– А трудно быть волшебницей?

– Иногда.

Ему показалось, что он услышал в ее словах легкий акцент, но он не был в этом уверен. Убаюканный мирным характером игры, он набрался храбрости спросить ее:

– А вы американская волшебница?

Все еще улыбаясь ему в ответ, она покачала головой:

– Нет.

Хотя она вышла замуж за Джона Генри, Рафаэлла оставалась гражданкой Франции и Испании. Она не видела никакого вреда в том, чтобы рассказать об этом Алексу, который с интересом рассматривал кольца на ее руках. Она понимала, что его интересует, и также понимала, что узнать это нелегко.

Но внезапно ей не захотелось ни о чем рассказывать ему. Она захотела хотя бы ненадолго перестать быть миссис Джон Генри Филлипс. На очень короткое время ей захотелось просто стать, как раньше, Рафаэллой, молоденькой девушкой.

– Вы так и не сказали мне, откуда же вы появились, волшебница.

Он отвел глаза в сторону от ее колец, решив, что, кем бы она ни была, она была состоятельной женщиной. И он испытал облегчение, не увидев простого золотого кольца на ее левой руке. Почему-то он решил, что у нее, вероятно, богатый отец, с которым ей приходится нелегко. Поэтому она и плакала на ступеньке, когда он впервые увидел ее. А может быть, она была разведена. Но, по правде говоря, его это мало волновало. Его волновали ее руки, ее глаза, ее улыбка… И непреодолимое влечение, которое он к ней испытывал. Он чувствовал это влечение даже на расстоянии, и ему снова захотелось стать ближе к ней. И сейчас он находился совсем близко, но знал, что не может дотронуться до нее. Он мог только продолжить их игру.

Но она открыто улыбалась ему. На мгновение они почувствовали себя друзьями.

– Я родом из Франции.

– Правда? И вы все еще там живете?

Она покачала головой, внезапно сделавшись серьезной.

– Нет, я живу в Сан-Франциско.

– Я так и думал.

– Правда? – Она с насмешливым удивлением посмотрела на него. – Как вы догадались?

В ее голосе прозвучала почти детская наивность. Но в то же время глаза ее были не по-детски мудрыми. А то, как она разговаривала с ним, наводило на мысль, что она нечасто сталкивается с большим жестоким миром.

– Я похожа на жительницу Сан-Франциско?

– Нет, не похожи. Но что-то мне подсказывает, что вы живете здесь. Вам здесь нравится?

Она медленно кивнула, но в ее глазах снова отразилась бездонная печаль. Разговаривать с ней было так же тяжело, как плыть на яхте по опасным водам. Никогда не знаешь, где сядешь на мель, а где можно свободно распустить парус.

– Мне нравится здесь. Но я не часто выбираюсь теперь прогуляться по Сан-Франциско.

– Правда? – Алекс побоялся задать ей серьезный вопрос, например, почему она редко бывает в городе. – Чем же вы занимаетесь вместо этого?

Его голос был ласкающе мягким, и она повернулась к нему. Ее глаза были самыми огромными, которые он когда-либо видел.

– Я читаю. Очень много. – Она улыбнулась ему и пожала плечами, словно смутившись. Слегка покраснев, она отвела глаза в сторону, потом снова посмотрела на него: – А вы?

Она почувствовала себя очень смелой, задав такой личный вопрос этому чужому человеку.

– Я адвокат.

Она тихо кивнула и улыбнулась. Ей понравился его ответ. Ее всегда привлекала юриспруденция, и это занятие показалось ей весьма подходящим для этого человека. По ее предположению, они были ровесниками. На самом же деле он был старше ее на шесть лет.

– Вам нравится это занятие?

– Очень. А вы? Чем занимаетесь вы, волшебница, когда не читаете?

На мгновение ей захотелось с оттенком иронии сообщить ему, что она сестра-сиделка. Но это показалось ей незаслуженной жестокостью по отношению к Джону Генри. Поэтому она помолчала немного, потом покачала головой.

– Ничем, – она открыто посмотрела Алексу в глаза, – совершенно ничем.

Ему снова стало интересно, какова ее жизнь, чем она занимается целыми днями и почему она плакала той ночью. Внезапно это обеспокоило его еще больше, чем прежде.

– Вы много путешествуете?

