Руссы ударили одновременно из леса и из городища. Бежать печенегам было некуда. Лесовики молча врубились секирами в охваченную паникой толпу всадников. Не прошло и получаса, а от отряда Кулобича не осталось и десятка живых... Сам он спасся, прорубив мечом дорогу сквозь ряды своих и чужих воинов — вынес могучий арабский жеребец. Напоследок Кулобич в ярости рубанул мечом по шее проводника Качая.

Печенег долго плутал по лесам, прятался, спасался бегством от русских разъездов и только через несколько дней встретил разношерстный отряд, состоящий из печенегов, хазар и русских изменников...

Добрыня перед строем всех полков наградил Луку Чарика званием сотского и конем. А поротого старшого восстановил в прежних правах. Тот разительно переменился после памятной будятинской порки: кольчуга и меч его отныне сверкали. За смекалку стали величать его Левша Булыч, то есть хитрый Левша.

Многих отличившихся в бою смердов по слову Добрыни опоясали мечами — то честь на Руси была великая, ибо с этого часа становились они пасынками в великокняжеской дружине. Дружинником стал и бывший обельный холоп Ядреев — Суржа, зарубивший в битве у селища Будятино шестерых печенегов.

Стычки с кочевниками происходили повсеместно. Привыкшие воевать в степи табунщики неуютно чувствовали себя среди непроходимых русских лесов, оврагов и буераков. То один, то другой отряд степняков исчезал бесследно. Но и с русской стороны были немалые потери — иногда ловким пастухам-воинам удавалось скрытно подобраться к неопытным в сторожевой службе смердам-сторонникам и поголовно вырезать их.

Добрыня понимал, что ему не удастся долго скрывать от глаз врага огромный воинский стан, и он послал с голубем донесение Святославу. На следующий день приплыл на легком челноке гонец от князя.

— Приказ тебе, витязь Добрыня, — сказал посланник, — через три дня выступать в место, названное ранее. Свенельда с дружиной не жди. Тяжко давит сила вражья, держать невмочь. Великий князь поклон шлет тебе, воевода, за добрую весть!

— Как же ты прорвался к нам из города? — удивился Добрыня. — Ведь степняки так обложили Киев-град, что мышь не проскочит и птица не пролетит. Трудно, видать, там?

— Нелегко, — ответил гонец. — Но бьем ворога хитрым измышлением князя Святослава, воевод да упругой русской! Попервой степняки поперли было через Лыбедь-реку тьмой несметной, норовили твердь Язину захватить да выйти к Днешнеграду[92]. Но пока они речку переплыли и добрались до заборала, многие упали убитыми от камнеметов и стрел. А ишшо киевский искусник Спирька машину хитрую сотворил, огнем она плюется. Много табунщиков в тот раз от Спирькиных машин сгорело. Вот так и отбили степняков с великим для них уроном... А вчерась поутру, — продолжал посланец от князя. — замыслил хакан Урак силой великой перескочить Непру-реку. Многие тысячи воев козарских стали ладить вершу из бурдюков, а поверх тесом крыть. По краям поставили дозор оружный на челноках, ибо страшился хакан наших боевых лодий...

— Што есть челнок супротив боевой лодии? — усмехнулся Добрыня.

— Это когда их мало, — ответил гонец. — А на стремнине челноков было сот пять или шесть, не мене!

— Где ж они столько взяли? — удивился воевода.

— По Непре-реке пригнали снизу. Полонянники сказывали, будто с Дона козары перегнали их в исток Уды, а оттель переволокли в Псел. Ну а там и до Непры недалече...

— Нелегкое дело — гнать челны по мелям да посуху.

— Так они невелики, всего-то локтей по десять длиной — пара коней посуху без напруги потащат. А у козар коней — што песку в шапке.

— Ну а дале што?

— А дале — вершу козары стали ладить из надутых бычьих шкур да теса, а челны оружные по бокам их стерегли. Часть воев на челноках помогали вершникам — камни на веревках вверх по стрежню заводили, штоб вершу ту стремнина не унесла. Потом видит хакан Урак, што нету наших лодий ратных, ну и осмелел — три сотни челнов, по десять воев в каждом, устремил к Зборичеву взвозу и на Пасынчу Беседу. Наши гриди обстреляли их из луков и отошли на Подол...

