Еще перед последней битвой за Киев Урак отправил гонца к Альбаид-тархану, но от того до сих пор не было никаких вестей. Тумены кагана-беки были всего в двух конных переходах от Чернигова, неподалеку от реки Остер, притока Десны, когда передовой дозор задержал гонца, сопровождаемого отрядом арабских богатуров, состоящих на службе у Альбаид-тархана.
Сейчас гонец стоял на коленях перед властелином и говорил с почтением:
— О Непобедимый! Сто лет жизни и блистательных побед желалает тебе храбрый Альбаид-богатур и подносит к своему сердцу твою ладонь, а к твоим стопам покорность и почтение! Мы заморили коней, о Великий, чтобы принести тебе весть о славной победе хазарского меча. Альбаид-тархан подносит тебе, о Побеждающий, русский город Чурнагив!
Когда стихли восторженные клики ханов, гонец продолжил:
— Твои богатуры, о Разящий, захватили у крепости Чурнагив купеческий караван с драгоценными мехами из Северных земель, а также кумвары с урусским медом, воском, куделью и оружием! Альбаид-тархан посылает тебе тысячу соболей. Прими их вместе с покорностью и поклоном! — с этими словами воины сложили к ногам Урака ворох искрящегося меха.
Ханы ахали, цокали языками, зависть разгорелась в их глазах. Гонец продолжал:
— Доблестный Альбаид-тархан хотел направить свой меч на богатый урусский город Лубеч, но вестник твой опередил его. Альбаид-богатур желает узнать твое повеление, о Мудрейший!
Каган-беки щурился от удовольствия, словно кот, только что налакавшийся сметаны.
— Мы довольны нашим слугой, — изрек он важно. — Мы приказываем тумен-тархану Альбаиду, берущему города, ждать нашего прихода. Поспешай с моим повелением, да поможет тебе Аллах! — и, приняв от Сегесан-хана тяжелый кошель с динарами, бросил его гонцу. Тот подхватил подарок на лету, жадно облобызал и пал ниц.
— Спеши, богатур! Время не ждет! А мы поспешим по следу твоего коня!
Радость Урака была несколько омрачена новым сообщением. Тургуды втащили в шатер еще одного гонца со свежей раной на лице. Он молча лежал перед владыкой. Урак долго сверлил взглядом его спину, предчувствуя недобрую весть, наконец процедил сквозь зубы:
— Разрешаем говорить.
— О Разящий! Воины Харук-тархана бегут. Только что в трех фарсахах отсюда коназ Селюд разметал твоих богатуров. Не казни меня за черную весть, о Сострадательный!
— Где Харук-тархан?
— Он старается удержать урусов и просит подмоги!
Урак молчал. Молчали и его ханы. Наконец Асмид-эльтсбер не выдержал:
— О Разящий! Разреши мне раздавить урусов. Через час мои ал-арсии принесут тебе голову Селюда и связанного богача Ядре!
Каган насмешливо посмотрел на ретивого визиря ал-арсисв. Тот покраснел и замолчал. Ханы ехидно улыбнулись.
— Нам некогда торчать здесь, — сказал Урак, отчеканивая слова. — Нас ждет Альбаид, берущий города! Назад оглядываются только трусы и дураки! Вперед, на Чурнагив!.. А ты, — он посмотрел на гонца, — скачи к Харук-тархану и передай ему наше повеление, пусть догоняет нас!
Глава третья
Змея уползает в болота
Отряд сотского Мины растянулся на узкой тропе. Через час бешеной скачки всадники наткнулись на лежащего поперек тропы человека. Закостеневшими пальцами вцепился он в густой придорожный травостой. Из спины его торчал обломок стрелы, обрамленный кровавым пятном. Мина соскочил с коня, наклонился.
— Малец, — прошептал он.
— Кешка, — выдохнул старый Калина. — Кто ж его так? Печенеги?
— Стрела русская, — отметил кто-то из гридей.
— Дышит, — Мина обернулся к воинам. — Робята, у кого брага есть?
Кто-то подал ему баклажку. Сотский ножом разомкнул плотно сжатые зубы мальчишки и влил в рот немного хмельного зелья. Малец открыл затуманенные болью глаза.
— Там. Там... — прошептал он и потерял сознание.
— Бобок! — позвал Мина. — Бери мальца и единым духом скачи по селища. Спасти его надобно. В Будятине собери воев, посади всех на конь и веди сюда на подмогу. Чую, беда с княжичем Володимиром... Да стрелу не трожь, бабка Рубаниха складнее все сделает.
