— Кто таков? — коротко бросил воевода, вперив пронзительный взгляд в пленного.

Тот отвернулся.

— Козарский князь Казаран, — выступил вперед человек с посеченным лицом, десятский передовой сторожи Колюта. — Норовили степняки тишком порезать заставу, да дозорный Тешта углядел их и копием достал княжьего оружника. А тут и мы подоспели. До десятка бусурман было, но обложили их соколы мои. Отбивался князь козарский аки лев, покамест Ставр не ошеломил его булавой. Мы же с воями козарскими зло рубились. Всех посекли. Сами ж потеряли Ваулу да Казю, а у Тешты стрела в груди. Князь Казаран молчит, слова не вытянешь. Да только один богатырь ихний, помирая, сказывал, што валит на Русь сила несметная козарская. Впереди сам хакан-бек[8] Урак, а с ним десять его тарханов[9]. Теперича девять осталось, — поправился Колюта, указывая на пленного. — Похваляется нечистый хакан-бек козарский Урак, — продолжал он, — пожечь всю Русь Светлую, а князей и воевод наших сделать своими конюхами. Ишшо сказывал, што ноне миром они с печенегами и те тож силой великой несчитанной споро бегут к Киев-граду и сей часец перелезли через Змиевы валы и обложили городище Родень...

Воевода удивленно приподнял бровь — мир хазар и печенегов показался ему странным. Неужели вся степь кочевая ополчилась на Русь?

— Так ли? — спросил он пленника.

Тот зло повел на воеводу налитыми кровью глазами, облизнул пересохшие толстые губы, криво усмехнулся и промолчал.

— А ведь мы с тобой встречались, князь Казаран. Аль не припомнишь? Похвалялся ты меня в полон взять и колодку на шею надеть, а теперь... — Слуд недобро прищурился, не закончил.

Руссы, окружавшие их, рассмеялись. Воевода сурово глянул на них и, когда все смолкли, распорядился:

— Полонянника напоить, перевязать раны!.. Тебе, Колюта, с десятком свежей сторожи и полоном спешно скакать в Киев-град. Поведаешь все как есть князю нашему Святославу. Да пуще глаза стереги тархана козарского. Много чего он ведает. Вам же, друзи, — обратился Слуд к дозорным, — отдыхать и готовиться к битве! А покамест по имени великого князя Святослава жалую каждого серебряной гривной[10]!

Слава князю Святославу! — рванули из ножен мечи запыленные витязи: десятки клинков молниями блеснули над их головами.

К Колюте и пленнику подошли лекари-ведуны, перевязали раны, напоили отваром из пахучих трав. Отроки подвели свежих коней — коренных и заводных. Гриди легко взлетели в седла и с места в карьер рванулись в сторону Киева. Вскоре только по легкой струйке пыли в колышущейся степи угадывался их путь.

А к городу со всех сторон стекались всадники сторожевых застав. Воеводе докладывали:

— Козары валом прут. Передом три тысячи с князем их Казараном. За ним в одном конном переходе три тумена[11] с самим хакан-беком. А еще один тумен на Чернигов-град поворотил. Только сказывают, князь Казаран попался в тенета нашим удальцам. Так ли, воевода?

Слуд утвердительно кивал седой головой и расспрашивал дозорных о подробностях:

— Как оружна передняя рать козарская?

— Сам хакан-бек Урак обозом великим идет с кибитками, шатрами и верблюдами. Пылища-а, ажио все небо застило. А чело[12] легко оружно, скачет на быстрых конях. Видать, норовят козары сторожи наши пошарпать. Легко бегут. Часом тут будут.

Со стороны Русского моря[13] тоже мчались дозоры, докладывали:

— Печенеги бегут правым берегом Непры-реки[14]. Полонянники сказывали: две орды Илдея да Кури числом до двух туменов мыслят лодии купецкие у Киев-града перехватить.

