной лесенки, и таким образом, я убедился, что они были результатом предшествовавших “визитов” суспензии. Более того, я понял, что суспензия, посредством которой среда осуществляла присущую ей миметическую способность, была ограниченной, хотя на первый взгляд возможности планеты, выражавшиеся в моделировании, совершенно непонятном для разума землянина, казались фантастическими. И именно это было определяющим моментом в решении, которое я принял: попытаться стать хозяином чуждой силы, канализировать ее в направлении, диктуемом моей волей.

Для начала я вознамерился проверить прочность одной из недавно созданных копий. Прежде всего осмотрел лесенку и констатировал, что ее ступеньки складываются без всякого затруднения. Но кнопка, управлявшая выходным люком, хотя и двигалась в нужном направлении, не вызывала требуемого эффекта, сколько я на нее ни нажимал. Затем я ударил каблуком по одной из опор и испытал ощущение, словно ударил по куску теста. Тогда я двинул ногой идо всей силы, и опора согнулась, а потом обломилась. “Копия”"резко накренилась, и я еле-еле успел отскочить в сторону, чтобы она не рухнула на меня. Она опрокинулась рядом, протянув к небу покалеченную опору. Я смог на свободе осмотреть место разрыва и, хотя этот поверхностный осмотр не помог мне уяснить суть загадочной субстанции Бактрианы, он вселил в меня уверенность, что “копия” не была полностью структурирована после отхода мглистого слизистого марева. Суспензия ощупала мой корабль, “прочитала” мельчайшие подробности, но… только те, что касались внешней его формы, доступной для среды планеты. Среда зарегистрировала (каким образом?) данные относительно объема, внешнего вида оболочки, химического состава, плотности. Потом на основании полученных данных приступила к моделированию и создала две новые копии. Причем, надо сказать, с помощью очень тонких механических операций. То, что лесенка-трап легко складывалась, служило доказательством, что в случае двух последних копий среда Бактрианы гораздо лучше “ощупала” поверхность космического корабля. Но выходной люк не открывался, потому что для миметической способности планеты была недоступна внутренность объекта, где находился механизм, управляющий люком. Облако ощупало и затем воспроизвело на копиях кнопку - совершенно бесполезную.

Я приступил к дальнейшему исследованию беспомощно распростершейся копии. Она очень походила на форму, сделанную из серого теста. При помощи лазера я разрезал ее на “ломти”.

Внутри было то же тесто, ни малейшего намека на полое пространство, сложную аппаратуру и приборы, которыми я пользовался в своем корабле. Еще одно доказательство в плюс, подумал я, что среда планеты ощупывает только поверхность.

Вот и получилось, что, воспроизведя копию, она заполнила недоступное ей внутреннее пространство тестообразной, но достаточно плотной субстанцией. Вероятно, и все остальные копии были воспроизведены точно так же. С тем отличием, что в “разрезанном” экземпляре субстанция еще не успела окончательно зафиксироваться; она эволюционировала медленно, но верно, стремясь приобрести металлические свойства земного подлинника.

Недаром разъярился шеф и орал, что я собираюсь скомпрометировать, подорвать основы института! С тех пор прошло много времени; я прочитал бесчисленное множество рапортов других астронавтов, но ни в одном не упоминалось что-либо подобное; никакой другой внеземной мир, насколько я знаю, не обладал способностью Бактрианы воспроизводить и размножать объекты, причем эта способность проявлялась только при наличии чуждого объекта. До моего прибытия потенциал планеты оставался полностью неиспользованным за неимением моделейобразцов, но в течение нескольких дней, что я провел там, все изменилось. “Я должен был бы санкционировать тебя!” - прорычал шеф, когда подписывал мой рапорт и вычеркивал Бактриану из плана исследовательских работ. Однако ему не давали покоя мои наблюдения, выводы и гипотезы, не давала покоя мысль, что я затеял неосторожную игру, нарушив таким образом равновесие иного мира, мало нам известного. А это случилось после того, как я обнаружил эффективное средство влиять на суспензию, управлять ее действиями.

– Ты позволил себе слишком много,- сказал шеф.- Ты возомнил себя истинным Творцом и действовал по собственному хотению, вследствие чего породил там полный хаос. Именно за это я должен бы тебя санкционировать, но за такую провинность устав не предусматривает соответствующей санкции. И не говори, что ты хотел превратить Бактриану в исследовательскую лабораторию или черт его знает во что! Просто-напросто тебе понравилась игра, и ты довел ее почти до крайнего предела.