Джек стоял, молча глядя в окно на сверкающие на солнце пальмы и белые облака, гонимые ветром. Холодея от страха, Индия спросила:

— Неужели никто не выжил?

Пастор резко выпрямился на стуле и засопел, раздувая ноздри; все его существо излучало ярость и негодование.

— Выжил один проходимец, выдававший себя за английского матроса: он собрал еще нескольких уцелевших и отчалил в старой шлюпке, — с видом оскорбленного самолюбия изрек он и, язвительно засмеявшись, покачал головой. — Вот только никакой он не матрос — скорее уж пират.

Джек взглянул на пастора, и на его лице не дрогнул ни один мускул. Он застыл в такой напряженной позе, что Индия готова была поклясться, что он даже не дышит.

— А не было ли с ним девочки? Голубоглазой девочки одиннадцати лет?

Ватсон покачал головой:

— Право, не знаю: он особой набожностью не отличался, матрос этот. Я как-то пытался с ним побеседовать, так он погнался за мной с ружьем. С ружьем — можете себе представить?

Шаги на веранде возвестили о возвращении Синтии Ватсон, жены пастора. Когда она торопливо вошла в открытую дверь, в руках у нее был поднос с дымящимся чайником, тарелкой печенья и грудой китайских чашек в розовую полоску.

— Прошу, — сказала Синтия и, гремя подносом, принялась накрывать огромный, покрытый кружевной скатертью стол. — Чай нам привозят прямо из Китая, а молоко очень свежее, — добавила она. — У нас своя козочка!

Синтия весело щебетала, и Индия отметила ее приятные, располагающие манеры, не то что у ее мрачного мужа. «Должно быть, они хорошая пара, — подумалось ей, когда она принимала чашку из рук гостеприимной хозяйки. — Пока преподобный отец Ватсон стращает местных жителей адовым пламенем, его веселая круглолицая женушка читает им Евангелие и помогает шить одежду». Индия знала, что заставить островитян прикрыть наготу для миссионеров было не менее важно, чем обратить их в христианскую веру.

— Так вы говорите, что выжившие после эпидемии на Ракайа теперь обосновались здесь? — спросил Джек, машинально потянувшись за чашкой, которую подала ему Индия.

Пастор кивнул:

— Да, на Вайгео, на южном побережье острова. Там, кроме них, никто не живет.

Индия сидела, сжимая чашку в руках; ее взгляд скользил по уютной гостиной с белыми газовыми занавесками, бережно отполированной деревянной фисгармонией и часами на каминной полке, наполнявшими комнату громким тиканьем. Можно было подумать, что они очутились в самом сердце Англии, а не на тропическом острове с бамбуковыми хижинами и теплыми ветрами, где время измеряется приливами и отливами и жизнь замирает с наступлением сезона дождей.

— Я знавал вашего отца, — обратился к ней преподобный Ватсон, — пару лет назад, в Эдинбурге, и всегда восхищался его сочинениями, особенно теми, которые посвящены важности миссионерской работы среди темнокожего населения. Как жаль, что он умер.

— Спасибо, — с болью в голосе произнесла Индия, ощущая на себе внимательный взгляд Джека.

Фарфоровые чашки зазвенели в руках Синтии Ватсон, когда она принялась убирать их со стола.

— А вы никогда не хотели стать миссионером? — спросила она.

Индия отрицательно покачала головой.

— Мне больше нравится путешествовать и писать книги.

Преподобный нахмурился и поджал губы, его усы оттопырились.

— Я читал вашу книгу о Восточной Африке.

— В самом деле? — оживилась Индия, в голосе ее явственно ощущалось удивление.

— Да, — ответила Синтия и подхватила поднос. — Мужу очень понравилась первая половина книги, но, прочитав то, что вы написали о миссионерах, с которыми познакомились в Найроби, он велел мне ее сжечь.

* * *

— И что же такого вы написали о миссионерах Найроби? — насмешливо поинтересовался Джек на обратном пути, и в уголках его глаз собрались морщинки.

Индия рассмеялась:

— Благородное и важное дело, которому посвящают себя миссионеры, не означает, что, насаждая европейскую культуру, нужно искоренять древние традиции и образ жизни аборигенов только потому, что они так не похожи на наши.

