Энтузиазм Греди по поводу этого союза меньше всего имеет отношение к ней самой. Другое дело Петтибва. Киска чувствовала, что ее приемную мать и в самом деле очень волнует и радует тот факт, что Киска удостоилась внимания такого красивого и влиятельного господина, как Коннор Билдеборох из Чезвайнд-Мэнор.

А что же сама она думает обо всем этом? Вот вопрос, и, по сути, только он и имеет значение. Но пока ей было трудно на него ответить. Нет, не сейчас, и не в присутствии сияющей Петтибвы.

— Он спрашивал, не могу ли я после работы прогуляться с ним, — сказала она.

— Ох, ну о чем речь! И если он захочет поцеловать тебя, позволь ему сделать это, — Петтибва ласково похлопала девушку по щеке. — Но вот они, — она снова тронула вырез платья Киски, — пусть немного подождут.

Девушка снова залилась краской и отвела взгляд. Грудь у нее развилась поздно, где-то лет в шестнадцать, и хотя она лишь добавила девушке красоты, Киска всегда испытывала из-за нее некоторую неловкость. С существованием этой ее ипостаси — женской, чувственной, сексуальной — свободный, все еще «девчоночий» дух Киски пока не смирился. Раньше Грейвис учил ее драться, помогал осваивать боевые приемы, но, как только грудь у девушки налилась, прекратил эти занятия. Словно между ней и ее любимым приемным отцом возникла незримая преграда — признак того, что она больше не была его маленькой девочкой.

Хотя, по правде говоря, Киска никогда не была «его маленькой девочкой». Так мог бы называть ее совсем другой человек, где-то далеко отсюда, в месте, о котором она ничего не помнила.

Она все еще не хотела взрослеть, внутренне была не готова к этому.

И все же просто не обращать внимания на ухаживания Коннора Билдебороха Киска не могла; хотя бы потому, что не хотела огорчать Петтибву.

Она отправилась с ним на прогулку и очень мило провела время. Он умел вести беседу — предоставил ей выбирать и тему, и улицу, по которой они шли, не углублялся в слишком личные вопросы. Она рассказала ему лишь о том, что Грейвис Чиличанк подобрал ее в деревне, которая, по его словам, называлась Сорный Луг, а после этого удочерил.

— Ужасно глупое название, правда? — смущенно спросила она.

И объяснила юноше, что не помнит, откуда на самом деле родом, в какой семье жила и даже как звучит ее настоящее имя.

Коннор простился с ней у дверей в задней части гостиницы. Он не пытался поцеловать ее. Просто взял на прощанье руку и поднес к губам.

— Я вернусь, — пообещал он, — но только если и вы этого желаете.

Она молчала, точно завороженная зрелищем его прекрасных карих глаз, обрамленных густыми ресницами. Он был высокий, стройный, но с красиво вылепленными, сильными мышцами. Прикосновение его руки пробудило в девушке вихрь странных эмоций, смутных ощущений, уже почти забытых…

— Ну, что скажете, Киска? — спросил он.

— Нет, — ответила она и увидела, как вытянулось его лицо. — Не Киска, — быстро добавила она и потом сказала, почти растерянно: — Джилли.

— Джилли?

— Или Джилл. Джилл, Джилл, не Киска, — повторила она, делая ударение на каждом слове. — Раньше меня звали Джилл.

Ее возбуждение передалось Коннору.

— Имя! — воскликнул он. — Вы вспомнили свое имя!

— Не Киска, нет! Джилли, Джилл. Я уверена в этом!

Он поцеловал ее прямо в губы, но тут же отпрянул, словно извиняясь, словно давая ей понять, что сделал это непроизвольно, исключительно охваченный внезапной радостью за нее.

Джилл никак не отреагировала на происшедшее.

— Вы должны пойти и сообщить Петтибве, — сказал Коннор, — хотя, конечно, мне ужасно не хочется отпускать вас сейчас.

Джилл кивнула и повернулась к двери, но он обхватил ее за плечи и со всей серьезностью спросил:

— Так возвращаться мне в таверну или нет?

