Новая методика значительно повысила эффективность всей работы по обработке информации, почти полностью освободила специалистов от непроизводительного труда, дала возможность заниматься научно-исследовательской работой.

Помимо служебной деятельности в части большой популярностью пользовалась спортивная подготовка, которая в основном сводилась к жарким баталиям на волейбольной площадке.

Военная подготовка кроме теоретических занятий в большей степени носила практический уклон: строевая подготовка, стрельбы, сборы личного состава по учебной тревоге (как правило, в ночное время), участие в войсковых учениях по планам штаба округа с выездами на полигон. Нередко можно было услышать в ночное время топот сапог по брусчатке тихих городских улочек — жди вызова на службу. Бывали и анекдотичные случаи. Однажды нас подняли ночью по тревоге, посадили в кунги и в составе колонны штаба округа повезли на полигон. На рассвете мы прибыли на место и разместились на опушке леса. Не успели еще как следует оглядеться и освоиться, когда подошел полковник И.П. Кадетов и скомандовал: «Мы окружены! Занять круговую оборону! Окопаться!». Достав из кунгов саперные лопаты, мы приступили к рытью индивидуальных окопов. В это время из кунга вылез заспанный старший лейтенант В. Католик, встал в сторонке и начал наблюдать за нашей работой. К нему подошел полковник И.П. Кадетов и сказал: «Товарищ Католик! Вы — убиты!». В. Католик, вытаращив глаза, возразил: «Никак нет, товарищ полковник. Я — живой!». И.П. Кадетов сделал кому-то знак рукой, подбежали два санитара с носилками, буквально уложили бедного Католика на носилки и куда-то понесли. Вынос «тела» сопровождался нашим гомерическим хохотом.

Культурную и общественную жизнь в части нельзя было назвать активной и разнообразной. После завершения рабочего дня все спешили домой. Общих мероприятий было мало.

В январе 1973 года я получил новое назначение — в 8-е Управление Генерального штаба. На этом моя деятельность в составе специальной службы завершилась, и начался новый этап — работа в Генштабе.

Г.Л.ФРОЛОВ,

полковник спецслужбы ГРУ Генштаба МО ВС СССР

Более 35 лет тому назад меня и еще одного офицера послали в одну северную страну в командировку. Ее цели были глубоко засекречены. Засекречены даже от первого советника посольства, который курировал нас. Как мы выполнили задание, судить не мне, но я сейчас хочу сказать не об этом, а о своих впечатлениях при подготовке и поездке в эту командировку, тем более что это была моя первая зарубежная командировка. Подготовка к командировке заняла примерно полгода. Подготовка проходила и по линии технической (профессиональной), и по линии организационной (проверка и подготовка соответствующих документов, в том числе и по линии Министерства иностранных дел и других не менее уважаемых организаций), и по линии политической — инструктажи на разных уровнях относительно того, «что там можно, а чего нельзя делать». Оказалось, что можно там мало, а нельзя — много. Впрочем, так оно и должно быть, если едешь с ответственным заданием.

Кстати, на одном из таких инструктажей и проверок (на самом высоком уровне) нам довелось познакомиться с Героем Советского Союза генерал-полковником Х.Мамсуровым, который за несколько минут слушания нашего «дела» произвел на меня очень хорошее впечатление. Говорил он мало, но по делу, серьезно, без навязчивого назидания, и во время нашей с ним беседы я не чувствовал той огромной разницы в возрасте и в звании (я был лейтенантом), которая была между нами.

Свои партбилеты мы сдали, как того требовали инструкции, в специальный отдел ЦК КПСС, чтобы забрать их оттуда по возвращении из командировки, которая была запланирована на пять месяцев.

Итак, все формальности завершены, все инструктажи проведены, служебные синие паспорта получены, и мы прибываем в назначенную страну. Выясняется, что жить мы будем в крохотной восьмиметровой комнате в квартире, которую занимало одно из советских представительств. В этой квартире нам и предстояло работать. Секретность работы требовалось сохранять в довольно сложной обстановке — в этой же квартире работало несколько советских граждан, которые проявляли искренний и живой интерес к каждому новому человеку с Родины. Всех, конечно, интересовало, откуда мы, чем занимаемся, что будем делать и вообще — зачем мы сюда приехали. Приходилось называть наши новые официальные должности, находились даже «общие знакомые», которых мы, конечно, должны были знать, но мы говорили, что мы работали с ними мало и не очень хорошо их знаем.

