Клаверов. Это-то именно я и желал знать. Стало быть, по-твоему, надобно во всяком случае покончить с этим глупым делом. Теперь весь вопрос в том, каким образом достигнуть этого. Прежде всего Софья Александровна…

Набойкин. По моему мнению, прежде всего надобно заставить Бобырева извиниться перед тобой и потом уверить, что относительно его супружеского благополучия все обстоит в том же положении, как было до свадьбы! (Хохочет.)

Клаверов. Любезный друг! уж ты бы предоставил Обтяжнову острить на эту тему!

Набойкин. A propos! хочешь пари, что Обтяжнов в настоящую минуту обдумывает, как бы половчее и вместе с тем без больших издержек предложить руку и сердце Софье Александровне?

Клаверов. Все это очень правдоподобно, но дело в том, что подобные разговоры отвлекают нас от нашего предмета. Итак, прежде всего меня заботит Софья Александровна. (Переходит в генеральский тон.) Ты понимаешь, любезный друг, что это женщина, которая многим для меня пожертвовала, которую я — конечно, совершенно против воли — поставил в неприятное положение… понятно, следовательно, что я желаю что-нибудь сделать для нее..

Входит лакей.

Лакей. Князь приехал.

Клаверов. Ну вот и кстати: он нам поможет в наших соображениях. Проси.

Те же и князь Тараканов.

Клаверов (идя навстречу князю). Князь! я к вам с просьбой! Во-первых, прошу извинить за вчерашнюю неприличную сцену, которой я послужил совершенно невольным поводом; во-вторых… но, вероятно, вы сами догадываетесь, что именно должно составлять предмет моей просьбы. (Принимая благородную осанку.) Такое странное происшествие, конечно, не должно, не может остаться без последствий…

Князь Тараканов. (закуривая сигару). Я совершенно с вами согласен, Клаверов!

Клаверов (несколько поперхнувшись ответом князя). Вы понимаете, князь, что хотя Бобырев оскорбил меня в таком виде, который исключает всякую идею о вменяемости, хотя он, сверх того, мой подчиненный, но, к сожалению, он принадлежит к тому же общественному кругу, к которому имею честь принадлежать и я; но, к сожалению, он не пользуется еще привилегией оскорблять безнаказанно…

Набойкин (в сторону). Черт возьми, однако ж, как патрон-то мало разнообразен!

Князь Тараканов. Я совершенно с вами согласен, Клаверов!

Клаверов. Следовательно… вы думаете, князь, точно так же, как и я, что мне необходимо потребовать от Бобырева удовлетворения?

Князь Тараканов. Я вполне того же мнения, как и ты, Клаверов.

Клаверов с тоской смотрит на Набойкина.

Набойкин. Pardon, messieurs. Как человек, приглашенный Клаверовым быть участником в этом деле, я считаю необходимым высказать свое мнение. Я нахожу, что Клаверов очень хорошо выразился, сказав, что положение, в котором вчера находился Бобырев, устраняет всякую идею о вменяемости. Да, это именно то самое выражение, которое следует употребить в настоящем случае. Следовательно, если Бобырев, как я надеюсь…

Князь Тараканов. Я совершенно с вами согласен, мсьё Набойкин. Вы понимаете, Клаверов, что для меня решительно все равно, что у вас там происходит. Впрочем, нет, не совсем все равно, потому что вы чертовски рано подняли меня сегодня!

Клаверов (сконфуженный). Позвольте, князь; я думал, что вы, как человек мне близкий, примете в этом деле участие… (В сторону.) О, черт возьми, так бы, кажется, и задушил эту мерзкую гадину!

Князь Тараканов. Ну да, Клаверов, я вас люблю… я вас люблю, потому что вы служите… нет, не то! я вас люблю, потому что дядя глубоко уважает ваши способности… Скажите, в чем именно я могу быть вам полезным?

Клаверов. Да нет, князь, судя по тому, как вы смотрите на мое дело, я нахожу, что мне остается только извиниться перед вами в том, что так рано побеспокоил вас.

Князь Тараканов. Уверяю вас, Клаверов, что смотрю на ваше дело точно так же, как и вообще на все дела на свете. В этом случае у меня своя собственная философия, в силу которой я нахожу, что нет в мире ни добра, ни худа, что все относительно и что, следовательно, всякий сам наилучший судья в своем деле. Вы находите, что полученное вами вчера оскорбление…

Клаверова подергивает.