Передовые русские заставы далеко в степи первыми встречали врага, схватывались с ним в коротких сечах. Многие падали порубленными на степной ковыль, поливая кровью свою родную землю, смертию упреждая веси и города русские о нежданной грозе.

Если какая сторожа поздно замечала хитрого кочевника, то ложилась вся средь курганов. Мертвые сжимали окостеневшими руками мечи и секиры, и, чтобы взять их, враги рубили пальцы павших богатырей. Иначе было не вырвать.

Воевода Слуд скоро сорок лет, как встречает зарю в боевом седле. Много повидал он битв на своем веку: рубился под стягом князя Игоря с хазарами, вместе с ним принуждал к дани гордую и коварную Романию[15]; окованным в железо плечом подпирал великокняжеский стол мстительной и мудрой Ольги; ходил жечь печенежские станы в передовых полках юного и грозного Святослава.

Был воевода спокоен и невозмутим, когда подлетали к нему на горячих конях вестники беды с окраин Дикого поля. Ровным глуховатым голосом отдавал он краткие распоряжения, и тут же от свиты отделялся стремительный наездник, чтобы вмиг исполнить приказание.

Весть о том, что передовая орда хазар состоит всего из трех-четырех тысяч легких комонников, а основные силы придут к Переяславу не раньше чем через сутки после нее, заставила старого воина улыбнуться в душе, а хитрый и опытный ум полководца тут же стал составлять план обороны города.

— Жизнемир! — позвал воевода своего сына, тридцатилетнего русого молодца — косая сажень в плечах, — тысяцкого тяжеловооруженной дружины.

Когда тот подъехал, Слуд вполголоса объяснил ему свой план:

— Чело воинства козарского надобно разгромить. Возьми дружину и...

Вскоре через южные ворота к Трубежу ровным строем спустились четыре сотни пеших ратников в тяжелых бронях, с громадными копьями и щитами почти в рост человека. Гриди погрузились в ладьи, вывесили щиты на бортах и, дружно все враз вспенивая воду сотнями весел, устремились вниз по течению, к Днепру.

Одновременно из северных ворот показался конный отряд. Грузной рысью двинулись в сторону Киева могучие кони. В седлах невозмутимо и грозно сидели закованные в железо воины. В правое стремя каждого упиралось древко копья с тяжелым ромбовидным наконечником, к седлу приторочен мощный лук, рядом с которым висела окованная железом булава или широкий боевой топор. На кожаном поясе каждого витязя слева пристегнут двуручный меч.

Земля гудела под копытами богатырских коней.

Впереди всех, рядом с Жизнемиром, возвышался всадник-великан без шлема и щита. Он подбрасывал и ловил огромную булаву.

— Хватит баловаться, Икмор, — хмуро заметил тысяцкий. — Не до того теперь... — И хлестнул коня плетью.

Отряд перешел на крупную рысь...

В трех верстах от города ладьи вошли в узкий пролив, скрытый от любопытных глаз зарослями лещины. Ратники сошли на берег и, тихо ступая, двинулись по глубокой балке в обход Переяслава.

Вскоре конный отряд Жизнемира и пешие дружинники соединились на опушке леса в двух верстах от крепости. Справа под обрывистым берегом журчала речка Воинка — приток Трубежа. Жизнемир собрал сотских.

— Воевода мыслит, што козары в передовой орде не всю силу кажут. По хитрости своей они запасную дружину тож мают, — излагал тысяцкий. — Надобно нам принудить ворога всю орду показать. Доглядчики козарские во граде и селищах ведают об уходе нашем к Киев-граду, но веры полной не дают и глаз свой за нами спослали, да не един. Посему яз два десятка гридей со всеми конями нашими и чучелами в седлах далее спослал. Пускай ворог мыслит, што ушли мы. К битве вой коней пригонят иным путем, догляда вражьего за нами тогда уж не будет...

— Исполать тебе![16] — одобрили сотские. — Хитро измыслил!

— Далее, — продолжал Жизнемир, — всякий схорон ратный птица полетом своим выдает...