Тамара промолчала, недовольно отвернувшись от супруга.
— Что молчишь? Нечем крыть? Чего ты все корчишь из себя, принцесса? Если папочка сумел ловко провернуть пару-тройку удачных сделок, это не делает тебя автоматически лучше остального человечества. Ты такая же, как все. Как я, как Антон, как тетя Нюра-консьержка, как наш дворник дядя Паша. Как официант в ресторане, администратор, как водитель автобуса, как токарь у станка. Ты такая же!!! Ничуть не лучше, ничуть не хуже. Ты точно так же, как они, испытываешь чувство голода в независимости от того, одна ты в данный момент находишься или в окружении веселой компании. А после обеда, прости, точно так же, как и они, испытываешь некоторые физиологические потребности очищения организма. А если попроще, чтобы тебе было понятнее — то твое дерьмо точно такое же дерьмо, как и у других, даже если ты и питаешься одной черной икрой! И кровь в тебе течет не голубая, а такая же красная, как у остальных нормальных людей. Нет у тебя ни малейшего основания корчиться от гордости, занимаясь самолюбованием! Пойми, наконец, что наличие некоторой суммы на банковском счету не делает тебя сверхчеловеком! И вообще!
Что вообще, что вообще?! Что еще ей сказать, чтобы она поняла? А что она должна была понять? Что она плохой человек? А кто сказал, что плохой, кто? Света сказала? Нет, она наоборот ее защищала. Тогда кто? Или может, он сам сделал выводы, потому что очень хорошо узнал Тамару за несколько месяцев совместной жизни?! Может ли Кирилл утверждать, что хорошо знает свою супругу, что прекрасно понимает, о чем она думает в эту минуту? Пусть не в эту — он вообще имеет представление о том, что она думает? О нем самом, о людях, ее окружающих, о его родителях, о своих родителях, о сестре Сонечке, о подруге Светлане? Что он вообще знает о Тамаре? Абсолютно ничего, если не считать скупых сведений, раздобытых у ее бывшей подруги, по совместительству его любовницы! Тогда какое право он имеет так говорить с ней?
Да никакого. Если не считать правом то, что теперь он точно знает: они с ней не одной крови, они разные. Он не хищник, нет! Не хищник! Это она хищница, Тамара. Хотя бы потому, что у нее такой хищный оскал. А он, Кирилл, не такой! Им нечего делать под одной крышей, под одним одеялом! Потому что кровь в них течет разная — в Кирилле человеческая, в Тамаре — звериная, хищная. А значит, пора ставить точку в их хрониках. Они оба знают, что ошиблись, так зачем же мучить друг друга?
— Все, Тамара, все. Ты видишь — ничего не получается. Мы пробовали, мы с тобой честно пытались. И нет нашей вины в том, что ничего не получилось. Разве только та вина на нас, что не разобрались раньше, еще до свадьбы. Что не поняли, насколько мы с тобой разные.
Да, все правильно. Развод. Пора, самое время. Только развод, он уже давно назрел. А Светка тут вообще не причем. Никаким боком непричастна к его решению. Не к ней ведь он уходит. Он вообще не намерен никуда ни к кому уходить. Он останется в своей квартире и все будет, как прежде. Тамара отправится в свой дом, к папочке Зельдову под уютное крылышко, к домработнице, которой ей здесь так не хватало. Все будет, как прежде. Он будет жить один, будет работать. У него много работы, ему некогда отвлекаться на такие мелочи, как семейная жизнь. Ему вообще не до женщин. Нет, конечно, не вообще, а так… То есть, жениться у него надобности нет, но и в монахи записываться у Кирилла намерений тоже нет, по крайней мере, в ближайших лет тридцать. Но разве раньше, до Тамары, у него бывали с этим проколы? Ведь это так просто, найти кого-то на вечерок-другой, сугубо как лекарство от одиночества. Разовое лекарство, каждый раз разовое. Очень просто найти себе подругу на вечер. А впрочем, зачем разовое? Даже и искать-то не надо — вон, Светлана, всегда ведь рада его визитам. И ему хорошо, и ей не накладно. Она ведь ничего от него не требует, ничего не ждет. Пришел — спасибо, не пришел — что ж, дело хозяйское. Так что она тут абсолютно не причем. Он не из-за нее разводится с Тамарой. Не из-за нее. И даже Тамара не сможет ее обвинить в развале их семьи. Вздор — с какой бы стати Тамара стала ее обвинять? Она ведь даже не догадывается об их связи.
Все эти мысли пронеслись в голове Кирилла буквально за пару мгновений. Как раз столько времени понадобилось Тамаре, чтобы прийти в себя.
— Что значит "всё"? — прошептала она неуверенно. — Ты о чем, дорогой?
Кирилл вздохнул. Вот только скандалов сейчас и не хватало.
— "Всё" — это "всё". Что тут может быть непонятного? Мы с тобой уже собирались разводиться, вот и надо было сделать это сразу, не рассусоливать. Напрасно мы с тобой не сделали этого раньше.
— Развод? Ты что, миленький? Какой развод? — возмутилась Тамара. — Ты забыл? Мы же с тобой одной крови, ты и я. Мы же с тобой одинаковые! Мы должны быть вместе!
