Потрескивали смоляные факелы, вставленные в гнезда на стене В окна гулко стучалась буря. На широкой столешнице лежали обоюдоострые мечи и стальные шлемы. Круговой ковш-братина одиноко покоился посреди стола.

На дубовых скамьях сидели воеводы, старшины купеческие из особо доверенных, старцы градские, тысяцкие. Вот уже много дней и ночей подряд не снимали они с себя боевых доспехов. Не было среди них старого Асмуда и воеводы Свенельда. Асмуд с двадцатитысячной дружиной сторонников стоял насмерть, удерживая подступы к горе Щековице и угрожая левому крылу степной орды.

Но где Свенельд? Пора бы уже быть из Древлянской земли!

Его имя было на устах всех сидевших за столом в великокняжеской гриднице. Только Святослав не сказал пока о нем ни слова. Сегодня глаза князя-витязя были грозно-веселы, словно буря вдохнула в них огонь. Сподвижники ждали от него какого-то необыкновенного плана или сообщения, которые определят поворот в этой войне.

— Завтра поутру степняки пойдут на приступ Звенигорода и Подола, — сказал Святослав. — Бек-хан Тарсук сообщил нам об этом.

— А мож, для обмана сообщил? — усомнился Вуефаст.

— Нет! — решительно ответил князь. — По догляду моему все к тому идет. Да и путь им на Подол открыли мы по Замковой пади. Пойдут степняки в Нижний город. Манят их лабазы купецкие и толкает в спину хакан-бек казарский. А ты как мыслишь? — обратился он к Вуефасту.

Тот мрачно сверкнул своим единственным глазом и ответил:

— Ежели печенеги всей силой ринутся на Подол, то яз не смогу удержать их. Два тумена комонников супротив пяти тысяч пеших воев! Мыслимо ли? Храбры и сильны гриди дружины моей, спору нет, да оружны они не ахти и комонников нет у меня. Мало воев, княже!

— Ну это ты, воевода, прибедняешься, — погрозил ему пальцем . Святослав и улыбнулся. — Только што на Подол ступила дружина могутов числом четыре тысячи гридей со князем Рогволодом в голове, а с ним немалая рать древлянская с Дубором-князем.

— Как?! — вскочил Вуефаст.

— А ты разве не ведал? — притворно Удивился Святослав. — А еще воевода! Не ведаешь, что в доме твоем творится. — И он расхохотался весело и заразительно.

Засмеялись и витязи, глядя на ошарашенного воеводу града Киева. Напряжение спало. А именно этого и добивался великий князь.

— Ну теперь-то яз не пущу печенега на Подол! Зубы ему вмиг пообломаю.

— А вот это зря. — Святослав стукнул кулаком по столу. — Зря, воевода! Ты пусти печенега на Подол. Пусти, слышишь! А ежели сам хакан-бек полезет, так и его пусти. Надобно сотворить так, чтобы печенеги завязли в Нижнем городе, ако мухи в меду, и не смогли бы прийти на подмогу Ураку, когда мы начнем колотить его тут в хвост и в гриву...

— Нас тут, наверху, вместе с воями Ядрея едва наберется десять тысяч. Как же мы будем колотить хакана? — усомнился князь Улеб. — У него, чать, впятеро больше мечей.

— К тому ж воевода Ядрей завтра испытает на себе удар почти всей казарской орды. Устоит ли сам-то? — подал голос грузный воевода Претич.

— А он и не будет стоять за Звенигород, — ответил Святослав. — Завтра Урак ударит по пустой крепости. Три тысячи лодейной дружины воеводы Ядрея и варяги поспешают сей часец на подмогу граду Переяславу.

Все военачальники с изумлением посмотрели на великого князя.

— Тяжко там, братие! — сурово громыхнул он. — Воевода Слуд весть прислал с голубицей. Сказывает: сил больше нет сдерживать ворога. А Переяслав-град отдать нам не можно. Твердь сия загородит путь хакан-беку обратно в Казарию, когда побежит старый волк от стен киевских. Ежели только сумеет тот Урак ускользнуть от нас.

— Тогда, значитца, хакан-бек все силы свои устремит завтра на Вышнеград? — спросил старейшина новгородских купцов Волдута.

— Так! — подтвердил Претич. — Ураку един путь — на стены Вышнеграда. Вот устоим ли? Поспеть бы Свенельду с дружиной... И где Добрыня? Што-то давненько слыхать о нем.