Вообще говоря, оперативная подготовка у нас, инженеров, была на весьма невысоком уровне, но впоследствии выяснилось, что у многих из тех, кто нас туда направлял и обеспечивал наше пребывание и прикрытие там, оперативная подготовка была еще хуже. Дело в том, что в придуманной «легенде» все должно выглядеть логично и непротиворечиво. Нельзя допускать в этом ни малейших проколов, и если такой прокол произойдет, даже в какой-нибудь мелочи, то сразу станет ясно, что эти люди не те, за кого себя выдают. Один такой прокол, правда, без особых последствий, произошел на следующий же день нашего пребывания в посольстве, куда мы должны были явиться для знакомства с сотрудниками, которые должны были нас если не опекать, то курировать.

Мы явились в посольство, чтобы стать на учет в местной партийной организации. Я был удивлен, когда парторг посольства, который вел партучет и соответствующую партийную работу в посольстве, сообщил нам, что партийная организация в посольстве законспирирована под профсоюзную организацию, при этом официально никакой партийной организации в посольстве и в нашей колонии в этой стране нет. Я был поражен этой неуклюжей конспирацией, которая для всех посторонних, в том числе и граждан этой страны, работавших в здешних советских учреждениях, была секретом Полишинеля. Нам было запрещено сообщать кому бы то ни было, невзирая ни на какие высокие должности, что мы являемся действующими сотрудниками соответствующего Главного управления Генерального штаба. Вышеупомянутый секретарь «профсоюзной» организации, несмотря на весьма высокий ранг, также не должен был знать об этом, и поэтому мы представились сотрудниками другой, прикрывающей, организации. Он не очень вникал в это, ему было гораздо важнее поговорить с нами «за жизнь», чтобы узнать, серьезные ли мы люди, можно ли надеяться на то, что мы не выкинем каких-нибудь «выкрутасов» и не доставим ему особых хлопот, так как в те времена значительная часть ответственности за поведение членов «профсоюзной» организации лежала и на партийном чиновнике, руководящем соответствующей парторганизацией.

Когда он спросил, кто с нами беседовал в ЦК КПСС перед нашим отъездом за границу, мы, нисколько не сомневаясь в необходимости правильного ответа, сказали, что с нами беседовал Александров. Такой правильный ответ мы должны были дать, так как, во-первых, мы не были предупреждены, что этого никому говорить нельзя, а во-вторых, нам нужно было сразу дать понять «профсоюзному» посольскому боссу, что мы свои люди, а не засланные иностранные шпионы. Однако каково же было наше удивление, когда после нашего упоминания фамилии «Александров» секретарь «профсоюзной» организации с улыбкой и воодушевлением сказал нам: «Так вы из ГРУ? Так чего же вы темните? Александров в ЦК курирует ГРУ, и так как беседовал с вами именно он, то мне теперь ясно, откуда вы и кто вы такие». Наступила неловкая пауза. Мой старший коллега нашелся первый: «Вы знаете, мы всем сообщаем, что мы из другой организации, по линии которой мы сюда приехали, поэтому и вам сказали то же самое, так как мы не знали, можно ли вам говорить истину». Наш собеседник расплылся в улыбке, довольный, что он нас раскусил: «Мне можно, я — партия». После этого наш собеседник пустился в долгие рассказы о себе, о партийной жизни в посольстве. Выяснилось, что он побывал по партийной линии почти в двух десятках стран, рассказал о многих из этих стран, в общем, поговорил «за жизнь». Несмотря на свой значительный зарубежный опыт, он не говорил ни на одном иностранном языке. Однако человек он был неплохой и нисколько не мешал нам работать. Этот эпизод показывает, какие важные недочеты допустили те, кто инструктировал нас перед отъездом. Кроме того, я пришел к убеждению, что в любых ситуациях, тем более в таких специфичных и ответственных, следует продумывать поведение и «легенду» таким образом, чтобы врать приходилось как можно меньше. Недаром английская пословица гласит: «Лжецы должны иметь хорошую память». Многочисленные и не совсем нужные условности сильно напрягали память и нервы. Так, было установлено, что личные письма из СССР мы будем получать не обычной почтой, а через посольство, несмотря на то, что наши жены отправляли письма через наше командование в Москве, и эти письма проходили, конечно, соответствующую цензуру. Такой порядок получения писем сразу выделял нас из коллектива.