— Да брось ты, — как-то равнодушно усмехнулся Кирилл. — Тоже мне, Маугли нашлась. Брось, Тамара, брось. И кровь у нас с тобой разная, и характеры разные. И вообще ничего общего, кроме постели. А это, согласись, слабый повод, чтобы удержать нас надолго в одной связке.
Тамара опешила. Какой развод, какой развод?! Только этого ей для полного счастья не хватало! И так последнее время все идет наперекосяк, а тут еще Кирилл взбрыкнуть надумал! Можно подумать, ей самой так уж нужен этот брак! Можно подумать, она получает очень уж большое удовольствие, целыми днями просиживая в гордом одиночестве в этой двухкомнатной халабуде! Да она бы уже давным-давно сама все бросила к чертовой матери — нужен ей этот Андрианов, как слону пуанты! Так ведь папенька… Ведь нужно же… Папа сказал, что сейчас нельзя разводиться… Надо потерпеть хотя бы четыре годика, пока дядя Илюша не выйдет из-за решетки. Иначе ведь им всем придется очень несладко…
— Что ты, Кирюнчик? — возопила она. — Что ты? Что ты?.. Что ты такое говоришь, миленький? Ты же только что сам доказывал, что кровь у всех одинаковая, а теперь говоришь, что разная. Бог с тобой, Кирюничка, что ты такое удумал? Да мы же с тобой созданы друг для друга! Мы же безумно друг дружку любим — ты же не станешь этого отрицать?! Сейчас, миленький, сейчас я тебе докажу…
И чуть подрагивающими пальцами, забыв о дорогущих своих наращенных ногтях, Тамара привычно стала расстегивать ремень Кирилла. Поломала ноготь о пряжку, чертыхнулась, но и не думала бросать начатое.
Кирилл презрительно смотрел сверху вниз, наблюдая за ее действиями, но даже и не пытался ее остановить. Быть может, наслаждался ее унижением? Хотел унизить еще больше? Так или иначе, дождался, когда ее холодная липкая рука прикоснулась к его плоти, и только тогда отодвинулся от нее на шаг:
— Что? — скривился он. — Думаешь, поможет? Думаешь, опять переубедишь? Думаешь, что кроме тебя этого никто делать не умеет, что только ради этого я откажусь от развода? Или, может, уверена, что делаешь это как-то особенно? Я не знаю, чего ты в меня вцепилась мертвой хваткой, не знаю и знать и не хочу. Мне достаточно того, что я знаю, что ты меня не любишь. Точно так же, как я не люблю тебя. И то, что мы с тобой так часто кувыркаемся в постели — вовсе не признак неземной любви, уверяю тебя. Это говорит лишь о том, что нам с тобой больше нечем заняться, не о чем даже поговорить. Потому что мы друг в друге видим не более чем сексуального партнера. А для секса, дорогая, совсем не обязательно жить под одной крышей и спать вместе. Сексом мы довольно успешно занимались и не будучи женатыми. И если честно — тогда мне это нравилось гораздо больше. Хватит, Тамара, хватит. Наш брак исчерпал себя. Он с самого начала был ошибкой, фальшивкой.
Тамара застыла на месте. Да, такого унижения она еще никогда не испытывала. Мало того, что Кирилл настаивал на разводе, так он, подлец, еще смеет утверждать, что в постели она недостаточно аппетитна! Раньше ему, видите ли, это больше нравилось! Теперь, мол, разучилась удовольствие мужику доставлять! А что значит этот хамский шаг назад, когда она уже практически приступила к исполнению своего фирменного номера?! Ах ты гад, сволочь, мерзавец! Развода захотелось?! Развод ты, миленький, не получишь ровно до тех пор, пока она сама этого не пожелает! Вернее, нет. Тамара-то как раз хочет развода не менее Кирилла, но не оставит его в покое ровно до тех пор, пока над семейством Зельдовых не разойдутся тучи! Она, как-никак, благодарная дочь! И ради семьи она на все готова! И ради себя! Папенька ведь нынче скатился до того, что продал ее любимую машиночку, ее любимого Мерсика! Она, мол, нынче дама замужняя, а стало быть, о ней не папа должен заботиться, а любящий муж. Вот он пусть и покупает ей машины. Как же, дождешься от него, от этого мужлана! В лучшем случае какой-нибудь Опелёк занюханный купит, в худшем — Тойоту самую дешевую, практически разовую, а то еще и подержанную — с него станется. Сам ведь на Тойоте ездит, как последняя дешевка! Гад, гад какой! А без него-то и этого не будет! Эх, папа-папа! Как же жестоко ты ошибся! Как прокололся! Зачем настаивал на кандидатуре Андрианова?! Мало ухажеров было? Ведь были же и другие, были! Правда, замуж никто не звал, никто не предлагал ни руку, ни сердце. Но ведь и Андрианов не предлагал! Тогда чем он лучше остальных?! Прокололся, папочка! Надо было другого подталкивать к женитьбе, кого угодно, только не Андрианова! Только не этого скрягу, не эту эгоистичную сволочь! Ну ничего, миленький, ты еще попляшешь! Еще никто не позволял себе так разговаривать с Тамарой Зельдовой! Унизил? Заплатить придется за унижение. Дорого, очень дорого придется заплатить, Тамара Зельдова не из дешевых!