– Время от времени. Всего на несколько дней. – Она внимательно стала разглядывать большой, золотой с бриллиантами, перстень в виде узла на своей левой руке.

– А сейчас вы возвращаетесь во Францию?

Он предположил, что она летит в Париж, но Рафаэлла покачала головой:

– В Нью-Йорк. Я езжу в Париж только раз в году, летом.

Он медленно кивнул и улыбнулся:

– Это чудесный город. Я как-то раз провел там полгода и влюбился в него.

– Правда? – Рафаэлла казалась довольной. – Значит, вы говорите по-французски?

– Не слишком хорошо, – он снова улыбнулся мальчишеской улыбкой, – безусловно, не так хорошо, как вы говорите по-английски. – Она тихо рассмеялась и провела пальцем по книге, купленной в аэропорту. Алекс заметил это, и в его глазах заплясали смешинки:

– Вы часто читаете ее?

– Кого?

– Шарлотту Брэндон.

Рафаэлла кивнула.

– Я люблю ее. Я прочитала все ее книги, – и тут же застенчиво взглянула на него, – я знаю, это не очень серьезное чтение, но так помогает уйти от реальности. Я открываю ее книги и тут же погружаюсь в мир, который она описывает. Боюсь, такое чтение покажется мужчине глупым, но… – Она не могла сказать ему, что благодаря этим книгам ей удалось сохранить здравый рассудок за последние семь лет. Он решит, что она сумасшедшая. – Это очень приятное чтение.

Алекс улыбнулся еще шире.

– Я знаю, я тоже читал ее.

– Вы? – Рафаэлла посмотрела на него в изумлении. Книги Шарлотты Брэндон были вряд ли подходящим чтением для мужчин. Джон Генри наверняка не стал бы ее читать. И ее отец тоже. Они не читают художественную литературу. Только документальную, об экономике или мировых войнах. – Она вам нравится?

– Очень, – Алекс решил поиграть с ней подольше, – я прочитал все ее книги.

– Правда? – Ее огромные глаза расширились еще больше. Ей показалось, что это странное занятие для адвоката. Потом она улыбнулась и протянула ему книгу. – А эту вы читали? Это последняя.

Может быть, она нашла родственную душу?

Он посмотрел на книгу и кивнул.

– Я считаю, это лучшее из всего, что она написала. Вам она понравится. Она гораздо серьезнее, чем некоторые остальные ее книги. В ней больше философских раздумий. И это не просто милая история. Здесь много говорится о смерти. – Алекс знал, что его мама написала эту книгу в прошлом году, перед тем как перенести очень тяжелую операцию, и она опасалась, что это будет ее последняя книга. Она хотела сказать в ней много важного, и ей это удалось. Лицо Алекса сделалось серьезным, когда он посмотрел на Рафаэллу: – Эта книга очень многое значит для нее.

Рафаэлла посмотрела на него с удивлением:

– Откуда вы знаете? Вы с ней встречались?

Последовала недолгая пауза, на его лице опять появилась широкая улыбка, и он нагнулся к ней и прошептал:

– Она моя мама.

На этот раз Рафаэлла рассмеялась над ним, и звук ее смеха был похож на перезвон серебряных колокольчиков, который порадовал его слух.

– Нет, действительно, она моя мать.

– Знаете, для адвоката вы просто несерьезны.

– Несерьезен? – Алекс попытался выглядеть возмущенным. – Я совершено серьезен. Шарлотта Брэндон моя мать.

– А президент Соединенных Штатов мой отец.

– Поздравляю, – он протянул ей руку, она вложила в нее свои холодные пальчики, и они обменялись крепким рукопожатием, – кстати, меня зовут Алекс Хейл.

– Вот видите! – сказала она, снова рассмеявшись. – Вы вовсе не Брэндон.

– Это ее девичья фамилия. Ее полное имя Шарлотта Брэндон Хейл.

– Поразительно, – Рафаэлла не могла сдержать смех, глядя на него, – вы всегда рассказываете такие истории?

– Только незнакомцам. Кстати, волшебница, а как зовут вас?

Он понимал, что это не слишком вежливо, но ему отчаянно хотелось знать, кто она такая. Он хотел отказаться от их взаимной анонимности. Он хотел знать, кто она такая, где живет, так что, если она снова растворится в воздухе, он сможет найти ее.