— Сдаюсь, сдаюсь, не стреляйте! — воскликнул он.

Когда Струшников вошел в квартиру, он увидел картину, повергшую его в шок. И дело было даже не в том, что его взору предстали два трупа и подчиненный, которому уже лили воду на лицо, смывая остатки кислоты, — на убитых, раненых и искалеченных он за свою службу насмотрелся более чем достаточно. Проблема состояла в другом: трупами стали люди, из-за которых и затевался весь сыр-бор. И теперь они не смогут ничего рассказать. Ну а эта «шестерка», что безропотно стоит у стены, широко расставив ноги и закинув руки за голову, конечно же, будет отрицать свое участие во всех кровавых делах шефа, как и оба мордоворота, страховавших встречу на лестнице. Все они станут теперь твердить, что выполняли лишь функции телохранителей, а чем занимался шеф, знать не знают и ведать не ведают. Что, кстати, может вполне соответствовать истине — подручных такого уровня вовсе нет необходимости посвящать в суть дела и его детали.

— Это все… — виновато проговорил уложивший обоих преступников «верхолаз», протягивая начальнику измятый и надорванный листок бумаги, который вытащил из судорожно сжимавшего кулака убитого киллера.

Струшников много чего хотел и мог сказать сейчас своим подчиненным. Только понимал, что это без толку. Трупы не оживишь, а перед начальством отчитываться предстоит ему. Начальник, который валит вину на своих подчиненных, по мнению Струшникова, это плохой начальник.

— И-эх вы… — только и сказал он.

Взял листок в руки, развернул его. Это был какой-то список, состоящий из четырнадцати пунктов. В нем значились люди — в одних случаях обозначенные полностью, с указанием имени-отчества-фамилии и профессии, в других — только фамилии, а в двух последних — после математического знака «приблизительно» (два параллельных волнистых отрезочка) стояли только имена.

— И что мне с ним теперь делать? — риторически задал вопрос Струшников, поднимая глаза на "верхолаза"-стрелка.

Он хотел прибавить свое привычное — "в задницу тебе засунуть?" — но сдержался. Понимал, что парню и без того сейчас тошно. И при этом он, этот парень, выйдя отсюда, вздохнет с облегчением (пронесло!) и вскоре забудет этот эпизод. Ну а ему, Струшникову, уже сегодня предстоит не только отчитываться за проваленную операцию, но и разбираться со списком, пытаться найти причину, по которой все эти люди оказались в поле зрения мафии. Кроме того, одному киллеру не могли дать наводку на убийство сразу четырнадцати человек — значит убитому давали задание только найти их. Зачем? Почему? С какой целью? У кого и для каких надобностей еще имеется такой список? Кто мог заказать поиск этих людей?.. Как сейчас нужен живым хотя бы один из этих двоих!.. Так нет, оба трупы. А значит, все надо начинать с нуля.

В одном теперь был твердо убежден Струшников: в Москве происходит нечто такое, что может значительно осложнить жизнь правоохранительным органам. Четырнадцать человек в списке, обнаруженном в руке у киллера, — это серьезно. Быть может, это мафиозный передел сфер влияния, быть может, еще что-то… Но только ответ на вопрос нужно искать как можно скорее.

…Струшников даже предположить не мог, что речь идет об охоте за изобретением, не имеющим аналогов в мире, что тут задействованы иностранные разведки, замешаны российские доморощенные суверенитеты, что он с этой минуты оказался втянутым в такие разборки, в которые ему попадать еще не доводилось…

Александр Лосницкий спал долго и крепко. И проснулся почти совсем оправившимся от пережитых волнений. Какое-то время он еще полежал с закрытыми глазами, размышляя о том, что с ним произошло за последние дни. В конце концов, думал он, безвыходных положений не бывает, все, что ни делается, делается к лучшему, а Бог не выдаст — свинья не съест… А вспомнив напоследок утверждение, что утро вечера мудренее, он открыл глаза и…

То, что увидел Александр, совсем не соответствовало тому, чем он пытался себя успокоить. Потому что вместо гостеприимного хозяина, которого он надеялся увидеть, или хотя бы его доброй собаки, в помещении находились люди, увидеть которых он никак не хотел.