Конник подхватил легкое тело ребенка и через мгновение исчез за поворотом тропы.
— Летко! — окликнул сотский. — Поспешай в дозор! Да на рожон не при!
— Сделаю! — ответил щуплый и верткий наездник, лихо сидевший на сухоногом высоком жеребце...
Прошло четверть часа, как ускакал в разведку дозорный. Но вот протяжно прокричала выпь: русичи придержали коней, прислушались. Через несколько минут звонко залаяла собака.
— Летко кличет нас. Вперед, братие! — Мина ожег коня плетью. Лошади с места взяли в карьер и вскоре влетели в Каширин погост. Картина страшного опустошения открылась их взору; еще тлели кострища княж-терсма и посадских домов; вокруг валялись трупы женщин, детей и стариков, не успевших уйти в Будятино. В иных местах тела лежали грудами — здесь насмерть рубились защитники погоста.
— Козары! — заскрежетал зубами сотский.
— Не все козары, — заметил Летко. — Глянь, вон и вон там руссы лежат. Тут, заодно с козарами были... Вон того яз видел средь гостей полоцких. Пубскаря-старшины отрок. Вишь, на скуле отметина. Буйничал во хмелю, а яз его усмирял... А теперича он совсем усмиренный лежит... рогатиной. Н-да-а.
— Пубскаря, речешь? — насторожился Мина.
Сразу посте разгрома печенегов на Подоле, полоцкие гости вместе со своим старшиной исчезли. Как потом выяснилось, исчезли и их ладьи из-под Вышгорода. Святослав за делами ратными запоздал снарядить погоню. Собравшись вести дружину к Чернигову, князь позвал сотского Мину и приказал ему с отрядом спешить на Каши-Рин погост. В последний момент, словно спохватившись, князь рассказал о предательстве полоцких купцов. Сейчас сотский пытался понять, есть ли связь между тем, что произошло здесь, на Каширином погосте, и нападением печенегов на Малушу. Решив что-то про себя, он коротко приказал:
— Полонянника сюда!
Связанный Акерой испуганно оглядывал пожарище. Тревога не покидала его — хоть голову урусы ему и перевязали, он понимал, что им ничего не стоит снять эту голову вместе с повязкой.
— Сказывай, пошто напали на комонников русских? — спросил его Мина. — Неужто мыслили после того замести след? Глупо сие.
Всего семнадцать весен встретил Акерой в своей жизни. И все они были вольны и прекрасны. У далекого степного костра ждала его невеста, и печенег не хотел умирать из-за каких-то нескольких слов правды.
— Нет, коназ! — заговорил Акерой. — Мы были обложены, как лисица в балке. Нам сказал кара-урус в архалуке до пят, что по дороге в Куяву поедет княжецкая жонка. В обмен за нее пропустят нас урусы в степь, к своим очагам. Так пообещал этот урус.
— Каков он собой? Скажешь все как есть, отпущу на волю!
— О-о, коназ! — обрадовался печенег. — Не только скажу, а если увижу где, горло перекушу! Чтоб он сдох! За смерть моих братьев я загрызу его зубами!.. Высокий он, на коршуна похож. И рябой. А еще — горбится. Глаза нехорошие, как у рыбы дохлой. А сам все время так делает, — и Акерой зябко повел плечами.
— Пубскарь! — уверенно сказал Летко.
— Так мыслишь? — глянул на него Мина.
— Он! Правду печенег речет.
— Свободу давай! — живо сказал Акерой. — Не соврал я, разрази гром!
— Да тебя разорвут в первом же селище! И княжий знак не поможет, — усмехнулся сотский. — Повремени, малость.
— Правда твоя. — Печенег опустил перебинтованную голову.
Когда его увели, сотский, Летко и лесовик Калина стали совещаться, что делать дальше.
— Окромя как через Змеево урочище, на Непру-реку им тропы нет, — сказал Калина. — А ежели пути не ведают, то поплутают крепко: болота да топи кругом. Должно лодии их на реке дожидаются. Куда их несет нелегкая? В Полоцк, што ли?
— Нет. В Полоцк они не пойдут, — возразил Мина. — Князь Рогволод не примет их, побоится Святослава прогневить. Скорее под Чернигов, к козарам побегут. За княжича Володимира хакан козарский много чего у Руси отторговать сумеет. Как мыслишь, брат Летко?
