— О Надежда правоверных, Осле...

— Короче! — оборвал их Урак.

— Мы первыми взобрались на стену урусской крепости и взяли мечи в руки...

— Это достойно награды, — заметил каган.

— О Несравненный, и...

— Короче!

— Забор на стене был подпилен, и мы сами обрушили на себя и камни и горячую смолу...

— Мы это видели. Но почему же вы отступили во второй раз?

— Потому что, о Великий, крепость была пуста... А из-за жилищ выглядывали страшные мохнатые джинны и махали руками.

— Поистине так, брат Чагры! — поддакнул его товарищ.

— А на руках у джиннов были медные когти!

— Воистину так, брат Чагры!

Урак вдруг сказал:

— Отвечайте по одному! Вот ты говори, — каган ткнул пальцем в рябого Чагры. — А ты отойди пока на двадцать шагов.

Когда седого морщинистого воина в дырявой кольчуге, надетой поверх рваного полушубка, оттащили в сторону, каган-беки Урак задал первый вопрос:

— Сколько было джиннов?

— Больше трех десятков, о Ослепительный! — с готовностью ответил воин.

— А каков их рост?

— Десять локтей, о Светоч Мира!

— Какого же цвета мех на их телах?

— Красного, как цвет крови, о Повелитель Вселенной!

— Большие ли были у джиннов глаза?

— О да, Опора всех богатуров, — вдохновенно продолжал Чагры. — Величиной с пиалу и голубые, как небо весной!

— Хорошо. Ты иди пока... — распорядился Урак. — Эй, приведите другого!

Тургуды приволокли старика. Каган задал ему те же вопросы и в том же порядке и получил такие ответы: «Джиннов было больше сотни. Рост их — двадцать пять локтей. Цвет шерсти — черный, как мрак ночи. Глаза величиной со щит ал-арсия, цвета дымящейся крови!»

— Хорошо... — Урак оглянулся на свиту. — Приведите теперь и того... Чагры.

Когда оба воина оказались у его ног, он спросил:

— Вы оба мусульмане, не так ли?

— О да, Меч Ислама!

— Что ж вы сделали, когда увидели этих джиннов?

— Мы не боимся урусских богатуров и даже самого кагана Святосляба не очень страшимся! Но с джиннами мы никогда не сражались. Страх отнял у нас мужество, и мы отступили.

— Ишан Хаджи-Мамед, чем мусульманин побеждает самых могущественных джиннов?

— Святой молитвой, о Надежда правоверных и Опора Ислама! Самые свирепые джинны рассыпаются в прах при упоминании Аллаха Всемогущего и Всепобеждающего.

— Слышали? — спросил Урак воинов. — Значит, вы плохие богатуры и мусульмане. И трусы к тому же, увлекшие к побегу остальных воинов... За это вы заслуживаете самого сурового наказания! Эй, тургуды!

— Исполните волю Аллаха всевидящего и карающего!

— Бисмоллох! — провел ладонями по лицу ишан Хаджи-Мамед и устремил руки и взгляд к востоку.

— Пощади-и! О Великий и Милосердный! — завопили приговоренные, но тургуды уже волокли их к подножию кургана.

Стражники прихватили было и гонца, но каган буркнул:

— Этого оставьте.

Отчаянные вопли внезапно прекратились. Гонец с ужасом смотрел на Урака — лицо его было серым и неподвижным.

— Иди и расскажи богатурам все, что видели твои глаза и слышали уши, — бросил Урак.

Гонец скатился с откоса, где кувырком, где боком, и все оборачивался, хотя стремительный жеребец уносил его во весь дух подальше от «милосердного» кагана.

Через полчаса хазары заняли Звенигород. А еще через час Урак, сопровождаемый свитой, въехал в крепость через пролом в стене, специально для него проделанный.

В нескольких местах за жилищами действительно стояли громадные чучела из хвороста, одетые в вывернутые наизнанку старые овчины.

«Напрасно я казнил своих богатуров...» — подумал каган, но вслух ничего не сказал.

Дома оказались пустыми. Продовольствие руссы вывезли все до зернышка или закопали в землю. Искать его было некогда.

— О Непобедимый! — обратился к Ураку Фаруз-Капад-эльтебер. — Очень странно, что крепость рядом с Верхним городом оказалась пустой. Не устроил ли нам коварный Святосляб западню?

— Нет, славный Фаруз-Капад. Урусы малочисленны, и Святосляб вынужден снять отсюда воинов, чтобы защитить Верхний город. Он хорошо понимает, что мы сразу же пойдем на штурм его стен.

