— С волчий билет, — поправила Анисова.

— Разумеется, я буду немножко заплатить мои друзья из Хренометри, чтобы они сделать другой вариант отчета — для широкий гласность, где наша радио, конечно же, как всегда, — первый место, но вы должен работать, как сукин сын, — Морж почесал яйца и потребовал, чтобы Анисова вела протокол.

— Пиши. Первое: увеличить тарифы на рекламу втрое…

— Но, Морж… — попыталась возразить Анисова.

— В три раза, — повторил настойчиво Морж. — А клиентам скажете, что это потому, что мы теперь — самое модное радио. Дальше пиши. Второе: принять на работу новых хороших диск-жокеев.

— Где ж я хороших-то возьму? — обиженно пропищал Большой Вождь.

Морж потыкал пальцем в свой ноутбук и торжественно объявил: — Я нашел хороший девушки диск-жокей — Ма-на-ло-фф и За-ба-ра-лофф.

— А старых че, уволим? — недоуменно спросил Вождь.

— Плохих уволим, — кивнул Павлинский.

— Во! Птицу, Птицу давно пора гнать, — обрадовался Вождь.

— Птицу не трогай, — сказал Морж, — ее народ любит. И третье, самый главное, — президент поднял палец. — На всех трамвай и вагон метро мы написать, что радио Моржо — это самый-самый модный радио и кто его не слушай, тот дурак.

Получив новую директиву от Моржа покрыть весь Питер надписями Кто не слушает радио Моржо — тот дурак, Шин-Жин загрустил. Ведь после провала его проекта газеты Большой Пикник он перевел Олю Сиськину именно в отдел уличных надписей. Не справится, — грустно думал он, глядя в окно.

С грехом пополам окончив курс наук культпросвет училища имени пучеглазой подруги Ильича по классу организации свадебных торжеств и режиссуры пьяных гулянок академика Льва Моисеевича Сагнера, Вова Шинов поступил на работу в агентство услуг Добрые Зори. Вову взяли тамадой третьего разряда. И пошла — поехала веселая житуха высококвалифицированного работника культуры. Каждый вечер, без отпусков и выходных, в разных кафе и забегаловках по старинным русским обычаям в интерпретации Льва Моисеевича, Вова проводил свадебные торжества… Работа ему нравилась. Во — первых на свадьбе всегда можно было на халяву выпить и пожрать. Во — вторых помимо зарплаты, которую ему платило агентство Добрые Зори, Вова брал с красномордых мамаш по три червонца за хорошее качество обслуживания… В любом случае, как остроумно говорил Вовин дядя — записной семейный остряк Арон Ильич Шинов, языком на свадьбе тамадить — это не кирпичи в порту грузить…

Вова слегка забурел. В хорошем ателье он пошил себе сценический лапсердак, на манер того клубного пиджака, какой по рассказам профессора Льва Моисеевича, носил великий знаток старинных русских свадебных обычаев одесский тамада Ося Либензон. На обсыпанном блестками сюртуке на фоне британских львов у него был вышит якорь над которым золотом было написано — I Love New York. Во время туристической поездки в Лапенранту на финской барахолке Вова подыскал себе картуз, представляющий из себя что то среднее между узбекской тюбетейкой, кепкой нью-йоркского голубого и котелком правоверного леввита. Надев однажды это произведение шляпного искусства, Вова больше уже не снимал его никогда. Ни когда ел, ни когда спал, ни когда парился с корешами в парной финской бане. И от этого Вовина голова, напоминавшая до этого макушку эрегированного члена, стала теперь похожа на то же самое только в кепке. Но Вова своею внешностью был вполне доволен и даже предполагал в себе некоторое сходство с певцом из группы Скорпионз.

Именно таким, увидел Вову Морж, когда его случайно занесло на свадьбу брата Гали Шнеерсон.

— Я хочу этот тамада работай диск-жокей на Радио Моржо, — сказал Морж Митечке Катилову, трижды пернул и рухнув рожей в майонез забулькал там ноздрями и засопел.

