— Что нового в Берлине, господин полковник? — улучив паузу для вольной темы в деловом разговоре, спросил подполковник Вистуба, который безвыездно сидел в Гамбурге уже с рождественских праздников и использовал любую возможность выйти за пределы разговоров об организации этих полевых, временных, фундаментальных, в любом случае вонючих концлагерей для пленных русских, а также службы абвера, которые ему поручили налаживать.

— Что нового? — переспросил его Либеншитц. — Много нового. Прежде всего то, что адмирал при каждой встрече повторяет и вбивает в головы свой любимый тезис о недопустимости болтовни на общие темы, знаете, о всяких там передвижениях войск, что мы обожаем делать. Следует избегать широких совещаний, как он выразился, «абвер не церковь» и бросьте выступать в качестве пасторов перед прихожанами, проводите деловые беседы с глазу на глаз. Понятно?

— Не совсем, — несколько обиженно ответил Вистуба, начальник третьего отдела «Абверштелле Остланд», — я здесь целыми днями работаю с незнакомыми доселе мне людьми со всех концов рейха, и я не желал вас задеть своим вопросом…

— Бросьте, бросьте, Вистуба, не обижайтесь, мы не девочки. Я вас отлично понимаю, вы моя опора здесь, сам сидел в провинциях и каждого коллегу из Берлина встречал как, — полковник замешкался, — как родную богатую тетку из Америки. Я всегда мечтал о такой. Сейчас же, единственная возможность поправить свои финансовые дела — это поехать к теткам в Россию. Раз они не едут к нам. На два-три месяца в гости — это неплохо. Но будет ли так? Вот вам и все новости вкратце.

— Вы же всего второй раз приезжаете, — оправдывался Вистуба, — в Берлине вас не найти. Я оторван от всего. По телефону не поговоришь. Быстрее бы вперед. Но насчет теток я вас понял.

— Потерпите, мой друг, осталось совсем немного. Могу сказать одно, что для раздраженных слов адмирала о проповедях имеются серьезные причины: слишком много провалов при заброске наших людей на Восток. Не исключено, что где-то сидит их информированный источник. И, возможно, не один.

— Русские агенты? У нас? Непостижимо, не верю! — воскликнул Вистуба. — Хотя из обзоров после польской кампании нам продемонстрировали столько наших офицеров, продавшихся этим нищим голодранцам полякам, что я лично был в шоковом состоянии. Что ж, и у русских при всей их бедности золото может быть скоплено для подкупов.

— Никто не говорит, что они русские. Вероятней всего, они немцы, но работают на советскую разведку либо прямо, либо через кого-то. И не обязательно на денежной основе. У них есть идеи. Мало ли как. Внутренних врагов в рейхе хватает. Скажите, исходя из чего они прихлопывают наши группы на таком большом расстоянии по фронту границы? Только ли в силу своей бдительности, о которой без конца кричат? Наверняка имеют информацию отсюда, а затем уж роют ямы, вяжут петли, расставляют свои капканы и что там еще. Имейте в виду, друг мой, что НКВД всегда делает вид, что какой-то там икс или игрек попались случайно, благодаря разоблачению со стороны тетки Маруси.

— Конечно, конечно, господин полковник, внимательность прежде всего, — заторопился Вистуба.

— Проблем много, — разговорился Либеншитц, — на Восток ежедневно идет 50 составов, в Польском генерал-губернаторстве уже сейчас сосредоточено порядка ста двадцати дивизий. Как все это закамуфлировать? Получи красные эту информацию — туго нам придется.

— Я слышал, — сказал Вистуба, — наши доблестные генштабисты считали, считали и недосчитали подачу эшелонов с горючим для фронта: нужно 24 состава в сутки, а у военных только 16. Теперь они хватаются за голову, что как бы не застрять на рубеже Киева — дальше у танков не хватит топлива.

— У всех свои заботы, Вистуба. Давайте думать, как нам не сесть в лужу с подготовкой своей агентуры для засылки в русские тылы. Хватит ли у нас нашего горючего, — с выражением произнес полковник. — У адмирала не раз проскальзывала мысль, что он не очень верит в конец большевиков через 2–3 месяца. Да и русские воевать умеют, я их и по Первой мировой войне знаю, и в 1929 году полгода в России служил. Поэтому меня сюда и определили. Война решается на полях битв, а не в кабинетах. Верьте мне! Надо нам отрабатывать систему. Систему подготовки людей, примерно на три-шесть месяцев. Итак, что вы надумали с домашним заданием, которое я вам оставил в свой первый приезд?

