– Отличная команда! – польстил он обеим, когда они поддразнивали его, что повар больно важничает.

Рафаэлла принялась убирать со стола, наслаждаясь тем, что все трое чувствуют себя уютно вместе, и вроде как получила она бесценный подарок.

– Можно, я помогу тебе одеться, Мэнди?

– Конечно. – Девичьи глаза загорелись.

Через полчаса при помощи Рафаэллы она была одета. Но Алекс и Рафаэлла опять остались вдвоем лишь в девять часов, когда пришла новая экономка.

– Какая же она замечательная девочка, Алекс!

Он просиял:

– Верно ведь? И… Боже, это поразительно, Рафаэлла, как быстро исцеляется она от того, что… что с ней было. Прошла всего-то неделя. – Вспомнив об этом, он посуровел.

Рафаэлла припомнила, медленно кивнув, прошедшую неделю.

– По-моему, ей станет совсем хорошо. Благодаря тебе.

– Наверное, благодаря нам обоим.

Ему запомнилась ласковая, обворожительная манера ее обращения с девочкой. Он был тронут тем, с какой теплотой держалась Рафаэлла и как нашла путь к сердцу Аманды, и понадеялся, что хорошие времена ожидают всех троих в ближайшее время. Теперь Аманда, как и Рафаэлла, – часть его жизни, и ему очень важно, чтобы между ними установилась душевная близость.

– Почему тебе не приглянулся ангелочек? – Алекс посмотрел на нее, скривясь, сидя наверху стремянки в пустой гостиной. Рафаэлла и Мэнди находились внизу, и Мэнди только что сказала ему, что ангелочек глуповат.

– Смотри, как улыбается. Ну и глупый вид.

– А на мой взгляд, глупый вид у вас, подружки.

Обе лежали на полу, развлекались игрушечной железной дорогой, которую Алекс притащил из подвала. Раньше она принадлежала его отцу, а потом досталась Алексу.

Алекс спустился на пол со стремянки и посмотрел на плоды своих трудов. Он уже развесил лампочки, а Мэнди с Рафаэллой взяли на себя развешивание игрушек, пока он наладил дорогу и поезда. Был канун Рождества, его мать обещала навестить их через два дня. Пока же они были втроем, включая Рафаэллу, которая проводила с ними все время, которое ей удавалось выкроить при своих собственных заботах.

Она старалась создать праздничную атмосферу вокруг Джона Генри, даже Алекс ходил с ней выбирать елку. Неделю она занималась подготовкой торжества для слуг, заворачивая им подарки и раскладывая в забавные красные чулки с именами каждого. Слуг всегда поражало то, что купленные ею подарки были и полезны и ценны, их было приятно получать и хранить годами. Все делалось с очевидным благорасположением. Была красивая упаковка, тщателен подбор подарков; прелестно выглядел дом, весь в ярких листьях, шишках, сосенках, а над входной дверью повесили огромную витую гирлянду. Этим утром Рафаэлла провезла Джона Генри по всем этажам, потом, отлучась, вернулась с бутылкой шампанского. Но похоже, он в этом году не выказывал особой радости, будто бы находился в отдалении от рождественских торжеств.

– Слишком я стар для всего этого, Рафаэлла. Больше не радует. – Он еле-еле говорил.

– Не глупи. Ты просто утомлен. И не знаешь пока, что я тебе купила.

А купила она шелковый халат с его монограммой. Хоть знала, что и это не поднимет в нем дух. Он становился все сонливее, месяц за месяцем его одолевало безразличие.

Зато с Алексом она обретала рождественский настрой, а в Аманде находила ту детскую восторженность, которую так любила в своих испанских кузиночках. Ради Аманды в доме появились бусы из красных ягод, букеты остролиста, нитки попкорна, которые они повесят на елку, для нее же пеклись и раскрашивались пряники и прочие украшения. Были подарки самодельные и покупные. Недели заняла напряженная подготовка, а теперь настала ее кульминация – взялись наряжать рождественскую елку. Окончили это занятие незадолго до полуночи, подарки разложили грудами на полу. В пустой гостиной дерево казалось гигантским, а вокруг носился игрушечный поезд.

– Ты счастлива? – Алекс лениво улыбнулся ей, когда они прилегли в его спальне перед камином, в котором пылал огонь.