— Ка-ак?! — не поверил Добрыня. — Да витязи наши могли и не такую орду удержать из-за валов да заборала на Пасынче Беседе! Для них эти три тысячи козар — тьфу! Где же лодии наши были?

— В том-то и дело, воевода! Ведь у Лыбедь-реки тож сила великая вражья стояла. И оттель в тот миг напор был знатный. Но воевода Асмуд отбросил врага, не пустил его на горы Киевские.

— Не могу понять...

— Князь наш показал хакану, — пояснил гонец Святослава, — што воев у него мало, и он будто бы не в силах отбивать напор с двух сторон. Урак и поверил, особливо, когда козары легко высадились на киевском бреге. Второй раз челны взяли печенегов, видать, по уговору. Те замыслили пробиться к Подолу, но воевода Вуефаст отогнал их. Печенеги с уроном отплыли к Пасынче Беседе и к козарам примкнули...

— Однако столько воев подпускать так близко к Горе и Подолу опаско. И што же князь?

— На то и измышление ратное. Хакан Урак ту же думу в голове лержал и радовался безмерно. Сказывают, он было сам собрался к Пасынче Беседе, даже в челн сел, да передумал. В это самое время верша уже была саженях в двадцати от Зборичева взвоза, и хакан, видно, замыслил перейти Непру-реку на коне... — Гонец замолчал, подмигнул Добрыне. — Вот тут-то и показало себя хитрое измышление князя Святослава. Ведал он, што за дружба был а промеж козарами да печенегами... Когда козары в другой раз стали переваливать стрежень, с верховьев вдруг показались десятка два больших стругов купецких, зело узорочьем изукрашенных. Козары в челноках кинулись впереймы. Гости русские встретили ворога стрелами, а кормчие стали править в Почайну. Но челны переняли их. Тогда купцы попрыгали налегке в воду и подались к берегу. Козары их не тронули — узорочье очи им застило. Брошенные струги стало прибивать струей к Зборичеву взвозу... Тут и началась потеха — свара промеж козарами и печенегами воспылала страшная. Всяк к добру тянется, мечи и копья засверкали. Ханы ихние кричат, а жадность да обиду остановить не могут.

— Хитро измыслил князь! — раздались голоса.

Гонец улыбнулся, отхлебнул из братины и стал рассказывать дальше.

— На вершу без спросу подались табунщики, штоб до лодей с товаром добраться. От тяжести великой верша порвалась в самой середке и многие попадали в воду. Несметно потонуло народу в Непре. А на вымоле Зборичева взвоза и дале по брегу, возле купецких стругов, буча шла страшная, даже ханы и те встряли в нее, добыча им очи застила. Немало в ярости посекли друг друга степняки.

— Да, норов табунщиков всем ведом, — сказал Добрыня. — А жадность их ако пожар в ковыльной степи — вмиг на многие версты разлетается.

— Вот тогда-то и вышли из Почайны-реки полторы сотни русских боевых лодий, — торжественно сказал гонец и рубанул рукой по воздуху.— Гриди воеводы Ядрея ударили по брошенным челнам козарским. А варяги с дракаров бросали в челноки двухпудовые камни и сулицы с горящей паклей. Покамест козары с печенегами одумались да оборотились к воде, гриди в тяжелых бронях из дыма и пламени уже сходили на берег. Две тысячи руссов в един миг оттеснили степняков вглубь Пасынчи Беседы. А с Подола вышла дружина воеводы Вуефаста, из Днешнеграда же по Зборичеву взвозу скатились вниз могуты самого Святослава. Зажали ворога со всех сторон. А с того брега хакан Урак подмоги не прислал, стрежень Непры-реки переняли семь десятков лодий воеводы Претича с тремя тысячами сторонников. На узкой полосе брега киевского случилась сеча страшная, немилостивая. День До вечера рубились мы, кровь стекала в стрежень Непры, и вода в ней стала рудой. А когда мгла покрыла землю, все степняки были побиты. Полона не брали — князь не велел...

Гонца слушали, затаив дыхание. Знали, скоро и им предстоит сеча. И были готовы к жизни мгновенной, битве и смерти.

— Много богатырей русских полегло на поле брани, — печально сказал гонец. — Но хакан Урак! — голос его зазвенел. — Хакан-бек Урак и бек-ханы печенежские печалились в тот вечер о целом тумене воев своих! Воевода Претич разметал всю вершу козарскую и весь день держал хакана и печенегов на левом бреге!