Однако мелкие судебные дела могут быть принципиально важными. Страховые компании ненавидят претензионные суды, поэтому возбуждение дела против них вызывает немалое раздражение. Они очень не нравятся страховым компаниям, и нередко те уступают, лишь бы не доводить дело до суда. (Всегда встает вопрос цены. Нередко компаниям дешевле оплатить мелкие претензии, чем судиться.)

Но проблема остается: когда мы судимся с корпорацией, она ничему не учится, потому что не способна учиться, чувствовать или страдать. Если мы хотим подать в суд, чтобы отстоять справедливость, нужно судиться. Для корпорации справедливость, которой мы добиваемся, будет выражаться лишь в записи на каком-то непонятном счете, сделанной неизвестным служащим, находящимся, возможно, за тысячи миль от нас. Но эта наша справедливость, и она принадлежит нам.

Шансы на справедливость за пределами зала суда немного другие. Там служащий, выступающий перед менеджментом, или гражданин, представляющий свое дело перед городским советом, имеет такую же подготовку, как власть имущие. Тем не менее здесь тоже требуется обучение. Нельзя бежать марафон, не приведя себя в форму многодневными упорными тренировками.

Практика. Старый афоризм гласит, что критерием истины является практика. Адвокатами не рождаются — ими становятся. Мы совершенно правильно называем юриспруденцию юридической практикой, потому что, какими бы престижными ни были адвокатские школы, чему бы ни обучали там адвокатов, они становятся специалистами только в результате практики. Точно так же обстоят дела с хирургами.

По сей день после многих лет выступлений в суде я продолжаю практиковаться — иду в одиночестве по тропинке и пытаюсь изложить свое дело самым точным и ярким способом. Засыпая, слышу довод, который подсказывает внутренний голос, а просыпаясь, составляю более выразительную речь. Я беспрестанно проговариваю выступления перед женой и друзьями, стараясь как можно лучше изложить дело, подобрать глаголы — особенно глаголы! — которые придадут истории силу и живость. Я не говорю: «Он позвонил в Службу спасения». Я говорю: «Он бросился к телефону, сорвал трубку и молниеносно набрал номер Службы спасения».

С помощью каких визуальных средств можно проиллюстрировать свое дело? В нашем распоряжении много технических устройств. Но часто такими же эффективными средствами служат простые лекционные плакаты или листы бумаги, на которых можно набросать картинку или записать важные слова.

Какие имеются прецеденты? Какие статистические данные? Какие обследования? Кто еще имел дело с подобной проблемой и как ее решал? Какие эксперты упоминали о похожем деле?

Интернет лишает нас оправданий, если мы появляемся перед власть имущими не вооруженными фактами, исследованиями и статистикой, поддерживающими наше дело.

Я не сомневаюсь в прямой взаимосвязи количества часов, которые я посвящаю подготовке к делу, и полученным результатом. Готовиться для меня — это образ жизни. Я редко хожу без записной книжки, куда заношу все свои идеи. Иногда друг, жена или ребенок — особенно ребенок! — говорят что-то искренне и аргументированно, и я записываю эти слова. На моей прикроватной тумбочке тоже лежит записная книжка. Часто мысли приходят, когда засыпаешь, — в «гипнотическом состоянии», как любят говорить психологи, — или понимание врывается, как лучи восходящего солнца, в момент пробуждения. А также в душе — о, этот душ! Нередко ум начинает работать, вода омывает тело — возможно, это напоминание об эмбриональной жидкости, в которой пребывают покой и первозданная мудрость.

Можно ли использовать заметки? Я уже говорил об использовании заметок. На каждый час, который я провожу в суде, у меня уходит десять часов подготовки. Я записываю каждое слово, которое собираюсь произнести на заседании, записываю показания свидетелей — вопрос за вопросом, а также все доводы защиты. Это делается не для того, чтобы записи прочитали присяжные: программируется компьютер ума. В судебном заседании, как на войне, нам постоянно угрожают. У обвинения одна забота: победить нас. Многие видят свою работу в том, чтобы прервать изложение наших доводов или показаний свидетелей, разорвать на части представление дела, чтобы оно не имело смысла для присяжных. Такой прокурор стреляет пулеметными очередями возражений и постоянно просит судью прервать показания свидетелей. Судьи также часто присоединяются к схватке, нагромождая горы постановлений и предупреждений, поэтому если мы на мгновение запутываемся, то всегда можем свериться с записями.