— Устоим, братие, — сказал Святослав. — Надобно устоять. А Свенельд... — Князь обвел всех улыбчивым взглядом. — Свенельд в сей час перенимает сакмы за спиной хакановой, к нему на подмогу пришел князь Термицу с туменом угров. Добрыня же на левом бреге Непры-реки изготовился к наступу. Ворог в капкане!

Эти слова великого князя рассеяли остатки мрачных мыслей, угнали прочь усталость. Всем стало ясно, почему Святослав отдал степнякам крепость Язину и пустил орды Воиново поле. Вчера, когда князь приказал оставить окружные крепости Детинку и Замково, воеводы все как один воспротивились этому — шутка ли. открыть врагу путь на Подол!

Святослав в гневе даже меч обнажил. Послушались, скрипя зубами. Теперь становилось ясно: прав молодой полководец, искусную западню приготовил он многоопытному хазарскому военачальнику!

— Что ж ты ранее не поведал нам мысли свои? — упрекнул его Улеб.

Святослав улыбнулся глазами:

— Калач из печи ко времени вынимают. Не мог ранее открыться, потому не поведал.

Воеводы насмешливо посмотрели в сторону князя Улеба. Тот покраснел и отвернулся.

— Да, ворог в капкане, — продолжал Святослав. — Но покамест он сунул туда только одну лапу. Нам же надобно, чтоб и голова его в жомы угодила. А посему нам надлежит заманивать орду дальше, в глубь гор Киевских. Силы степняков растащить надобно. Иначе хоть медведь и в капкане, так это медведь, а не кто иной. Силен хакан-бек. Промысел наш — в един миг отсечь башку зверю, чтоб более никогда в наш пчельник не лазил...

Перед князем уже долгое время стоял дружинник из первой охранной сотни. Он то и дело покашливал, чтоб обратить на себя внимание.

— Ну чего тебе? — поморщился Святослав.

— Витязь там помирает, — глухо сказал гридень. — Тебя зовет великий князь.

— Што за витязь?

— Окула-богатырь.

— Што-о?!

— Так, великий князь.

— Пошли! — Святослав поднялся, надел шлем, накинул корзно, оглядел всех потемневшим взором.

— Воевода, — обратился он к Вуефасту. — Поспешай к делу своему. Да промысли, как поболе степняков на Подол заманить. Ведаю, сгорит Нижний град. Жалко. Но в ратном промысле так: пожалеешь золотник — потеряешь гривну!.. А град новый отстроим, краше прежнего! Поспешайте и вы, братие, к трудам своим. Да держите язык за зубами, дабы хакан-бек не проведал чего раньше времени...

Буря взметала вихри снега, несла его вдоль узких улочек Вышнеграда. Ветер сорвал яблоневый цвет, смешал воедино со снежинками. Огонь факела метался и шипел. Кони уступали шагом, испуганно вздрагивали и храпели.

Дорогу всадникам перегородил строй ратников в тяжелых доспехах.

— Воеводу мне! — крикнул Святослав.

— Воеводу!.. Воеводу-у! — полетело во тьму.

Перед верховыми предстал коренастый воин в пластинчатой броне и длинном плаще, какого цвета — не разобрать.

— Тысяцкий Велемудр! — назвался ратник: ветер сносил звук его голоса в сторону.

— Куда ведешь воев своих?!

— А ты кто таков, штоб допрос учинять? — огрызнулся Велемудр.

Святослав поднес факел к своему лицу.

— Прости, великий князь, не признал тебя в темноте, — смутился тысяцкий. — По слову твоему тысяча могутов идет занимать стены Вышнеграда. Князь Рогволод спослал нас. Челом бьет властитель полоцкий!

— А вой чьи? Полочане? — насторожился Святослав.

— Нет. Киевляне мы. Из дружины Свенельда-воеводы.

— Добро! — успокоился князь. — Поспешай, Велемудр дело ратное править! — и тронул коня. — Как же сдосужился со смертию повенчаться старый богатырь Окула? — спросил он сопровождавшего его гридя.

— А как ветер шумнул, Окула на стену собрался. Пойду, грит, бурю послухаю, — рассказывал воин. — Стал он на стене, а тут как раз кони числом великим прямо на нас поперли. Мыслим: ворог под шумок на приступ двинул. Мы за луки — стрелы встречь пустили да камнеметами впридачу. А Окула кричит: «Не стреляйте, то кони без всадников, бурей напуганные!» Вот тут стрела его и приветила. Воздуха громового глотнуть вышел. Одна стрела всего-то и прилетела.