«Тётка ненавидит мою жену, – писал Марков–Виноградский. – Отчего же она и меня не так же ненавидит? Это меня огорчает! Она, стерва, думает, что жена управляет мною. Между тем, мы живём согласно, и одна любовь наполняет нашу жизнь и управляет нашими действиями и мыслями…»
Александр Васильевич в течение пяти лет (с 20 марта 1846–го по 1851 год) избирался на должность заседателя в Сосницком уездном суде. «Выборы дворянские наши, – писал он в дневнике, – составлены большей частию из людей, до которых образование не коснулось, которые не имеют простых понятий ни о добре, ни о зле, у которых совесть свободна, как старый разношенный сапог, и от этих выборов зависит судьба моя! Если я буду причиною решения дела не в пользу означенных господ, то меня не выберут, и я при чистой совести своей всё–таки буду нищим. Положение, кажется, незавидное!.. Когда–то я мечтал об идеальной честности и уверен был в возможности осуществить эти мечты. Настало время действовать… и что же? Необходимость породила долги, бедность замедлила уплату их… И что сталось с честностью? Начал служить… и стали появляться у меня подарки. Не принять – значит обидеть дающего, и потом жалованье мало, а потребностей много!.. Я также беру подарки, как и другие, хотя и без вынуждения: всё же это взятки!»
Именно «за взяточничество и укрывательство» супруг нашей героини вместе с другими заседателями угодил под суд. Произошло это, по его словам, так: в Сосницах под следствием находился целый табор цыган, подозреваемых в воровстве, а четверо из них даже сидели в остроге. Александр Васильевич, не разобравшись и даже не читая, подписал решение об отдаче всех подсудимых на поруки какому–то канцелярскому чиновнику. Возвращённые таким образом на свободу цыгане вскоре были вновь уличены в воровстве; губернатор П. И. Гессе приказал за освобождение преступников, а заодно и за медлительность в производстве судебных дел всех заседателей отдать под суд. Решением Сената они были лишены должностей.
Анна Петровна была потрясена этими событиями. После судебного скандала самой высокой выборной должностью, на которую мог претендовать Александр Васильевич, оказалась должность попечителя хлебных магазинов, которую он и получил 7 июня 1851 года. Эта служба – как, впрочем, и предыдущая – не давала возможности материально обеспечить семью.
Жили Марковы–Виноградские настолько бедно, что Анне Петровне приходилось иногда даже зарабатывать шитьём рубашек для мастеровых и вязанием чулок, а Александру Васильевичу – карточной игрой. Иногда появлялись слабые намёки на улучшение их жизни. «Скажу тебе ещё нечто радостное, – поделилась Анна Петровна надеждой со своей золовкой Е. В. Бакуниной 17 августа 1851 года, – но так как всё радостное неверно и всё ожидаемое редко сбывается, то я и боюсь полагаться: мужу обещают дать какое–то значительное имение в опеку; и он будет получать 10 копеек с рубля, что, говорят, составит 250 рублей серебром в год. Если это сбудется, то можно будет чай пить по утрам и вечерам и иногда кофе. Теперь же, признаюсь тебе, один преферанс поддерживает наше существование».
Но ни хроническое безденежье, ни косые взгляды, а иногда и прямое осуждение их союза со стороны родных и близких не могли разрушить тех трогательных отношений любви, взаимного уважения и согласия. Оба были счастливы. Вероятно, залогом этого стали безграничная любовь Александра Васильевича и его жертвенность. Он терпеливо выносил все капризы стареющей жены.
Их сын Александр рос хилым и болезненным мальчиком, и на поддержание его здоровья, а также на обучение тратилось много денег. В 1847 году А. В. Марков–Виноградский записал в дневнике: «Моему сыну я хочу дать воспитание кроме общего ещё и торговое, так, чтобы он мог быть всегда полезным членом общества и богатым; в нём я замечаю деятельность и наклонности к хозяйству».
Любимым времяпрепровождением Марковых–Виноград–ских было чтение – обычно Александр Васильевич читал вслух. Среди прочитанного были романы Диккенса и Текке–рея, Бальзака и Жорж Санд, повести Панаева и Барона Брамбеуса (Сенковского), журналы «Современник», «Отечественные записки», «Библиотека для чтения». Привитая с детства любовь к чтению позволяла Анне Петровне в молодости в мечтах уходить от реальности, а во времена невзгод и в старости – сохранять спокойствие духа.
