Рафаэлла аккуратно нанесла тонкий слой яркой помады на губы и надела жемчужные серьги. Она оправила свой костюм, подтянула чулки и заглянула в сумочку, чтобы убедиться, что наличные деньги, которые она всегда брала с собой в поездки, были спрятаны в боковом кармашке черной сумочки из шкурки ящерицы, которую ее мать прислала ей из Испании. Стоя около зеркала, Рафаэлла казалась воплощением элегантности, красоты и стиля. Такие женщины ужинают у «Максима» и посещают скачки в Лоншане. Их видят на приемах в Венеции и Риме, Вене и Нью-Йорке. Они ходят в театры в Лондоне. Это не могло быть отражением той девочки, которая как-то незаметно превратилась в женщину и которая была теперь женой парализованного и умирающего семидесятишестилетнего старика. Рафаэлла взяла в руку сумочку и печально улыбнулась, все больше сознавая, насколько внешность может быть обманчивой.

Она пожала плечами, выходя из спальни, перебросив через руку длинную роскошную темную норковую шубку, и направилась к лестнице. Для Джона Генри установили лифт, она большей частью предпочитала ходить пешком. И сейчас тоже она поднялась по лестнице на третий этаж, где уже давно располагались покои ее мужа, к которым примыкали три комнаты для сиделок, посменно дежуривших возле него. Это были степенные женщины, довольные своим жильем, своим пациентом и своей работой. Им щедро платили за их услуги, и, как и та горничная, которая обслуживала Рафаэллу за завтраком, они каким-то образом ухитрялись все эти годы оставаться безликими и неприметными. Рафаэлла часто скучала по темпераментным и зачастую невыносимым слугам в Санта-Эухенья. Большей частью они были безупречно послушными, но время от времени по-детски бунтовали. Они служили семье ее матери многие годы, некоторые даже из поколения в поколение. Они могли быть воинственными и ребячливыми, любящими и добросердечными. Они то смеялись, то впадали в ярость, но были преданы людям, которым служили, в отличие от этих хладнокровных профессионалов, которые работали на Джона Генри.

Рафаэлла тихо постучала в дверь, ведущую в комнаты, которые занимал ее муж, и оттуда мгновенно высунулась голова.

– Доброе утро, миссис Филлипс. Мы уже готовы.

Мы? Рафаэлла кивнула, вошла внутрь и по короткому коридору прошла в спальню, к которой, как и к ее собственной, этажом ниже, примыкали будуар и маленькая библиотека. Джон Генри лежал в своей кровати, глядя на огонь, уже горевший в камине. Рафаэлла медленно подошла к нему, но он, казалось, не слышал ее шагов, пока наконец она не села в кресло, стоявшее рядом с его кроватью, и не взяла его за руку.

– Джон Генри… – после четырнадцати лет, проведенных в Сан-Франциско, она все еще произносила его имя с легким акцентом, но ее английский был безупречен многие годы. – Джон Генри…

Не поворачивая головы, он медленно перевел на нее взгляд, но потом пошевелился, чтобы ему было удобнее смотреть на нее, и на его изборожденном морщинами, усталом лице появилось подобие улыбки.

– Привет, малышка, – его речь была невнятной, но Рафаэлла понимала его, а улыбка, ставшая после инсульта искривленной, неизменно болью отдавалась в ее сердце, – ты прекрасно выглядишь, – последовала долгая пауза, – много лет назад у моей матери была такая же шляпка.

– Мне кажется, на мне она выглядит глупо, но… – Она передернула плечами, как истинная француженка, и слабо и нерешительно улыбнулась. Но улыбались только ее губы. До глаз улыбка доходила очень редко. А его глаза и вовсе больше не улыбались, разве только в редких случаях, когда он смотрел на нее.

– Ты сегодня уезжаешь?

Он выглядел встревоженным, и она снова подумала, что, может быть, стоит отменить поездку.

– Да. Но, дорогой, ты хочешь, чтобы я осталась дома?

Он покачал головой и снова улыбнулся:

– Нет. Ни за что. Я хочу, чтобы ты уезжала почаще. Это идет тебе на пользу. Ты встречаешься с…

На мгновение взгляд его стал отсутствующим, словно он силился что-то вспомнить, но это воспоминание ускользало от него.

– …с моей мамой, тетей и двумя кузинами.

