— Ты иди после Таграйна, — сказал он Пеллимару, изо всех сил стараясь, чтобы голос у него не дрожал. — Я подожду другого случая.

С этими словами он лег на койку и отвернулся к стене, успев заметить неодобрительный взгляд Таграйна. Стало ясно — все это было своего рода проверкой его зрелости; проверкой, которую он не выдержал. Скверно. Им пока далеко до Пиманиникуита, и все еще можно переиграть, заменив его, скажем, Квинталом, сильным, мужественным и, без сомнения, большим знатоком в области секса. Квинтал, скорее всего, будет пользоваться услугами этой женщины ежедневно.

Все эти мысли приводили Эвелина в ужас. Таграйн правильно оценил его опыт — или, вернее, отсутствие такового — в этой сфере. Всю свою взрослую жизнь Эвелин упорно учился; на подобные развлечения просто не оставалось времени. Он попытался выкинуть все эти мысли из головы, забыться сном, но из этого ничего не вышло. Беднягу ожидало еще одно потрясение, когда Таграйн и Пеллимар принялись рассуждать примерно в тех же выражениях о девушках из аббатства, одна из которых была служанкой, а две помощницами повара.

— Эта куда опытнее, чем они, — заявил Таграйн, имея в виду женщину на корабле.

— Да, хотя совсем молоденькая, — с тоской в голосе ответил Пеллимар. — Помнишь Бьен де Лоизу?

Внутри у Эвелина все напряглось; он знал эту девушку, совсем молоденькую, почти девочку. Она работала на кухне в Санта-Мир-Абель, прекрасная и юная, с длинными черными волосами и темными, таинственными глазами.

А теперь два его брата-монаха сравнивали ее с корабельной шлюхой, обсуждая, которая из них лучше!

У Эвелина перехватило дыхание. Неужели он был до такой степени слеп? Ему никогда даже в голову не приходило, что в стенах Санта-Мир-Абель происходило нечто столь непристойное.

Этой ночью он так и не смог уснуть.

В последующие несколько дней погода заметно ухудшилась. И слава богу, думал Эвелин; он и его товарищи были чрезвычайно заняты, лазая под порывами ветра по мачтам или в полной темноте проверяя, нет ли течи в трюме. Был случай, когда им пришлось откачивать воду и таскать наверх полные ведра.

Приходилось нелегко, конечно, но зато Эвелин получил возможность на время забыть свои личные переживания. Он знал, чего от него ждут — его товарищи видели в сексуальности доказательство зрелости, — и, положа руку на сердце, в каком-то смысле и сам Эвелин был заинтригован. Но одновременно испытывал ужас, и это чувство было гораздо сильнее. Не имея опыта с женщинами, он не знал, как нужно себя вести. Каждый раз, проходя мимо каюты этой женщины — она была расположена рядом с капитанской, — юноша вздрагивал.

По ночам ему снились грязные, непристойные сны, заставляя ворочаться с боку на бок. Но сны лишь усиливали переполнявшее его чувство страха. Воображение рисовало скрывающееся за дверью той каюты ужасное чудовище, пугающую карикатуру на женщину, даже на его собственную мать. Вот он войдет, и она с вожделением уставится на него, горя желанием смешать с грязью все его светлые чувства, украсть у него саму душу. Но наряду с этими чувствами в его ночные кошмары вплетались другие. Существовали инстинкты, о наличии которых он прежде не подозревал, и Эвелин ловил себя на желании наброситься на эту ведьму с не меньшей яростью, чем она на него, бороться с ней и в конце концов подмять ее под себя в порыве не подвластной управлению страсти. Он просыпался в холодном поту, а один раз случилось даже… Нет, об этом стыдно и вспоминать.

То, что так его страшило, надвигалось: погода прояснилась. «Бегущий» легко скользил по спокойному морю, и на западе неясным серым пятном уже вырисовывался берег Лапы Богомола. Монахи стояли на палубе, когда Бункус Смили объявил, что на сегодняшний день их обязанности закончены и они могут заняться своими делами.

— Я знаю, у вас на уме одни молитвы, — старый «морской волк» скабрезно подмигнул Квинталу. — Помолитесь и за меня, будьте так добры.