— Неудивительно, что он сжег твою книгу. — Улыбка Джека погасла. — А что на это сказал преподобный Макнайт?

Индия устремила взгляд вдаль, в темноту чернеющего моря, и соленый морской воздух донес до нее пряные запахи тропической ночи.

— Ничего. Он умер за несколько недель до выхода книги.

— Я думал, ваш отец умер вскоре после смерти вашей матери.

Наступило молчание. Мягкий песок шуршал у них под ногами.

Индия обернулась и поймала взгляд Джека.

— Он придерживался старых традиций и считал, что не стоит баловать детей. В детстве я очень его боялась. Я не сомневалась в том, что он любит меня не меньше, чем Господь, Отец наш, любит всех своих детей, живущих на Земле. А когда мама умерла, он… Он просто отослал меня к родственникам. Я писала ему, но ни разу не получила ответа. — В горле у Индии что-то сжалось, глаза обожгло… Но нет, она не заплачет, ни за что. — Тетя всегда находила этому разумные объяснения: она говорила, что отец очень занят, у него лекции или работа над очередным трактатом… только все это чепуха. Правда в том, что он просто-напросто хотел иметь сына. Я разочаровала его, не слушала его наставлений, недостаточно почитала…

Джек обнял ее, и она, прижавшись щекой к его груди, ощутила тепло его тела через мягкую ткань рубахи.

— Вы достаточно его любили и почитали, — мягко произнес он. — Просто он в своем упрямстве не замечал этого.

Индия покачала головой. Вцепившись в его рубашку, она прислушивалась к стуку его сердца.

— Теперь все уже в прошлом. Я давно приучила себя не думать об этом.

Джек нежно провел кончиками пальцев по ее щеке.

— Тогда почему вы плачете? — спросил он, и только тут Индия почувствовала, что лицо ее совершенно мокро от слез.

Пату сидел на берегу, у самой кромки воды; вместо обычных полосатых брюк, сорочки и ботинок на нем было лишь ярко-красное парео, повязанное на талии. Он расположился на бревне и болтал ногами в воде.

— Вы уже знаете о выживших на Ракайа? — спросил он, завидев Джека и Индию. — О тех, что поселились на южном побережье?

— Да, Ватсоны нам все рассказали, — ответила Индия, и Джек лишь молча отвернулся и уставился на темную гладь воды перед ними.

Пату сжал кулак и опустил его на ровную, отполированную морем поверхность бревна.

— Похоже, здесь никто ничего точно не знает. Местные островитяне теперь живут оседлой жизнью и на южном побережье не были уже несколько лет. — Он деланно рассмеялся и сокрушенно покачал головой. — В море почти никто не выходит — сидят здесь как сычи, гнут спину на ванильных плантациях да едят рыбные консервы и соленое мясо.

Все трое замолчали, прислушиваясь к шуму прибоя и крикам морских птиц.

— А как твоя мама? — спросил Джек. Лицо Пату напряглось.

— Она все время плачет, — сказал он и покраснел.

— Знаешь, когда я в последний раз ездил в Квинсленд, с семьей повидаться, — задумчиво произнес Джек, — то вдруг обнаружил, что все там совсем не так, как мне представлялось. Я думаю, они тоже заметили, что я очень изменился. Так всегда бывает. Непросто возвращаться домой после долгого отсутствия: ты рвешься туда всей душой, а потом понимаешь, что это больше не твой дом.

Пату кивнул в сторону яхты, стоявшей на якоре в бухте, и почти беззаботно спросил:

— Как думаешь, скоро мы сможем починить ее и отплыть?

— Утром осмотрим повреждения, — пожал плечами Джек, — и тогда все станет ясно.

— Я здесь все равно не останусь, — вдруг резко выпалил Пату, как будто ему предлагали именно это. — Ни за что!

Джек не сводил глаз с покачивающейся на волнах яхты.

— А как же твоя матушка?

— С ней куча моих братьев и сестер, — не моргнув глазом, ответил Пату.

Вдалеке послышалось странное пение, печальное и веселое одновременно. Индия обернулась на звук и почувствовала, как легкий тропический ветерок коснулся ее волос.