Выйдя замуж за Моржа Павлинского, Галя Шнеерсон ни одного дня не пожелала оставаться в России и, получив в консульстве бессрочную визу как жена гражданина Франции, первым же самолетом отбыла в Париж. Морж поохал, поахал, сетуя на то, что не для того женился, чтобы девять месяцев в году заниматься онанизмом в своей московской квартире, однако, уткнувшись в железобетонное упрямство Гали, пробормотал что-то вроде же ле компранд и дал ей ключи от petit studio, которую снял накануне в десятом округе за пять тысяч франков в месяц. Проучившись до этого два года на филфаке, Галя понимала немного по-французски, и даже достаточно для того, чтобы купить пару бутылок спиртного или приобрести абонемент в салон африканского массажа. Однако лексика ее была еще недостаточно развита, чтобы объясняться с водопроводчиками, нижними соседями и полицейскими инспекторами.

Таким образом, сидя у себя в офисе в Останкино, в полдень по московскому времени Морж каждый раз с тревогой ожидал, что как раз в это время на Рю-дез-Орфан живущие под Галей Дюпоны просыпаются от капающей с потолка воды, так как накануне Галя заснула бухая в ванной. Зимой девяносто второго Моржу раз пять пришлось звонить из Москвы в ЖЭК десятого округа, то вызывая водопроводчика, то маляров для косметического ремонта. Два раза пришлось объясняться с полицейским коммиссаром. Однако кончилось все неожиданно быстро. Осенью Галя подцепила в Брассери Гиго какого-то из Техаса, страшно богатого, приехавшего в Париж потрахаться с настоящей француженкой. Этот американец был настолько потрясен любовным искусством нашей парижанки, что не принял никаких возражений, замужем она или не замужем, и увез ее за океан. Через неделю Морж получил из Лас-Вегаса сообщение, что Галя заочно взяла развод.

— Куда ты меня пригласишь? — спросил Синюхин, когда Количек кряхтя влез на заднее сиденье его светло-серой Волги.

— Давайте, может пивка… — неуверенно ответил Количек.

Машина тронулась

— Показывай тогда дорогу, я ведь теперь в Ленинграде вроде как гость, — улыбаясь, пророкотал Синюхин.

— Пока прямо. А машина что, все та же? — робко спросил Количек.

— Что значит — та же? — не понял генерал.

— Ну, на которой вы еще когда университет курировали…

— А-а, вспомнил! — рассмеялся Синюхин. — Не-ет, у нас в конторе машины по столько не живут… — он вздохнул тяжело. — У нас и агенты по столько, как ты, не живут… — и, выдержав паузу, вдруг расхохотался: — Ладно, не писай в галошу, студент, быть тебе президентом твоего радио Моржо, вот увидишь, и очень-очень скоро, — Синюхин откашлялся и, сделав тоненький девчачий голосок, пропел: Радио-оо Моо-ор-жооо…

Приехав в новомодную ирландскую пивную, Синюхин с Количеком взяли столик в отдельном кабинете. Официант принес по кружке черного, как битумный лак, Гиннесса и почтительно удалился. Синюхин засунул руку в портфель, который не пожелал оставить в гардеробе, и чем-то щелкнул внутри.

— Ну, теперь можно разговаривать, — облегченно сказал он. — Ни один слухач, даже на самой разъяпонской мандуле, ничего не расслышит.

— Игорь Игоревич, — начал Количек, отхлебнув пива. — Почему приостановили наезд на Моржа?

— Да, приостановили. Тебе, как будущему партнеру, скажу: у нас аппетиты выросли. Если бы мы сейчас большую мышку поймали, пускай даже самую большую, остальные бы все разбежались, нам бы их никогда не собрать, — Синюхин тоже сделал добрый глоток и, достав из внутреннего кармана пиджака сигару, продолжал: — А мы в следующий раз, чтобы за каждой такой радиостанцией не гоняться, одним наездом возьмем всех.