— Непременно. И за всех остальных на корабле тоже, — с усмешкой подыграл ему Таграйн. Старик зашаркал прочь на своих кривых ногах. — Я не прочь начать прямо сейчас, — добавил Таграйн, как только они остались одни, с видимым удовольствием потирая руки.

Квинтал удержал его, схватив за плечо.

— Эвелин, — заявил он. — Мы все уже вкусили прелестей мисс Пиппин. Кроме него.

Три пары глаз уставились на молодого монаха.

— Иди, — тоном приказа произнес Таграйн, не оставляя ему времени на размышления. — Эти штормовые деньки вконец измотали меня.

— Постой! — остановил его Квинтал, не дав ступить и шагу. И добавил, обращаясь к Эвелину. — Может, тебе хватает и бочки, как нашим матросам?

Эвелин удивленно вскинул брови. Он уже слышал это выражение, но понятия не имел, что оно означает, тем более в сексуальном контексте. Все это окончательно сбило беднягу с толку.

— Да, — продолжал Квинтал. — Это тебе, наверно, больше по душе.

Таграйн и Пеллимар захихикали, хотя явно пытались сдержаться, очевидно, из сочувствия к Эвелину.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, брат Квинтал, — ответил Эвелин сквозь зубы. — Наверно, тебе следует объяснить мне, при чем тут бочка.

Пеллимар громко фыркнул, Таграйн с силой толкнул его локтем в бок.

Лицо Эвелина исказила гримаса отвращения. Подумать только! Монахи священного ордена ведут себя, как… как незрелые юнцы, по-другому не скажешь. Это зрелище причиняло ему мучительную боль.

— Видишь вон ту бочку? — спросил Квинтал, сделав жест в сторону дальнего конца палубы, где стояла большая бочка. Эвелин тупо кивнул, по-прежнему ничего не понимая, — В ней проделана маленькая дырка. Для тех, кто не может воспользоваться услугами женщины. — Эвелин так и вспыхнул. — Учти, тебе придется заплатить ей за ночь.

— Если ты решишься провести ее внутри бочки! — буквально взвыл Таграйн, и все трое разразились хохотом.

Эвелин не видел ничего смешного в этой грубой шутке. По его понятиям, они сейчас выполняли самую священную миссию церкви Абеля, и осквернять ее, предаваясь оргиям на борту корабля, было равносильно богохульству.

— Сам отец Маркворт одобрил пребывание здесь этой женщины, — внезапно заявил Квинтал, словно прочитав мысли Эвелина, что, в общем-то, было нетрудно. — В своей мудрости он предвидел, какие испытания ожидают нас во время долгого путешествия, и хотел, чтобы мы добрались до Пиманиникуита в добром здравии, и телесном, и умственном.

— А как насчет души? — спросил Эвелин.

— Выбор за тобой, — фыркнул Квинтал.

Эвелин полагал, что дело обстоит совсем не так. Ему бросили вызов, как говорится. От того, как он сейчас себя поведет, в большой мере зависело его будущее и, в частности, взаимоотношения с товарищами. Если он утратит их уважение, то вряд ли сможет рассчитывать на их преданность, а учитывая ту зависть, которая существовала между ними…

Эвелин шагнул вперед, пройдя между Квинталом и Таграйном. Первый с готовностью отступил назад, с ухмылкой на лице, за неделю успевшем зарасти бородой, однако Таграйн протянул руку, останавливая Эвелина.

— После меня, — решительно заявил он.

Слишком раздраженный, чтобы вступать в дебаты, Эвелин ухватил его за руку и рывком вздернул ее вверх, заставив Таграйна потерять равновесие, после чего подставил ему подножку. В результате Таграйн остался лежать на палубе, а Эвелин, предотвращая дальнейшую борьбу, быстро прошел мимо него.

Его преследовал смех Квинтала.

Капитан Аджонас вышел из своей каюты как раз в тот момент, когда Эвелин проходил мимо. Он бросил пристальный взгляд сначала на расстроенного молодого монаха, потом на троицу на палубе, усмехнулся, приложил пальцы к шляпе и продолжил свой путь.

Эвелин, не оглядываясь, подошел к каюте, которую занимала женщина, и поднял руку, чтобы постучать, однако в последний момент решил, что это глупо, и просто вошел внутрь.

Он застал ее врасплох, в одной лишь ночной рубашке. Она подскочила от неожиданности и натянула на себя покрывало.