Послушайте, Клаверов, зачем вы волнуетесь? не могу же я оказать, что это не оскорбление! Итак, вы находите, что вчерашнее оскорбление требует сатисфакции, — я согласен с вами; мсьё Набойкин, напротив того, доказывает, что вчерашняя сцена есть следствие одного недоразумения, — я и с ним согласен! Потому что ведь это относительно, Клаверов!

Клаверов. Но я желал бы именно знать, как поступили бы вы на моем месте?

КнязьТараканов. Ах, Клаверов, зачем вам добиваться этого? Да притом же — извините за чистосердечие — мне кажется, что вы поставили вопрос совершенно не так, как бы следовало его поставить. Если б вы спросили меня, как бы я поступил на своем собственном месте, я бы еще мог что-нибудь отвечать вам, хотя, впрочем, и не ответил бы, потому что это моя тайна, но что же могу я ответить, собственно, на ваш вопрос? Разве то, что я поступил бы точно так же, как и вы, то есть спросил бы другое лицо, как бы оно поступило, будучи на моем месте.

Клаверов делает движение.

Да не сердитесь, Клаверов; поймите, что вы, во всяком случае, можете рассчитывать и на мой совет, и на мое содействие, и на мою скромность… да, и на мою скромность, потому что, говоря откровенно, я просто не вижу ничего забавного в том, чтобы выболтать всякому встречному, что я вчера был свидетелем, как господин Бобырев оскорбил Петра Сергеича Клаверова. На одно только прошу вас не рассчитывать, — это на то, чтобы я вздыхал, ахал и плакал: чувствительность положительно не в нравах моих. Итак, messieurs, высказавши перед вами мою profession de foi,[176] я полагаю, что мы можем продолжать…

Набойкин. Я нахожу, князь, что кроме того, что Бобырев был вчера в самом странном положении…

Князь Тараканов. Да, странном — c’est le mot![177]

Набойкин. Кроме того, есть еще другое соображение, которое в этом деле должно иметь решительную силу…

Князь Тараканов. Послушаем ваших соображений, мсьё Набойкин! Vous voyez, messieurs: je suis bon enfant![178]

Набойкин. Соображение это заключается в том, что Клаверов занимает известное положение в административной сфере и что в этом качестве он не просто частное лицо, а некоторым образом деятель политический…

Князь Тараканов. Да… это соображение очень веское.

Клаверов. Позволь, однако, Набойкин, не о том речь…

Набойкин. Ну нет, Клаверов, теперь твое дело сторона. Теперь это дело между мною и князем; мы обсудим его со всех сторон, и когда мы кончим, ты должен будешь безусловно покориться тому решению, которое мы положим.

Князь Тараканов. Разумеется, Клаверов, вы не можете быть судьей в своем деле… я нахожу ваше мнение совершенно справедливым, мсьё Набойкин. (В сторону.) Mais quelle comédie de chenapans![179]

Набойкин. Итак, я говорю, что Клаверов занимает известное положение в административной сфере, но этого, конечно, было бы недостаточно, чтоб не распространять на него общих условий и требований света. Главное заключается в том, что он занимает свой высокий пост с честью, что он полезен, что он необходим!

Князь слегка наклоняет голову в знак согласия.

Служат очень многие, но не многие представляют собой известное направление, олицетворяют известный принцип! С этой точки зрения Клаверов есть такая личность, в которой, можно смело сказать, нуждается вся благомыслящая часть русского общества!..

Клаверов. Но послушай же, Набойкин!

Князь Тараканов. Шт… Теперь ваше дело сторона!

Набойкин. (входя мало-помалу в азарт). С этой точки зрения личность Клаверова приобретает значение совершенно особое; с этой точки зрения, нанести Клаверову оскорбление — значит нанести ущерб тому принципу, которому он служит, — не так ли? Засим, имеет ли он право рисковать собой? принадлежит ли он вполне самому себе? Вот вопросы, на которые я, по совести, не вижу никакого другого ответа, кроме отрицательного. Если б Бобырев оскорбил, например, меня, я не рассуждал бы; я просто потребовал бы от него удовлетворения, потому что тут дело шло бы между равными; но будь я на месте Клаверова, я положительно объявляю, что не обратил бы никакого внимания на сделанное мне оскорбление!