— Сейчас ведь так просто уже было…

— Да, конечно. Разве ты думаешь, наши люди не видели ловушку, которую сам Морж себе же и поставил в московской лицензии? Видели! Прекрасно видели. Разрешенная мощность вещания в УКВ — сто ватт, а передатчик — киловаттный. Видели, а в ФМ — там вообще разрешено один киловатт, а все пять лет работали на шести. Все видели, друг мой, все могли доказать, и уже бы твой Павлинский ехал бы тихой скоростью к себе в Марсель голый, как лох с ярмарки… Чистый был выигрыш дела, чистый. Абсолютно корректно с юридической точки зрения: незаконно заработанные деньги за все пять лет необходимо вернуть в бюджет государства.

— Ну, так, как было, теперь уже так просто не получится, — с сожалением сказал Количек.

— Это не твоя забота, получится, и еще не так получится, — Синюхин сделал успокаивающий жест открытой ладонью. — Еще твой Морж и посидит у нас, это тебе я обещаю, — генерал махнул рукой, приглашая официанта подойти. — Принесите-ка нам водочки, — он откинулся спиной на мягкую спинку кресла и, засунув руки в карманы, вытянул под столом свои длинные ноги так, что ботинки его коснулись Количековых. — Надо выпить нам за президента. За нового президента, — он сделал тоненький девчоночий голос и пропел: Радиоооо Моор-жооо.

Митинг и концерт, посвященные открытию лозунга на Дмитровском шоссе, решили проводить вечером, когда сгустятся сумерки, чтобы лучше смотрелись фейерверк и светомузыка. Бесплатные пригласительные билеты загодя раздавались на вещевых рынках, в пивных, а также в псих- и вендиспансерах города. Поговаривали, что на открытие лозунга приедет мэр столицы и что освящать сооружение должен будет главный раввин московской синагоги.

Несмотря на мелкий холодный дождик, публика начала собираться уже за час до объявленного времени, и, так как лотки с разливной водкой работали исправно, настроение у всех было не по погоде приподнятое.

На собранных из строительных лесов подмостках стояли динамики и микрофоны. После торжественной части для публики были обещаны живые выступления Вовы Очумелова, ансамбля Голубая бля и личного друга Моржа — Васи Буйного. Вести программу вечера должен был любимый диск-жокей радио Моржо — Птица.

Без пяти шесть подогретая спиртным толпа (около десяти тысяч, по оценкам милиции) начала скандировать: Пти-ца! Пти-ца! Пти-ца!.. Ровно в шесть на подмостках в лучах прожекторов появился Морж Павлинский в сопровождении г-жи Анисовой и диск-жокеев Маналовой и Забараловой.

— Здра-ству, Моск-ва, — на польско-французском обратился к публике президент.

В ответ раздался ликующий рев, сквозь который тонкое ухо могло разобрать выкрики вроде Попс давай! Кончай мудню! На фуй! и Ельцин — президент!. Потом Морж начал квакать по-лягушачьи, а ловкая Анисова стала тут же переводить.

— Ква-ква, — говорил Морж, шустро сверкая очками на морде.

— Я очень рад, что мы здесь сегодня собрались, — переводила Анисова.

Пти-ца! На-фуй! Гнать кончай! — ревел народ.

— А сейчас я буду рад предоставить слово младшему помощнику атташе по культуре в Москве госпоже Тратиньяк.

На-фуй! Забарали! Давай попса!..

После похожей на африканского гамадрила, если его одеть в юбку и жакет от Кардена, атташе на подиум позвали раввина Осю Шлибензона, который, едва открыв рот, получил в глаз пепси-кольной бутылкой, пушечно просвистевшей из толпы.

Кончай базар! Пти-ца, Пти-ца!.

Торжественную часть на этом срочно закончили, и Маналова с Забараловой широким жестом пригласили на помост любимца Москвы, победителя конкурса Золотой Шанкр, лауреата фестиваля Блюет Москва, завсегдатая хит-парада Абрама Суворова — Вову Очумелова.

— Й-и-иииии, — завизжали девки, писая в трусы, кто был в трусах…

— Бллляяяяяяяяя, — заорали прыщавые ценители культуры…

— Радиооо Мор- жооооооо, — взревели динамики…

— Нормально прошло, — сказал шоферу Большой Вождь, садясь в поджидавшую его студийную машину. — Давай на радио.