Он кивнул и закрыл глаза.

– Тогда я уверен, что с тобой все будет в порядке.

– Со мной всегда все в порядке.

Он снова кивнул, очень устало, и она поднялась с кресла, наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку, и осторожно выпустила его руку из своей. На мгновение ей показалось, что он стал засыпать, но внезапно он открыл глаза и встретился с ней взглядом.

– Береги себя, Рафаэлла.

– Обещаю. И я буду звонить тебе.

– Это не обязательно. Почему бы тебе не забыть обо всем и не развлечься немного?

С кем? С ее матерью? С тетей? Она подавила вздох.

– Я очень скоро вернусь. И все знают, где меня найти, если я тебе понадоблюсь.

– Ты мне не понадобишься… – Он улыбнулся. – Во всяком случае, не настолько, чтобы испортить тебе поездку.

– Ты никогда бы не смог испортить что-то для меня, – прошептала она и наклонилась, чтобы снова поцеловать его, – я буду скучать по тебе.

На этот раз он покачал головой и отвернулся:

– Не нужно…

– Любимый…

Ей пора было уходить, чтобы успеть на самолет, но почему-то ей казалось неправильным вот так оставлять его. Эти сомнения всегда терзали ее. Была ли она вправе оставлять его? Может, стоило отложить поездку?

– Джон Генри… – Она дотронулась до его руки, и он снова повернулся лицом к ней. – Мне пора уходить.

– Все в порядке, малышка, все в порядке, – в его взгляде читалось прощение, и на этот раз он обхватил ее молодую руку своими искривленными пальцами, которые когда-то были такими нежными и сильными, – удачной тебе поездки.

Он попытался вложить в эти слова как можно больше убежденности и покачал головой, увидев слезы на ее глазах. Он знал, о чем она думала.

– Иди. Со мной все будет в порядке.

– Обещаешь?

Ее глаза были влажными от слез, и он очень нежно улыбнулся ей и поцеловал ее руку.

– Я обещаю. А теперь будь хорошей девочкой и иди. Постарайся развлечься. Обещай мне купить себе что-нибудь эпатажное и необыкновенно красивое в Нью-Йорке.

– Например?

– Меховую шубку или потрясающую драгоценность, – на мгновение в его глазах отразилась тоска, – что-нибудь, что ты хотела бы получить от меня в подарок.

Он посмотрел ей в глаза и улыбнулся.

Она покачала головой; по ее щекам катились слезы. Но это делало ее еще красивее, а черная вуалетка придавала таинственности взгляду.

– Я никогда не смогу быть такой щедрой, как ты, Джон Генри.

– Тогда приложи все старания, – он попытался прорычать эти слова, и на этот раз они оба рассмеялись. – обещаешь?

– Ну хорошо, обещаю. Но только не очередную шубку.

– Тогда что-нибудь сверкающее.

– Я подумаю.

Но где она будет носить это? В доме в Сан-Франциско, сидя у камина? Она понимала никчемность этой затеи, но улыбнулась ему, стоя в дверях, и помахала рукой на прощание.

Подъезжая к аэропорту, шофер свернул на узкую подъездную дорогу к секции с надписью «ВЫЛЕТ» и предъявил полицейскому специальный пропуск. Шоферы Джона Генри получали специальные пропуска каждый год в ведомстве губернатора. Это позволяло им парковаться в любом месте, и в настоящий момент это дало возможность шоферу оставить лимузин у обочины, чтобы отвести Рафаэллу внутрь здания и посадить ее в самолет. Авиакомпании всегда были заранее предупреждены о ее прибытии, и ей позволяли садиться в самолет раньше остальных пассажиров.

Рафаэлла в сопровождении шофера не спеша шла по огромному оживленному зданию аэропорта. Шофер нес ее дорожную сумку, а встречные с интересом смотрели на ослепительно красивую женщину в норковой шубке и шляпке с вуалеткой. Шляпка придавала ее облику атмосферу загадочности, так же как и впалые щеки и идеальной формы высокие скулы, над которыми сверкали темные глаза.

Шофер с сознанием долга шагал по коридору аэропорта рядом с Рафаэллой, настроенный усадить ее в самолет как можно быстрее.

– Том, ты не подождешь меня здесь пару минут? – Она слегка дотронулась до его руки, чтобы остановить его.