— Да ты что! Ни в коем случае! — с не слишком естественным энтузиазмом возразил маркландский разведчик. — Просто мы сначала решим деловые вопросы, а потом поговорим о былом… Нам ведь и в самом деле есть что вспомнить!.. Кстати, хочешь верь, а хочешь нет, но я только сегодня вспоминал нашу с тобой встречу в Лиссабоне. Помнишь?

— А то как же! Разве такое забудешь?.. И ведь ты тогда был прав, Альберту, ты был прав в том нашем споре…

Они немного помолчали, пока шли под мостом, по которому грохотал колесными парами грузовой состав. Эта пауза словно провела разграничительную черту в их разговоре.

— Ты какими судьбами в Москве, Альберту? — в лоб, безо всякой дипломатии спросил Харченко.

Да он и не умел быть дипломатом.

— Ты, наверное, не знаешь, что я сейчас работаю по линии Всемирной организации здравоохранения… — откровенно соврал Фарренхауз. — А что?

Слева от них нескончаемо гудела дорога. Справа едва слышно шумели листвой деревья.

— Дело в том, Фрэнк, что ты имеешь все шансы вляпаться в крупные неприятности, — серьезно ответил Харченко. — Ты же сам понимаешь, что за тобой следили…

— Честно говоря, это меня здорово удивило, — перебил Фрэнк. — Я-то думал, что за те десять с лишним лет, которые меня тут не было, учитывая, сколько у вас всего произошло, обо мне прочно забыли. А тут гляди-ка, в первый же день…

Александр и сам был удивлен такой оперативностью нынешних чекистов. Однако не говорить же об этом своему коллеге, с которым в свое время они были по разные стороны баррикад! Впрочем, почему были? И остаются.

Им обоим не было дано узнать, что информация о возможном визите в Москву Фарренхауза поступила от покойного Лосницкого и что Фрэнка взяли под плотное наблюдение еще в Афинах.

— Знаешь, на Лубянке деньги напрасно не получают… — произнес Харченко небрежно, как нечто само собой разумеющееся. — Так вот, Фрэнк, — якобы случайно, а на самом деле демонстрируя свою осведомленность, назвал он собеседника подлинным именем, — я надеюсь, что у нас с тобой получится более или менее откровенный разговор. Я тебя предупрежу о том, в какие неприятности ты можешь вляпаться, ну а ты немножко поделишься со мной информацией о том… Ну в общем об этом мы с тобой поговорим чуть позже… Да ты и сам прекрасно знаешь, что именно меня интересует.

Фарренхауз лихорадочно обдумывал предложение. Он не мог понять одного: зачем все это нужно российскому КГБ, как бы он теперь ни назывался.

— Слушай, Алессандро, мы с тобой давно знакомы, и я не хотел бы тебя обманывать, а потому и разбрасываться такими обещаниями я не хочу, — осторожно отозвался он. — Давай, ты начинай, а там поглядим.

— Что ж, и это уже хорошо… — Харченко и с таким предложением согласился легко, словно ожидал именно такого поворота в разговоре. Он вообще нынче легко соглашался с Фрэнком — скорее всего потому, что был крайне заинтересован в достижении договоренности. — Альберту, мы же с тобой старые кадровые разведчики, а не уголовники какие-то! И не международные террористы… А потому предупреждаю тебя как коллегу, как человека, к которому отношусь с искренним уважением: если мы тебя в этот раз здесь возьмем за жабры, то не выдворим за шпионскую деятельность, на что ты, очевидно, рассчитываешь, а посадим за соучастие в уголовном преступлении, в террористическом акте, совершенном на нашей территории.

Оказаться в тюрьме за уголовщину? Терроризм?.. Только этого ему еще не хватало на старости лет!.. Похоже, что русские и в самом деле много чего знают. Или Александр просто блефует? Как ни говори, а до сих пор у них идет диалог, состоящий из намеков и недомолвок.

— За какое уголовное? — сделал вид, что только теперь искренне встревожился Фарренхауз. — Ты серьезно?..

— В том-то и дело… — не отвечая прямо, Александр подтведил его худшие предположения. — Именно уголовное. Причем грязное, очень грязное, недостойное… Ну что, разговор будет?

Интересно, он говорит правду или же специально нагнетает страсти, пытаясь спровоцировать на откровенность, подумал Фрэнк.

— Разговор о чем? — поинтересовался он подчеркнуто небрежно.