У Джилл мелькнула мысль ответить что-нибудь вроде того, что таверна — общественное место, куда могут ходить все, кому вздумается. Но она придержала язык и просто кивнула, тепло улыбнувшись. Возник момент некоторого напряжения — Джилл и, вероятно, Коннор решали для себя, может ли он попытаться поцеловать ее снова.

Он не стал делать этого; просто сжал ее ладонь обеими руками, повернулся и ушел.

Джилл и сама не знала, обрадовало ее такое прощание или нет.

Петтибва встретила известие взрывом радости, а между тем Джилл опасалась, не обидится ли она, узнав, что девушка отказывается от имени, данного ей Грейвисом. Ничего подобного. Ее приемная мать разразилась слезами.

— Ну и правильно, ну и хорошо. Что это за имя — Киска, для взрослой-то девушки? — она обняла Джилл с такой силой, что та едва устояла на ногах.

Этой ночью девушка лежала в постели, охваченная, в общем, приятными чувствами, хотя, возможно, и чересчур сильными. Столько событий сразу! Столько впечатлений! Она вспомнила собственное имя. И Коннор… Он поцеловал ее. Джилл. Да. Но иногда ее называли Джилли, это точно.

И еще хотелось бы разобраться в том, что с ней творилось, когда Коннор оказался совсем рядом. Ночь была прохладная, почему же она так сильно вспотела? В возникшем при этом ощущении тоже было что-то из ее прошлого, что-то удивительное и пугающее одновременно.

Ну, не все сразу. Она знала теперь свое имя. Наверно, скоро к ней начнут возвращаться и другие воспоминания. Вся эта смесь полудетского смущения, страхов и нежности, счастья и ужаса настолько взбудоражила ее, что, когда она, больше уже не Бедная Киска, в конце концов заснула, всю ночь ее преследовали то сцены райского блаженства, то невыносимые кошмары.

Земля очень быстро исчезла из виду, и они оказались затеряны в океане, на вздымающихся волнах, источающих густой соленый запах. У них не было ни минутки свободной. Они проверяли и перепроверяли лини, подгоняли такелаж и выполняли массу других дел. Выяснилось, что «Бегущий» уже несколько лет не заходил в глубокие воды, что явно беспокоило капитана Аджонаса. Что касается старика Бункуса Смили, то ему, похоже, просто доставляло удовольствие гонять монахов, давая им самые трудные поручения.

Но старый «морской волк» понятия не имел об уровне физической тренированности вверенной им четверки. Он приказал Таграйну и Квинталу подняться на рею грот-мачты, и они сделали это гораздо быстрее матросов «Бегущего». Потом Смили велел им проверить снасти; все было выполнено, казалось, без малейшего труда, после чего они по канатам соскользнули вниз, на палубу.

— Ну, а теперь вы… — начал было первый помощник, но Квинтал прервал его.

— Примите к сведению, господин Смили, — спокойно сказал монах. — Мы включены в состав экипажа и будем работать, но только… — он сделал паузу, сверля старика взглядом. Они были примерно одного роста, но Квинтал на пятьдесят фунтов тяжелее, причем исключительно за счет стальных мускулов, — …как члены экипажа, — угрожающе закончил Квинтал. — Если вы лелеете мысль требовать от братьев Санта-Мир-Абель большего, чем требуете от своих матросов, тогда хорошенько представьте себе, каково это — пересекать океан вплавь.

Смили, искоса оглядываясь по сторонам, принялся скрести свои седые волосы — наверняка убил несколько вшей, подумал Эвелин. Подергиваясь, старик устремил взгляд мимо стоящих на палубе матросов в сторону высокой, величественной фигуры капитана Аджонаса.

Квинтал понимал, что нарывается на неприятности, но так даже лучше. Нужно правильно поставить себя раз и навсегда, иначе долгое путешествие и впрямь может оказаться очень рискованным. Это был корабль Аджонаса, что Квинтал не оспаривал, но аббатство хорошо заплатило за него, и братья не должны выступать на борту в роли рабов.

К облегчению остальных монахов — и разочарованию Квинтала, — Аджонас прикоснулся кончиками пальцев к шляпе и слегка поклонился в знак уважения.

Старый морской волк вздрогнул от досады. Сердито оглядел монахов, сплюнул как-то особенно мерзко и стремительно покинул палубу, зло прикрикнув на подвернувшихся под руку матросов.