— Не отрицаю. Да, любовница полковника и эта, ваша, как ее там, соученица, действительно дружат, хотя прошло пятнадцать лет как они расстались.

— Вы полагаете, они стали чужими?

— Дело не в них.

— Извините, товарищ генерал, а в чем?

— В полковнике. Американцу пятьдесят шесть. Вы посмотрите на фотографию еще раз. Он моего возраста, чуть моложе. Я почти развалина, но он полная развалина. А она? Потрясающая женщина! Ей тридцать? Она восхитительна!

— Ей тридцать два.

— Не имеет значения. Она его бросит. Будьте уверены.

— Но пока таких признаков нет, — возразил Конрад.

— Где нет? У вас с Федором нет? Так Федор никогда не разбирался в женщинах и в отношениях между полами, — заявил шеф глубокомысленно, а затем рассмеялся. — Этих признаков вам с Федором отсюда не увидеть. Поймите, с природой не спорят, ей подчиняются. Плюс Париж… Так я в нем и не побывал, — вздохнул комично шеф, — а для всяких там эмигрантов — пожалуйста, все открыто. Да-да. Кроме родины, конечно. Мне рассказывали, что русские эмигранты во Франции, — перескочил он на другую тему, — участвовали в Сопротивлении, и когда немцы их ловили и допрашивали, то на вопрос о занимаемом положении многие гордо отвечали, что они русские офицеры, хотя таковыми являлись всего лет шесть или чуть больше в мировую и гражданскую, а двадцать лет затем работали таксистами и в ресторанах Парижа. Вы читали о Париже? — спросил он и пояснил: — Мне мало приходилось, разве что Гюго.

— Много читал. И братьев Гонкуров, и Хемингуэя, и Эренбурга…

— И вы думаете, она не найдет там себе более подходящего кавалера? Вас, мой дорогой товарищ Конрад, прельщают полковничьи звезды, не так ли? — резвился шеф. — Сколько вам, тридцать?

— Двадцать восемь.

— Вот-вот. Поставьте себя на ее место. Прикиньте, кто ей нужен. Доходит?

— Да, но… — промямлил Конрад.

— Задвиньте это дело подальше, не увлекайтесь мишурой, а через годик расскажете мне о судьбах этого американского ворона и нашей голубки. Идет? С этим все! Займемся серьезными делами. Покажите мне все, что наработали за это время, — закончил он первую часть беседы.

Конрад передал ему принесенную папку, а сам принялся изучать полученную резолюцию. Шеф адресовал ее Федору и ему, Конраду, с советом впредь не заниматься авантюрными делами, а если невмоготу, то читать Дюма-сына. Конрад представил себе, как взовьется Федор и будет изображать все это Казик, и чуть не рассмеялся вслух. Кстати, забегая вперед, скажем, что через полгода голубка сбежала-таки от полковника с испанским танцором в Аргентину. Узнав об этом, шеф долго смеялся.

Закончив читать, шеф промолвил:

— Так. Хорошо. И каковы же личные впечатления?

— Изо всех возможных вариантов — это Зарс. Фигура непонятная. Вначале о нем упоминалось в этих листках архива, затем пропал почти, стал незаметным.

— Так, вижу, продолжайте.

— С ним беседую уже третий раз. Пока успехов мало. Замолкает. По получасу молчит, потом мычит. Арестовывать его надо, товарищ генерал, — неожиданно бухнул Конрад.

— Арестовывать, говорите? Да? Это на каких же основаниях? На основании догадок? Назад к беззаконию? Только что отошли от культа, три года прошло, разоблачили репрессии, восстановили законность — и на тебе. Арестовывать! Я на таких, как вы, людей думающих, университеты, институты окончивших, ставку делаю. Не то, не то вы говорите.

Шеф встал из-за стола и начал ходить.

— К вечеру ноги затекают, надо расходиться. Поймите, вы с трудом вычислили возможного, повторяю, вероятного виновника этих бед. Но вероятность надо превращать в доказательность. Стадию арифметики мы прошли, началась алгебра, сложности, хочу сказать. Мычит — молчит, говорите? А что ему делать? Он защищается. То, что замолкает — это неплохо, думает, значит, что сказать, а что — нет. Следовательно, имеет, что сказать, а говорить не хочется, вот и мычит. Все логично, — ободрил он и сел. Вытянув ноги, спросил: — В каком направлении вы ведете поиск доказательств? То, что вы с Линде предположили, не повторяйте, я прочитал. Итак?