Клюнул, понял Харченко. Пусть слегка, самую малость, но клюнул! Теперь не спугнуть бы его неосторожной подсечкой!.. А для этого нужна максимальная откровенность. Ложь собеседник почувствует мгновенно — впрочем, он и умолчание поймет правильно.

— О чем разговор?.. Я, по-моему, высказался достаточно ясно… Мне не нужно, чтобы ты рассказал все о том, зачем сюда пожаловал — я понимаю, что ты не имеешь права об этом говорить. Ты можешь не называть имен и другой конкретики. Просто ты расскажешь о сути дела. Потом спокойно садишься в самолет и улетаешь отсюда куда угодно — хоть в Лозанну, хоть к себе в Маркланд.

… - И не выполню задание, — закончил за собеседника Фрэнк.

Впрочем, учитывая степень осведомленности местных спецслужб, подумал он, и без того можно с достаточной уверенностью сказать, что задание ему выполнить не удастся так или иначе… Но зачем же тогда делиться с противником информацией?

— А если нет? — после небольшой паузы поставил вопрос ребром Фарренхауз.

— А если нет, Альберту, то у тебя будет альтернатива. Если ты попытаешься просто так улететь, не давая нам информации, мы поднимем твое старое досье и с треском на весь свет выдворим отсюда как шпиона, после чего ты, соответственно, не сможет работать и под «крышей» Всемирной организации здравоохранения, ну а если будет хоть малейшая возможность-зацепка, мы тебя тут же и посадим.

Фарренхауз был как никогда серьезен.

— Это шантаж, Алессандро, — тихо сказал он.

— Пусть даже и шантаж, — не стал отпираться Харченко. — Но у нас сейчас такая ситуация, что не до сантиментов. Только потому, что мы надеемся найти с тобой компромисс, меня выдернули из-под пенсионерского одеяла и привезли на встречу с тобой.

Так-так-так… Значит, можно еще попытаться как-то сманеврировать…

— Вам так нужен этот компромисс?

— Да, — твердо сказал Александр. — Потому что если наши предположения верны, ты непременно вляпаешься в крупные неприятности, а у нас опять прольется кровушка… Ее и так уже пролилось немало…

Кровушка… Значит, секретарь сказал правду: кровушка уже пролилась!.. И русские уже связали это с прибором Штихельмахера. Или еще нет?.. Тут спешить не надо, пусть сначала русские выложат все, что у них есть, ну а мы потом сориентируемся.

— Мне надо подумать.

— Думай, — не стал дожимать пенсионер. — Вон ларечек, возьмем сейчас по пивку… Я же помню, ты его когда-то очень любил… Сядем в скверике, и ты подумаешь… Помнишь, как в старые добрые времена, когда ты от меня по Курску бегал? Тогда у нас в стране повсюду было только два сорта пива — "пиво есть" и "пива нет"… А сейчас этих сортов вон сколько!.. Рекомендую «Очаковское» с красной этикеткой — никаким вашим «Бавариям» и «Хольстенам» не уступит, поверь мне, старому пивоману.

Пиво оказалось приятно холодным и в самом деле вкусным. Фрэнк отпил сразу половину бутылки и теперь сидел, расслабившись, подставив лицо пробивающимся сквозь листву солнечным лучам. Со стороны он напоминал полностью расслабившегося человека. Однако Харченко знал, что сейчас под этими седыми, ежиком, волосами идет бурный мыслительный процесс. Это большое искусство — просчитывать множество варинатов, внешне изображая такого вот разомлевшего на солнце человека.

…Итак, по порядку.

Значит, из-за прибора тут уже начались кровавые разборки. Впрочем, об этом Фрэнк знал. Он не знал другого — успели ли чекисты связать его прилет с изобретением Штихельмахера. Допустим худший вариант: они уже что-то знают. Что именно — сейчас не так важно. Главное, если допустить такой ход событий, теперь они смогут это дело раскрутить, а значит, и в самом деле могут повесить на него, Фрэнка Фарренхауза, что-нибудь криминальное… И это с их стороны не будет какой-то провокацией, достаточно только выждать, потому что профессиональный шпион, приехавший охотиться за неким секретом, непременно должен будет связаться с местными криминальными кругами… Другой вариант, тоже крайне нежелательный — через него могут выследить хотя бы одного агента маркландской разведки… Ведь не может же он действовать без помощников!.. Короче говоря, Фарренхауз может только побеседовать со знакомыми эндокринологами и, скорее всего, он ничего из этих разговоров не узнает. Но стоит ему только предпринять более активные шаги, он с треском провалит всю операцию, потому что за ним уже следят.