— Что произошло, милая? Скажи мне, зачем ты это сделала.

Я пристально смотрела ей в глаза, и на мои навернулись слезы. Должна быть какая-то причина, какая-нибудь отвратительная история с избиением и предательством, которая придаст смысл ужасному деянию Одри.

Девочка покраснела и вырвала руку.

— О чем вы говорите? — Она поднялась, быстро подошла к столу матери и отвернулась от меня.

— Одри, пожалуйста. Мне ты можешь рассказать. Ты можешь мне доверять, — умоляла я ее в спину.

Она резко обернулась.

— Ты думаешь, ты все знаешь, да? — крикнула она внезапно и резко.

— Нет, нет, я так не думаю. Я знаю, что-то случилось. Ты можешь мне рассказать, Одри. Можешь мне верить. Мне не все равно.

— Ты думаешь, так легко, черт побери, быть тронутой дочкой мадам «Безупречная мать»?

Она уже плакала. От сухих, резких всхлипов ее голос становился хриплым и ломался. Слова хлынули из нее бурным потоком.

— Вы все думаете, что она была такая суперская, а она не была! Она была ужасная! Ужасная! Что бы я ни делала, все не так! Все! Она любила каждого из этих маленьких гаденышей в детском саду больше, чем меня! — Одри сердито вытерла нос, размазав по щеке слезы и сопли. — Я ее ненавидела!

Что бы ни сделал этот ребенок, ей было ужасно больно. Что бы ни заставило ее так поступить, она и правда всего лишь несчастный, испуганный ребенком.

Я медленно подошла к ней и протянула руки. Одри упала в мои объятья, неуклюже из-за моего выступающего живота, и прижалась головой к моему плечу. Отчаянно всхлипывая, она продолжила:

— Я ее ненавидела. Так сильно. И она меня тоже. Правда. Клянусь, что она тоже. Они оба. Они просто страшно меня ненавидели.

— Ох, милая. — Я погладила ее по голове.

— Она вышла за Дэниела прямо через пятнадцать минут после смерти папы. Дождаться не могла. И тогда я им стала не нужна. Они меня не хотели. Никогда не хотели. Дэниел меня бил, вы это знали? Он меня бьет, а она стоит и ничего не делает.

— Все будет хорошо. Я помогу тебе.

Она выпрямилась и удивленно посмотрела на меня.

— Поможете?

— Конечно, помогу. Прямо сейчас позвоню очень хорошему адвокату. И он пойдет с тобой в полицию. Мы можем попробовать несколько способов защиты. Что-нибудь придумаем.

Я была не вполне уверена, что мы сможем, но сейчас было не время говорить о сомнениях насчет защиты ребенка, с которым плохо обращались.

Одри посмотрела на меня, застыв от ужаса.

— О чем вы говорите? Я не пойду в полицию. — Она отпрянула.

— Тебе придется, Одри. Другого выхода нет. Они как-нибудь узнают, и будет хуже, если они придут за тобой, а не ты придешь к ним.

— Я не пойду в полицию! — Она снова кричала, лицо покрылось ярко-красными пятнами.

— Успокойся, милая. Я знаю, тебе страшно, но я буду рядом. Обещаю, что помогу тебе. — Я потянулась к ней, снова раскрыв объятия.

Одри посмотрела на меня, ее лицо исказилось от ярости.

— Нет! — выкрикнула она и забежала за стол. Прежде чем я успела догнать ее, она рывком открыла ящик, тот самый, который она закрывала, когда я входила в двери. Одри сунула руку внутрь и что-то вытащила. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что именно она держит в руке. Может, я не могла понять, что это, поскольку просто не могла в это поверить. Ее рука дрожала, а в кулаке трясся маленький серебристый пистолет.

Прежде чем я успела отметить, что она держит оружие, что-то ударило меня в правое бедро. Сначала больно не было, но меня с силой развернуло, и нога у меня подломилась. Я упала. Я изо всех сил старалась удержаться, но тяжело приземлилась на живот. Вдруг боль в бедре стала невыносимой, горячей и острой. Вся нога казалась налитой свинцом и бесполезной. Я перекатилась на левый бок и, плача, попыталась сесть. Ногу жгло, но в то же время она будто принадлежала кому-то другому: я не могла заставить ее двигаться. Прикрыв ладонями огненный эпицентр боли, я смотрела, как сквозь пальцы течет кровь. Она казалась густой и липкой, и я почувствовала, что теряю сознание. Я снова легла, закрыла глаза, подумала об Исааке и захныкала. Я обхватила руками живот, словно хотела убедиться, что ребенок все еще там.