Урак поднялся на башню, обращенную в сторону Днепра, и удовлетворенно улыбнулся: весь стрежень реки был занят широкой колышущейся полосой. Это воины Гадран-хана, кто на бурдюках, кто держась за гривы коней, переплывали водный поток и спешно занимали откосную полосу перед Пасынчей Беседой, или, как ее называли хазары, улицей Богатуров. Руссы с красными большими щитами мелькали на стенах Вышнеграда и, видимо, сильно волновались.

— Наконец-то мой меч у твоего горла, проклятый Святосляб! — злорадно прошептал старый каган и втянул в себя воздух сквозь стиснутые зубы.

Что-то внезапно треснуло рядом. Стена башни, обращенная к Вышнеграду, схватилась огнем. Прежде чем Урак и окружающая его свита сообразили в чем дело, у ног их разлетелся пылающий горшок. Брызги полетели в разные стороны, зажигая все вокруг. Однако каган и ханы не пострадали. Только на одном из них вспыхнул архалук, который мигом сорвали тургуды. Каган посмотрел в сторону Верхнего города: оттуда по пологой кривой вниз, в Звенигород, летели, кувыркаясь, охваченные огнем круглые шары. Крепость занялась пламенем сразу в нескольких местах.

— О Непобедимый! — закричал Сегесан-хан, стараясь закрыть собой властелина. — Пора уходить. Иначе мы все сгорим здесь!

Урак и сам понял это. Он поспешно спустился с башни, вскочил на коня и полетел вон из крепости. Свита едва поспевала за ним...

Бек-хан Илдей свирепо подгонял коня. Его тревога передалась другим, и вот уже более пяти тысяч всадников спешит к реке Глубочице. Когда они сквозь пламя Подола вырвались на плес, то все как один завыли от ярости и страха — весь стрежень Глубочицы был занят двумя рядами русских боевых ладей. Из-за червленых щитов посверкивали наконечники копий и островерхие стальные шлемы. Миг — и с ладей выпорхнула густая туча стрел. Вокруг бек-хана завопили раненые. Печенеги отхлынули, отвечая на стрельбу. И тут на них ринулись невесть откуда взявшиеся русские комонники. Они наступали сомкнутым строем. Степняки повернули коней навстречу. Масса людей и коней заплясала в смертельной круговерти. Илдей с сотней охраны рванулся в горящий Подол, чтобы отыскать Курю и бросить соплеменников на обратный прорыв...

Святослав в броне простого русского воина стоял на площадке ротной башни, обращенной в сторону хазарского боевого стана на Воиновом поле. Уже два часа прошло с тех пор, как были заняты Звенигород и Пасынча Беседа. Теперь Вышнеград был окружен врагами со всех сторон.

Звенигород пылал, выбрасывая клубы сизого дыма. Святослав, прищурясь, смотрел па горящую крепость. Обернувшись, сказал Улебу:

— Лихо сработали машины Спирькины. Враз занялся пламенем Звенигород. Видал, как козары из него утекали? Огонь теперь не даст соединиться ордам на Пасынче Беседе с дружинами козар на Воиновом поле.

К великому князю со всех сторон спешили гонцы.

— Печенеги теснят дружину могутов на Подоле. Рогволод уводит степняков к Почайне и Непре-реке, а неумытые, не слушая ханов своих, татьбу вершат!

— Много ли воев потерял Рогволод? — спросил Святослав.

— Нет покамест.

— Добро!

— Смотри, княже, — указал рукой в поле Улеб. — Хакан изготовился к приступу. Сейчас казары полезут на нас.

О том, что Урак собирается нанести с двух сторон одновременный удар по Вышнеграду, Святослав догадался тотчас. Да только не получилось это у кагана. Горящий Звенигород не давал врагу приблизиться к стенам Киева со стороны Днепра по Зборичеву взвозу. Сами того не ведая, степняки плясали под дудку Святослава, и пока все их действия подчинялись его незримой воле.

Князь скрывал свои мысли даже от собственных воевод. Слушал советы, соглашался или не соглашался с мнением других, но в основном вес делал по-своему. Свенельд вчера прислал горлицу с посланием, предлагая разгромить хазарскую орду за Днепром, не дав ей переправиться к Киеву. Князь не согласился, не без основания полагая, что этим только насторожит кагана-беки Урака и тот ускользнет от возмездия.