По мере того, как длился рассказ, в Конраде что-то расслаблялось, появилось чувство облегчения и какого-то благодушия, дескать, вот и нашлась та самая ниточка, за которую мы тебя теперь дернем, господин бухгалтер, наш дорогой Зарс с невинным лицом. «Как все просто, — подумал Франц. — Надо было только найти где покопать поглубже, и кусочек правды откопали».

— Скажите, — спросил он, — почему хозяин взялся ему покровительствовать?

— Этого я не знаю. Прошел слух, что Зарс ухаживал за племянницей босса, но так или нет — не ведаю. Хозяин не обязан отчитываться, да и какая мне разница, — ответил старик.

Поблагодарив за беседу и предупредив, что бывшего финансиста возможно пригласят к ним запротоколировать сказанное, Конрад тепло с ним распрощался и поспешил на службу.

Когда Конрад рассказывал об итогах своего изыскания, Федор сдвинул брови и выпятил вперед подбородок, что по определению Казика означало признак наивысшего умственного напряжения, затем сказал:

— Я же говорил, говорил тебе: тщательно изучи окружение, и вот, пожалуйста, результат. Правда, результат небольшой и неизвестно, что он даст. Сейчас твоя основная задача — вести это дело на допросе таким образом, чтобы Зарс заговорил. Подумай. Я — у начальника отдела, — скороговоркой проворковал он и, расставшись с Конрадом у дверей кабинета, побежал в известном направлении.

Казимир, потянувшись, оторвался от кучи наваленных дел и спросил:

— Что я буду иметь, если дам тебе фотографии таинственного Пуриньша и его братика?

— Рассказ о первом грехопадении нашего несравненного Зарса, идет? — улыбнулся Конрад.

И оба стали обсуждать результаты, как говорили в их кругу, «раскопок древностей».

На следующее утро, как всегда в одиннадцать утра, Зарс появился в кабинете Конрада. Судя по внешнему виду бухгалтера, он отлично выспался, был спокоен, его взгляд выражал озабоченность — ведь неспроста сюда не вызывают — и какую-то ранее невиданную Конрадом скуку: «Ну, сколько можно вызывать и все без толку?»

В противоположность ему Конрад волновался больше обычного: первая, ознакомительная серия бесед с Зарсом, когда Франц выуживал по крупицам обстоятельства его жизни, прошла, можно сказать, в пользу господина бухгалтера. Ничего, кроме фамилий сослуживцев, а также людей, занимавшихся подпольной деятельностью, в которой он и сам участвовал и которые подтверждали его деятельность, Конрад не узнал. Эти крупицы он берег, лелеял, не бросал их в огонь словопрений с Зарсом, где по одной они сгорели бы; напротив — развивал производные от них и группировал полученные данные для решающего разговора «с нашим любимцем», как окрестил его Казимир. Имея кое-какие доказательства, Конрад просто-напросто побаивался их растерять: ведь это был его первый серьезный опыт, и он помнил слова шефа, что на таких, как он, возлагаются кое-какие надежды.

— Что ж, начнем, пожалуй, — сделал он первый ход королевской пешкой, правда, на одно поле.

— Я думал, что мы уже к концу приближаемся, — изволил пошутить Зарс.

— Не опережайте событий, — посоветовал Конрад, — все еще впереди.

— Не понимаю, сколько можно терзать человека, — обиженно заметил господин бухгалтер.

— Что вы, что вы, как можно, — съехидничал Конрад. — Мы предоставили вам почти трехнедельные каникулы, во время которых терзался я. Скажите, что же произошло после налета на кассу универсального магазина, которую вы так беспечно бросили? — внезапно спросил он, всем своим видом показывая, что детали самого налета его не интересуют.

Удар был силен. Конрад увидел, как Зарс побледнел и стал хлопать глазами. Ему действительно сделалось нехорошо. «Дознался, чертов сын», — засверлило у него в голове.

— Не все так безвозвратно ушло в небытие, как вам хотелось бы. Бумаги, шрифты машинок, люди, которые ими пользовались, имеют свойство оставаться, и я их нашел, Зарс. Так что, давайте, выкладывайте о вашей афере с кассой, — и Франц постучал по темно-синей папке.

— Какой афере? Кассу правда грабанули, но я был ни при чем, — промямлил тот. «Наконец-то, — подумал Конрад, — и разговоры о событии материализуются и приобретают очертания факта».