— Я подготовил предложения в виде справки. Вот документ, господин полковник, — протянул Вистуба несколько листов машинописного текста, — посмотрите, пожалуйста.

Полковник перелистал их, пробовал было углубиться в чтение, затем сказал:

— Позже прочитаю внимательно, а теперь доложите коротко.

— Полагаю, что здесь подойдет трехступенчатая система подготовки: отбор подходящего материала в лагерях, перевод согласившихся в лагерное отделение для наблюдения, изучения и проверки с улучшенным питанием, снабжением табаком, ну и немного дать спиртного. Наконец, школы.

— В принципе верно, — подумав, ответил Либеншитц. — Опыта в этом деле, да в таких масштабах у нас явно недостаточно. В оборот войдут сотни тысяч пленных. Но будет система — получим результаты. Не то опозоримся так же, как и с Англией.

— Вы считаете, что работа там не была поставлена должным образом? — озадаченно спросил Вистуба.

— А чему вы удивляетесь? Людского материала, из которого можно отбирать подходящих кандидатов, у нас почти нет. Нужны не просто люди, а испытанные агенты с безупречным английским, со всеми личными подлинными вещами, с такой мелочью, заметьте, как с продовольственными карточками нужного цвета. Англичане их часто меняют. С фотографиями членов семьи и любимого пса, да мало ли с чем! Где все это взять? Найдите все это, а прежде всего, людей, в карманы одежды которых надо было положить массу вещей, подтверждающих их легенды. Попробуйте! Пытаемся до сих пор засылать по линии беженцев из Бельгии, Голландии на рыбацких суднах, однако у Пики от этого радости мало — на связь они не выходят, ловят их исправно.

— Вы полагаете, в России будет легче?

— Легче — не легче, но возможностей больше, исходного человеческого материала — мяса с костями — больше. Если английских пленных у нас были десятки, сотни, то в России будут тысячи, десятки, сотни тысяч. Вся надежда на массы. Разница!

— Не знаю, не знаю, господин полковник. Вы рисуете огромной важности задачи. Я не смогу их сразу переварить. Честно. И я пугаюсь двух вещей: кто будет работать с этим контингентом. Нам его не охватить. Раз. И второе — это линия раздела с СД и гестапо… Конечно, я предполагаю, что они эти массы подсократят… но…

— Вы не оригинальны, Вистуба, — перебил его полковник, — однако не вздумайте спрашивать об этом адмирала — он мгновенно вспыхнет. Я дважды почувствовал это на своей шкуре. Видимо, этот вопрос его самого волнует. Запомните! СД мы отдаем все, что касается политической разведки и контрразведки; расследование государственных преступлений, аресты поручаются гестапо. Пока что у нас все распределено, как в хорошем оркестре.

— До встречи с адмиралом я вряд ли дорасту, да и не мне нарушать его покой. Не потревожить ли этим свой. Но, господин полковник, опуститесь до моего первого вопроса: кто будет работать с этими русскими в лагерях? В рижском, например, на должности начальника третьего отделения утвержден капитан Вагнер, человек в годах, воевал в Первую мировую, призван из запаса два года тому назад, прибыл из Франции, работал там в лагере с пленными, русского языка совершенно не знает… Колбасник по профессии, с юридическим образованием.

— И чем же он плох? Не знает языка? — перебил Либеншитц. — А где мы напасемся знающих русский? Тоже мне язык! Откроем массовые курсы по языкам очередных противников? Бросьте, Вистуба, это нереально. Пусть они говорят по-немецки. Да и всех разговоров с ними на полгода, максимум на год, Вистуба. Это по адмиральским, вполне реальным расчетам. Все же он юрист, в лагерных условиях поработал. Колбасник — тоже хорошо. Практик, значит. Со скотом работать умеет. Ничего, освоится и с пленными русскими. Переводчиков найдет, сам чему-то научится. Знаете, кто назначен начальником СД Остланда? — вдруг спросил Либеншитц.