В сидевших за столом и ожидавших его пробуждения двух крепких парнях он сразу признал своих земляков. Причем не тех рафинированных инфантильных папенькиных сынков и не высоколобых целеустремленных интеллектуалов, которые в основном встречались ему в коридорах МИДа, — нет, это были крепыши с квадратными подбородками, из тех, которые, как можно догадаться, выполняют за рубежом спецзадания.

— Проснулись, Александр Вячеславович? — подчеркнуто приветливым тоном по-русски подвердил самые мрачные предположения Лосницкого один из них, который выглядел чуть постарше товарища. — С добрым утром!

— Доброе утро, — автоматически откликнулся он, хотя теперь отнюдь не был в этом уверен.

— Надеюсь, вы хорошо отдохнули? — продолжил тот же парень. — Ну да все одно делать нечего, если что, в дороге доспите… Нам пора ехать, самолет ждать не будет… Надеюсь, у вас тут нет обязательств, которые помешали бы нам сейчас же отбыть на родину? — закончил он с едва заметной саркастической ноткой в голосе.

Лосницкий лихорадочно обдумывал сложившуся ситуацию. Как ни крути, он вляпался, причем вляпался по-настоящему, по-крупному. И теперь, считал Александр Вячеславович, нужно предпринять все шаги, чтобы выйти из сложившейся ситуации с наименьшими для себя потерями.

Он рывком уселся на топчане. Сбросил с себя теплое одеяло, под которым спал. Коротко оглядел себя — он оказался одетым. Это хорошо — чистосердечное признание, сделанное в трусах, выглядело бы не слишком серьезно.

— А вы кто, ребята? — спросил он у того же, старшего, парня.

"Ребята" переглянулись.

— Мы? Мы просто ваши земляки, Александр Вячеславович, — отозвался тот. — И просто хотим вам помочь выпутаться из неприятностей.

— Спасибо, — Лосницкому тоже не удалось скрыть саркастическую улыбку. — Большое спасибо за готовность помочь… И все-таки — вы, как я понял, из ФСБ? Из Службы внешней разведки? Или из Главного разведывательного управления?

— А это имеет какое-то значение? — с самым невинным видом ушел от ответа парень.

— Имеет, — твердо сказал Александр. — Потому что я хочу сделать заявление…

— То есть вы явочку с повинной хотите обозначить? — жестко расставил акценты все тот же парень. — Все равно уже не получится… Да мы и не уполномочены вас выслушивать. Сейчас мы отсюда уезжаем, садимся в самолет, прибываем в Москву, а там вы так или иначе сами все расскажете.

Сказано было более чем откровенно.

— Но я вам сейчас назову местного резидента… — едва не плача воскликнул Лосницкий.

Он вдруг вспомнил, что не знает о национальной принадлежности Фарренхауза и "Джона".

— Скажите на милость, какая осведомленность у рядового сотрудника Министерства иностранных дел! — ерничая, воскликнул парень. — Шпиёнов щелкает только так!.. Так какого шпиёна вы нам хотите сдать?

— Это Фрэнк Фарренхауз, он работает в центральной штаб-квартире Всемирной организации здравоохранения… — торопливо заговорил Александр Вячеславович, преданно глядя старшему в глаза. — Правда, я не знаю, на какую страну он работает… Я думаю, он может в ближайшее время вылететь в Москву… Может, вылетит кто-то другой, например, его коллега, которого он называет Джоном, но я думаю, что сделает он это сам… Он же медик, а там по медицине…

Парни еще раз переглянулись, теперь уже несколько озадаченно. Старший достал из кармана коробочку сотового телефона. Быстро настучал номер.

— Четыре, — сказал он по-французски. — Клиент считает, что дубль-фэ отправится на прогулку в район семи холмов по вопросам, связанным с гражданской профессией дона Альберту… Да, все, отбой… Да-да, конечно, я помню, уже выезжаем…

Он успел только отключить аппарат…

Дальнейшее произошло в течение нескольких секунд.