– Очень. Как ты думаешь, Мэнди понравятся подарки?

– Непременно, а не то отошлю ее к Кэ.

Он купил племяннице пиджак из телячьей кожи, как у Рафаэллы, и пообещал ей уроки вождения, как только снимут гипс. А снять намечалось недели через две. Рафаэлла подготовила ей лыжные ботинки, о которых Аманда просила Алекса, ярко-голубой свитер из тонкой шерсти и целую кипу книг.

– Знаешь… – Улыбка Рафаэллы была радостна. – Это не то что делать покупки для моих родственников. Кажется, – она замялась, удивляясь себе, – будто у меня появилась дочь. Он ухмыльнулся смущенно:

– И мне так кажется. Прелесть, правда? Теперь я сообразил, насколько пуст был дом. И вот все переменилось.

И будто в доказательство любопытствующее личико просунулось в дверь. Синяки сошли, и тень ужаса постепенно гасла во взгляде. В течение месяца, проведенного в Сан-Франциско, она отдыхала, много бывала на прогулках, почти ежедневно беседовала с психиатром, который помогал ей сжиться с фактом изнасилования.

– Привет, друзья! Вы тут о чем?

– Ни о чем особенно. – Дядя посмотрел на нее весело. – Как получилось, что ты до сих пор не в кровати?

– Я очень волнуюсь. – С этими словами она вошла в комнату, держа за спиной два больших конверта. – Хочу вам обоим вручить вот что.

Рафаэлла и Алекс с радостным удивлением взглянули на нее и сели на полу, а она протянула им свои подарки. Волнение распирало ее, она присела на краешек кровати, откидывая с лица свои длинные светлые волосы.

– Нам сейчас надо открыть? – шутливо спросил Алекс. – Или следует подождать? Как, по-твоему, Рафаэлла?

Но та уже открывала доставшийся ей конверт, улыбаясь при этом, вытащила бумажный лист – и ахнула.

– Ой, Мэнди… – Девочка удивила ее. – Я не знала, что ты умеешь рисовать. Да еще в гипсе. Поразительно!

Рафаэлла укрыла подарок от Александра, заподозрив, что подарок ему окажется парой к ее листу, что вскоре и подтвердилось.

– Ох, до чего удачно. Спасибо, Мэнди!

С довольным выражением лица она обняла девочку, которую полюбила, а Алекс долго сидел, удивленно разглядывая свой подарок. Мэнди незаметно делала с них наброски, а после выполнила портреты акварелью. Рисунки получились поразительные по композиции и характерности. В довершение Аманда окантовала их и преподнесла – портрет Алекса Рафаэлле, а ее портрет – Алексу. Он уставился на точное изображение Рафаэллы. Аманда сумела передать грусть и любовь в черных глазах, нежность лица, кремовый оттенок кожи. Создавалось полное представление, что эта женщина думает, дышит, движется. Не хуже был исполнен и Алекс, его особенности были схвачены в набросках, о которых он не знал. С Рафаэллой пришлось потруднее, поскольку она оказывалась в поле зрения Мэнди не так часто, а навязывать свое общество не хотелось, старшим и так редко удавалось побыть наедине. Но благодарные взоры показывали, что врученные ею подарки имеют огромный успех.

Алекс поднялся на ноги, чтобы поцеловать и крепко обнять Мэнди, затем они втроем сидели на полу перед камином и долго разговаривали. Обсудили людей, жизнь, мечты и огорчения. Аманда, не таясь, рассказывала, какую боль причиняли ей родители. Алекс соглашался, но старательно описывал, какова была Кэ в детстве. Обсудили и Шарлотту – что значит иметь такую мать, а Рафаэлла рассказала, какой у нее строгий отец и насколько ее не удовлетворяла обстановка, в которой ей довелось жить вместе с матерью в Испании. Под конец даже стала обсуждать с Алексом их взаимоотношения, откровенно сознаваясь Аманде, как благодарны они судьбе за каждую минуту, позволяющую им побыть наедине, за каждое мгновение. Она удивилась тому, что Аманда все поняла, девочку не смутило, что Рафаэлла замужем. Для Рафаэллы было сюрпризом, что Аманда считает ее некоторым образом героиней, потому что она не отходит от Джона Генри до самого конца.

– Но это мой долг. Он мой муж, даже если… если все теперь по-новому.