Я редко прибегаю к заметкам в зале суда. Они отвлекают и могут создать впечатление, что я не подготовлен. Когда выступает президент, он сверяется с установленным на трибуне телесуфлером, который медленно прокручивает тщательно подготовленную речь. Но впечатление такое, что он говорит от сердца, без заметок.

Я утверждаю, что лучше говорить от души, даже если случаются некоторые ошибки и заминки. Если мы читаем с листа, у нас работают глаза, мышление и голосовые связки, а та часть мозга, которая вмещает наши самые глубокие чувства, остается незадействованной. В лучшем случае мы напоминаем телеведущего, но ведь и он пользуется телесуфлером. Но если мы говорим от сердца, не пользуемся записями, работает другая часть мозга. И начинается волшебство.

Да, это страшно — стоять с пустыми руками, без заметок. Чувствуешь себя голым. Но стоит только начать, как в дело вступает творческая, подготовленная часть мозга, и мы с соответствующими эмоциями произносим то, на что его запрограммировали. Когда приближается кульминация, внутренний голос, с которым мы уже познакомились, подсказывает нужные действия, и в голосе начинают звучать волнение и сила. Создаются новые образы, на ум приходят метафоры и сравнения. По мере того как мы приближаемся к концу речи, тот же внутренний голос, который внимательно слушал и волшебным образом направлял нас, говорит, что только что сказанные слова могли бы стать прекрасной завершающей нотой. Или вдруг ниоткуда возникают фразы, громом или драматическим шепотом отзывающиеся в умах аудитории, и мы понимаем, что закончили свое выступление безукоризненно.

В жизни все является историей. Все. Мы рождаемся и умираем, и это само по себе целая история. Это конец одной истории и, возможно, начало другой. Наша жизнь является историей или книгой, каждая страница которой — прожитый нами день. Вопрос в том, захочет ли кто-нибудь ее прочитать. А если точнее, захотим ли мы, чтобы ее прочитали.

Это скучная, пустая история жизни, посвященной пустякам, где нас можно сравнить с медведем в тесной клетке, который постоянно ходит взад-вперед и к концу существования прошел несколько тысяч миль по дороге в никуда. А что написано на последней странице книги жизни? Что, если, заполнив ее страницами своей истории, в конце мы обнаружим всего три слова: «Ну и что?»

Вспоминаю недавнюю встречу с матерью-одиночкой, воспитавшей семерых детей. Муж бросил ее много лет назад. Все ее дети получили образование и стали полезными членами общества. На последней странице ее книги этих трех слов, конечно, не будет.

Мы смотрим на свою жизнь с точки зрения истории. Нас захватывают кинофильмы благодаря своим историям, в которых мы занимаем место живущих на экране. Большинство рекламных роликов построено на историях. Даже вечерние новости передаются в виде историй. «Уолл-стрит джорнэл» и «Нью-Йорк таймс» начинают статью историей одного из героев. Элизабет Эллис сказала: «Пересказ историй — это бабушка наших знаний».

Часто можно услышать вопрос: «В чем смысл истории?» Наш ребенок приходит из школы с замечанием в дневнике, и мы хотим выслушать историю этого замечания. Почти всякое наше действие происходит в контексте более широкой истории. Уходящий на работу глава семьи участвует в истории компании — ее конфликтах, борьбе за власть — и, когда вечером возвращается домой, пересказывает эту историю жене. Мать семейства тоже может работать. Ее история скорее всего другая — история жертвенности, надежд и разочарований, в которой ей нужно сыграть свою роль в семье и одновременно сохранить независимость в качестве уважаемого члена общества.