— Я все время ищу привязки по месту и по времени: был ли он в районах активности подпольных групп, разгрома типографий, встречался ли с этими людьми в Риге, и все сходится. Но его никто не подозревал, ни одного плохого слова..

— Ну, знаете, много захотели. Хорошо работал значит. Он для подпольщиков авторитет, из столицы приезжал, к нему они ездили.

— И вот здесь появился важный пункт. Вчера Линде позвонил, и я сегодня у него был… В общем, он нашел нечто очень важное: с матерью, ее фамилия Ласе, имя — Аустра, он не проживает года с тридцать девятого. Зарс носит фамилию отца. Так вот, Линде нашел, что мать Зарса являлась не только членом партии, это мы знали, но в ее домике был явочный пункт товарищей, прибывающих из Москвы по линии Коминтерна на подпольную работу. Имеются и справки наблюдения за этим домом; образцы шрифта машинок, на которых отпечатаны эти справки, похожи на те, что уже были. И подпись офицера политохранки есть — Пуриньш. Фотокопии я завтра получу, — разговорился Конрад.

— Сведения об арестах людей Коминтерна у нас есть. Я раньше это где-то видел. Так, так… — начал рассуждать шеф. — Где этот дом?

— Чей? — не понял Конрад.

— Старушки — матери бухгалтера.

— Она тогда старушкой не была, ей всего тогда сорок было.

— Да неважно, дом в каком районе? Помнишь? Не хочу в бумагах копаться.

— На улице Робежу, в Задвинье, — сказал Конрад.

Шеф встал, подошел к висящему на стене огромному плану Риги, выпущенному еще в буржуазное время, и стал искать улицу.

— Вот, смотри, — нашел он и ткнул пальцем. Затем, хмыкнув, передернул плечами. — Не верю, чтобы здесь они могли наблюдать. Голое место. Я хорошо знаю этот район. Улицу только забыл. Не продержаться им здесь. Все видно. Верно, твой гусь сообщал им, тем более, что шрифт в справках тот же. Тот же? — переспросил шеф.

— На первый взгляд да, завтра фотокопии… — начал Конрад.

— Ладно, слышал. Отдашь их на экспертизу. А Федору передай просьбу, чтобы срочно упросил экспертов сделать. А то в ЦРУ в поход собрался. Через Париж. Тоже мне Мальбрук, — неожиданно закончил он.

— Эксперты напишут «по всей вероятности», — сказал Конрад.

— А вы что хотите? Их надо понимать. Они не имеют права уверять нас в том, в чем сами колеблются. Да и то это по почеркам. Машинку они определят с ходу. Ладно, это дело второе. А ты справки наблюдения за этим домом видел? Они длинные?

— Нет, короткие, за два года их всего-то четыре штуки, по полстранички каждая. Написано: появился незнакомый господин, приметы, пришел — ушел, время. И так записи за два-три дня, один раз за женщиной.

— Скорей всего, он прохиндей. Улика против него крепкая, но косвенная. Да, в лузу шарик прямо не идет, — заметил шеф.

— У Линде список арестованных коминтерновцев имеется, — сказал Конрад. — Я сравнил, по времени эти четверо укладываются, но арестованы они, если это они, через два-три месяца после пребывания в Робежу, и машинка, на которой справки об их задержании отпечатаны, другая.

— Все равно. Брали их другие. Не Пуриньш. Кстати, ты его ищи, ищи. Здесь задерживать нельзя было — квартиру провалят. Значит, подальше надо, в другом городе. Мол, сам там наследил и провалился. Вот сукины дети, работали с выдержкой. Учись. А то арестовывать надо! Вот что, кем работал этот твой друг ситный в тридцатые годы? — бросил шеф.

— Последовательно: шофером, счетоводом, кассиром, бухгалтером, в компартии не состоял…

Шеф задумался. Взяв в кулак штук пять карандашей, он стал постукивать ими о поверхность стола, время от времени расслабляя пальцы и отпуская карандаши на стол.

— Вы университет закончили? — демонстрируя память, спросил он. — Кажется, юрист?

— Да.

— Троек много было?

— У меня четверок — штук пять.

— Значит, диплом с отличием? — Да.

— Смотрите! А они мне лесника, да еще в начальники. Ну да ладно. Так на чем мы остановились?