— Джулиет.

Злость из голоса Одри пропала, теперь он звучал тоненько и тихо, или мне казалось так, потому что я слышала его как бы издалека, будто мы с ней стояли на противоположных концах длинного туннеля. Я открыла глаза. Она стояла надо мной.

— Я не хотела ранить вас, — Одри снова плакала.

— Ладно, — пробормотала я, испугавшись, что она собирается выстрелить снова. Но встать я не могла, не говоря уже о большем.

— Это только нога. Это не так уж и страшно.

— Ладно. — Кажется, это единственное слово, которое я могла произнести.

— Я собираюсь уехать. Ждете десять минут, и можете идти.

— Ладно, — снова сказала я, но она уже выбежала из комнаты.

Я несколько минут лежала, слушая, как Одри носится по дому. Услышала, как она взбежала вверх по лестнице, а через минуту или две промчалась вниз. Наконец хлопнула входная дверь, и завелся мотор автомобиля.

Я снова закрыла глаза, повторяя про себя: «Это просто нога. С ребенком все нормально. Это просто нога. Исаак в порядке». Потом я почувствовала знакомое напряжение в животе. Казалось, что схватки никогда не кончатся. Сочетания этой знакомой, но все равно ужасной боли, с новой и не менее ужасной болью в ноге я вынести не могла. Я старалась дышать во время схваток так, как меня учили, но каждый раз, когда чувствовала, что справилась, кошмарная боль в ноге сводила все мои усилия на нет.

Я лежала на полу гостиной Абигайль Хетэвей, горько и мучительно всхлипывая. Наконец схватки пошли на спад и прекратились. Я снова тихо застонала, на этот раз от облегчения. Однако облегчение было недолговечным: меня снова пронзила боль в раненой ноге. Я поняла, что скоро могут снова начаться схватки, а это состязание боли я больше не могла выносить. Собрав все силы до последней унции и держа перед глазами картину, как маленький Исаак отчаянно пытается выбраться из тела своей раненой матери, я согнула левую ногу и перекатилась набок. Стараясь перенести как можно больше веса на руки, я медленно начала отталкиваться от пола. Каждый раз, когда правая нога производила новую волну боли, я падала обратно. Я старалась терпеть до последнего. Медленно, невозможно медленно, с помощью рук и левой ноги я тащила за собой бесполезную конечность и наконец доползла до дивана, где лежала моя сумочка. Я протянула за ней руку, схватила и рухнула на пол рядом с диваном. Отчаянно порывшись в сумочке, я достала сотовый телефон, набрала 911 и стала ждать. Ничего не произошло. Я снова заплакала, на этот раз от разочарования, но вдруг поняла, что забыла нажать вызов. Вдавив палец в кнопку, я услышала звук набора номера. Некоторое время звонок удерживали, не знаю, как долго, потому что в это время у меня были схватки. Вынырнув из тумана боли, я услышала голос.

— Что у вас произошло? Что у вас произошло?

— Помогите. В меня стреляли, и у меня роды.

— Вы рожаете, мэм?

— Да, но еще в меня стреляли. Моя нога. Из нее идет кровь.

Я почувствовала невозможно быстрое приближение новых схваток и успела только назвать оператору адрес Абигайль Хетэвей, прежде чем уронить голову и погрузиться в боль.

Казалось, что схватки идут одна за другой. После очередной я зажала телефон в трясущейся руке и позвонила домой. Когда включился автоответчик, я начала рыдать.

Понятия не имею, что я наговорила на пленку. Знаю, что от боли и страха со мной случилась истерика и я уверена, что до смерти напугала мужа. Только повесив трубку, я поняла, что он может прокрутить сообщение вместе с Руби. Я слишком сильно рыдала, чтобы звонить снова. Еще одно истерическое сообщение только сильнее испугает их.

Потом я нескончаемо долго ждала «скорую». После еще нескольких схваток, во время которых я чувствовала, что тону в волнах боли, я поползла из гостиной к входной двери. Один раз я обернулась, чтобы посмотреть на прекрасную восточную ковровую дорожку в холле, и вспомнила, что так сильно боялась испортить ее, что вытерла соус от лазаньи собственной рубашкой. Сейчас я оставляла за собой несмываемый кровавый след.