Письма супругов к родным и многочисленные дневниковые записи Маркова–Виноградского полны суждений о прочитанных книгах и сообщений о текущих событиях и проникнуты нежными чувствами друг к другу.
«Какое высокое наслаждение, – писал Александр Васильевич в то время в дневнике, – после тяжких трудов, в самом жалком изнурении, упасть на роскошную грудь жены, утонуть в нежности её ласки, жарких поцелуях и забыться чудным, спокойным сном. Улыбка высокого удовольствия и умиления… на устах спящего счастливца! И как радостно его пробуждение. Ласковый голос жены лепечет ему нежности: душистые губки её смывают с глаз, отуманенных сном, ночные грёзы и освещают их зарёю своей милой улыбки!»
Подчас мужу приходилось терпеливо сносить ситуации, подобные описанной им 3 ноября 1845 года: «Жена или сидит с тёткою и играет в преферанс в угождение ей, и я один, или сидит со мною и молчит, потому что неприятные обстоятельства так стиснули нашу жизнь, что язык не хочет шевелиться».
При чтении тетрадей с дневниковыми записями Александра Васильевича создаётся впечатление, что он нисколько не ревновал жену к предметам прошлых её увлечений – наоборот, гордился тем, что она вдохновляла многих поэтов на создание прекрасных лирических стихов.
«Теперь я сижу в уютной нашей спальне, – писал он. – Она, моя голубушка, уже легла в постель и ей может быть уже и снится что–нибудь, а я пишу и хочу сказать несколько слов о Пушкине, о котором мы с нею часто беседуем и перечитываем его „Цыган“… Она была знакома с ним, и он её воспел в двух стихотворениях: „Я помню чудное мгновенье“ и „Я ехал к Вам“. Она вдохновляла также Подолинско–го. <…> Да, кто не восхищался её внутренней и внешней красотою?.. „Сын Отечества“ вздумал уверять, что Пушкин не мировой гений!! Мне это досадно!.. В его произведениях воспроизведены общечеловеческие мысли, чувства и действия и затронуты общечеловеческие нравственные интересы, которые для всех людей и всегда занимательны… Музыка стихов его отчётливо, верно изображает чувства и, читая их, кажется, что Пушкин и мыслил стихами, так они естественны!.. Ни одна строка не написана им для рифмы… Его стихи подобны дождю, лились из сердца и западают в сердце каждого…
Многие женщины, воспаляемые огнём его речей и стра–стию его взглядов и манер, увлекались им до цинизма… Некоторые, разумеется, весьма немногие, допускали даже непозволительные ласки – персидские или содомские удовольствия… И он их не уважал, кроме тех, которые держали себя вдали от него, как например, моя жена и некоторые другие. Она, моя голубка, светлым, чистым взглядом, своими скромными манерами и речами, своею простотою, исполненною невинности сердечной, своим поэтическим идеализмом и высшими воззрениями на жизнь исключала возможность грязных поползновений и была воспета Пушкиным как «гений чистой красоты»».
Очень интересен взгляд Маркова–Виноградского на отношения Анны Петровны с Алексеем Николаевичем Вуль–фом: «Жена моя помогала ему, когда он учился, и ласкала его на заре жизни».
Анна Петровна, вероятно, реально ощущала разницу в возрасте и боялась потерять молодого мужа. В 1849 году Марков–Виноградский оставил запись в дневнике: «Жена. Она, моя голубушка, боится, чтобы я не разлюбил, не изменил ей. В начале нашей связи она этого же боялась. И опасения в течение девяти лет преследовали её, как необходимый спутник счастья! Но моя любовь срослась со всем моим организмом и сделалась необходимым элементом моей жизни. Я извиняю её ревнивые выходки, но в себе уверен, потому что знаю себя – моя любовь к ней неизменная, как свет солнца.
Я люблю её, мою душечку! Люблю со всей нежностью, и нет сил в природе, которые бы могли разрушить мою горячую привязанность к ней! Всё, что есть во мне, всё принадлежит ей! Её теплота насквозь проникает меня и производит во мне сладостные ощущения, каждый мой нерв всасывает её… я счастлив от её прикосновений <…> её голос, мягкий и мелодический, чарует меня. Я весь любовь, весь счастие, и нет для меня радости за чертой моей семейной жизни. Боже, благослови нас, улучши наше состояние во всех отношениях!.. О, как жестоки внешние обстоятельства, нас окружающие! Они убивают нас!»