— Вы знаете, что такое быть выкинутым за недоверие, когда кругом безработица? — жалостливая нота прозвучала в голосе Зарса.

— Слышал. Что же вам приказали сделать, чтобы не оказаться в тюрьме или безработным? Чем вам следовало помочь этому господину? — Конрад бросил на стол фотографии Пуриньша. Франц скорее импульсивно двинул в дело тяжелую фигуру, нежели рассчитал варианты: делать это сейчас или позже. Выпад удался. Зарс, бросив взгляд на фото, обмяк и замолк минуты на две. Он явно растерялся, увидев, что Конрад перебирает еще какие-то бумаги в папке, из которой вылетела и бахнулась на стол эта фотография и в которой были еще какие-то листки, тем более, что эта темно-синяя папка-скоросшиватель во время предыдущих вызовов на столе не фигурировала.

— Поймите, все решалось в два дня и ночь, и я вначале понял, как и любой другой, что это был настоящий грабеж и меня вышибут из магазина за то, что я покинул кассу и оставил выручку. Потом дело повернулось таким образом, что я соучастник, ибо один негодяй показал, что он по голосу звонившего узнал голос моего знакомого, вызывавшего меня к телефону ранее. Передо мною замаячила тюрьма. Любому кассиру звонят друзья, и мы всегда отлучались… Поверьте, сначала я не соображал ничего, все запуталось: я соучастник, мне специально позвонили, я вышел из кассы, оставил вместо себя продавца, но тот не имел права влезать в кассу, где была кнопка тревоги, он остался стоять рядом, охранять, и тут эти разбойники хапнули деньги. Это был конец всему. День и ночь меня давили, показывали тюремные снимки — вот, мол, твое будущее. Затем сказали, что этих двоих поймали, и они дают показания, что я дал им идею грабежа, предложили очную ставку с ними. А потом появился вот этот, — он кивнул на фото, — сама любезность, пообещал все дело закрыть, если… — Зарс замолчал минут на пять.

— Что «если», — давая возможность отдышаться Зарсу после самого длинного его монолога за пять встреч, произнес с пониманием с сочувствием Конрад.

— Если я буду делиться с ними информацией о всех подозрительных незнакомцах, поселяющихся у нас с матерью и в домах рядом с нашим. Вначале он, — кивок на фото, — сделал вид, что грабители магазина именно в нашем районе и околачивались, даже около нашего дома, что их интересуют подобные «фрукты», которые выследили меня, сделали свое черное дело с ограблением, а теперь оговаривают меня. Я разозлился и сказал: «Ах так, ладно, помогу». Он, — опять кивок на фото, — заверил, ладно, мы тебя выпустим, дело закроем, в магазине тебе не работать, пока послоняйся так, а потом мы тебя пристроим, в обиде не останешься. Я уехал из Риги месяца на два по подпольным делам, предупредил, чтобы на меня не рассчитывали в связи с этой заварухой. Вернулся — меня за глотку: где был, с кем встречался, что замышляют твои знакомые, выкладывай. Тут до меня дошло, что влип я, что он, — опять кивок на фото, — никакой ни сотрудник криминальной полиции, а из политической полиции, и что все дело они разыграли, но было поздно, — Зарс понурил голову.

— А почему поздно? Мог и отказаться.

— Да? Как отказаться? Вы что думаете, они дураками были? У них все бумаги отработаны были, по которым я соучастник, магазин — пройденный этап, впереди минимум — безработица и максимум — тюрьма. Это с одной стороны. С другой — они с меня обязательство взяли — помогать им. И вот я между двух огней оказался.

— Допустим, тюрьма — это для слабонервных, — возразил Конрад, — никто с такой липой в суд бы не пошел. На испуг вас взяли.

— Может быть. Это теперь все легко обсуждать, тридцать лет прошло. А тогда? Да что говорить! — Зарс дернул головой и понуро уставился в пол. Наступила пауза.

— Как звали этого типа? — кивнул Конрад на фото, оставшееся лежать на столе.

Заре, не поднимая головы, бросил:

— Для меня он был вначале Смилгой, потом стал Пуриньшем. Его настоящая фамилия, наверное, Пуриньш. Так я его по телефону дома и в управлении вызывал.