Так Вова угодил на радио. А на ра-а-адио его понесло так, что никто и ничто уже не могло остановить того поноса сознания, который Вова и его дядя Арон Ильич по одесскому невежеству своему почитали за остроумие.

Капец, как и всегда, подкрался незаметно. На исходе второй недели ухода налоговой инспекции Шин-Жин получил официальное заключение. Когда он прочитал его, ему даже не захотелось смотреть в окно. Ему впервые за три года работы директором захотелось, несмотря на самый пик рабочего дня, просто лечь и полежать. Не с Олей Сиськиной, а одному, и чтобы никто не звонил и не ждал в приемной…

Официальное заключение гласило: Признать весь доход, полученный радио Моржо в Петербурге от коммерческой деятельности за период 1991–1996 гг., незаконным по причине отсутствия лицензии на вещание. Взыскать с радио Моржо шесть миллиардов рублей в доход государства…

Это, пожалуй, похуже пожара будет, — подумал Шин-Жин и машинально стал шарить по карманам в поисках валидольной таблетки.

К двум часам по полудни в приемной Большого Вождя Эфира уже толкалась парочка так называемых продюсеров. В кармане у каждого из них помимо обычных трех понюшек кокаина и визитных карточек с надписью Директор Наташи Опупеловой лежали кассеты с демонстрационными записями песен Эх, бля, три рубля и Мне стукнуло пятнадцать — пришла пора ибацца.

Ждали Большого Вождя. От него зависело, станут ли эти песни хитами Радио Моржо.

Вождь задерживался.

Накануне вечером вместе с Моржем и Анисовой в клубе Айлюли Столицы они отмечали презентацию нового компакт — диска Вольдемара Очумелова и так там надрались, что кабы не рандеву с продюсерами, хрена б с два — Вождь вылез бы из постели и до пяти вечера.

Однако как любил говорить Морж Павлинский, л аржан не пе па аттандр,[27] и поэтому не смотря на подкатывавшую тошноту и боль в затылке, с опозданием на полтора часа, Вождь все-таки притащился.

— Юра, у меня есть пара замечательных хитов для вашего радио, с порога начал картавить продюсер по имени Айзенфритц.

— А обладает ли эта песня признаками хитовости? — спросил его Большой Вождь

— Что же мы в самом деле, в первый раз что ли? — ответил Айзенфритц, протягивая Вождю конверт с купюрами.

— Вот теперь вижу, все признаки хитовости налицо, удовлетворенно проворковал Большой Вождь, пересчитывая зеленые стохи.

— В студию пойдем? — Спросил Айзенфритц.

— Зачем?

— Песню слушать…

— Да зачем, и так вижу — хит стопроцентный.

Большой Вождь снял трубку и набрав трехзначный местный номер сказал строго,

— Птица, зайди ко мне, поставишь на эфир новую песню Наташи Опупеловой…Записывай, мне стукнуло пятнадцать, пришла пора ибацца…Каждый час днем и каждые два часа ночью.

Игорь Игоревич ехал на встречу с Хозяином. Несмотря на то что машина неслась по шоссе со скоростью сто восемьдесят километров в час, в салоне восьмисотого мерседеса была тишина минус сто децибел, как сказали бы специалисты по шуму. Впереди за толстым стеклом виднелись затылки шофера Мочилы и бригадира Могилы — бывших майоров из наружного отдела.

Могила разговаривал с кем-то по радиотелефону: вероятно, предупреждал пост у шлагбаума, чтобы не задерживали. За пепельно-тонированным окном проносился зимний пейзаж юго-западного Подмосковья. От Ясенева и до Наро-Фоминска Киевское шоссе не имеет в плане практически ни одного изгиба. Да, и ведь всерьез думали с американцами воевать, — подумал Игорь Игоревич, усмехаясь своей мысли. — Шоссе-то строили с учетом взлета-посадки истребителей ПВО.

Апрелевка, Селятино, через два километра за речкой Пахрой — налево. Могила нажал кнопку на коробочке электронного ультразвукового пропуска, и мерседес вплыл в ворота поместья.

— Давненько я здесь не был, — уже вслух пропел Игорь Игоревич, дожидаясь, пока Могила выйдет и откроет ему дверь.