Сделав глоток, она продолжила:

— Вы явно сблизились с Мередит.

Он содрогнулся при этих словах, вспомнив о предстоящем, о том, чего он пытался избежать. Когда он начинал думать о Мередит, то не мог остановиться. А остановиться нужно. По многим причинам он не мог позволить продолжаться охватившему его безумию. Нельзя было заходить так далеко, но он не мог устоять перед ней, как не мог перестать дышать. Она стала частью его.

— Глупо отрицать это после того, чему вы были свидетельницей, — со вздохом сказал он.

Она снова улыбнулась:

— Если сказать правду, меня нельзя было бы порадовать больше. Конечно, обручение будет слишком стремительным, но это не значит, что мы не сможем устроить замечательную свадьбу с участием всех родственников.

Тристан отшатнулся:

— Обручение? Свадьба?

— Разумеется. Ты единственный из моих детей, кто еще не нашел себе пару. У нас в распоряжении есть несколько недель, даже месяц-два, чтобы насладиться всеми прелестями помолвки. — Она заколебалась, покраснела. — Если только Мередит уже не забеременела.

Он отступил еще дальше. Эту мысль Тристан старательно отбрасывал, как ни глупо было отрицать такую возможность.

— Нет. Я… я не знаю. Мама, мы с Мередит не задумывались над… над…

Губы матери сжались в ниточку, она посмотрела прямо в глаза сыну. Он знал это выражение. Он видел его мальчиком, когда плохо себя вел.

Она уперлась руками в бедра.

— Ты добился… — ее голос понизился до шепота, — физической близости с женщиной из общества и не задумывался?

Слышать такие слова из уст матери было еще тяжелее.

— Это сложно, — вымолвил он.

Леди Кармайкл гневно покачала головой:

— Нет, совсем нет. Мы, Тристан, делаем выбор, а вместе с ним выбираем и его последствия.

Ему стало больно, как от срикошетившей пули.

— Вы думаете, я не знаю этого? — Его голос звучал уныло, он снова подумал о том, чем занимался все последнее время. И о последствиях.

Мать игнорировала его слова.

— Ты признался, что не знаешь, носит ли леди твоего ребенка.

Он вдруг подумал о такой удивительной возможности. Мередит, ее живот большой, потому что в нем его ребенок. Его сын или дочь. На всю жизнь остаться с женщиной, которая за короткое время вернула ему полноту жизни, с женщиной, которую он желал так долго, но не позволял себе сближаться с ней.

— Ты должен просить ее руки, Тристан, — твердо сказала его мать.

Перед его мысленным взором возник Огастин Девлин и стер его будущее, уничтожил его… и Мередит вместе с ним. Тристан передернулся от боли.

— Я не могу.

— Ты должен. — Мать схватила его за руку. Картина, возникшая в его мозгу, исчезла, и он видел только свою мать. — Не свои фантазии и кошмары. — Я знаю, как ты мучился после смерти Эдмунда. Ты мучил себя, думая, что не сделал чего-то, что мог бы сделать.

Тристан отвернул лицо, сведенное болью.

— Я упустил его.

— Нет! — выкрикнула Констанс, и глаза ее наполнились слезами. — У тебя всегда сидит в голове, что ты должен, должен, это твой отец внушил тебе.

— Он был лучшим из людей, — нахмурился Тристан.

— Да. Это так. Но все же он был только человеком! С недостатками. Отец не был совершенством, и он никогда не ждал, что ты будешь совершенством. — Она вздохнула. Ты не виноват в том, что случилось с братом. Но если ты не поведешь себя так, как должно, с Мередит, ты потеряешь ее. И себя.

Он вырвал руку. Мать была, конечно, права, хотя Тристану не приходило в голову взглянуть на все в таком свете. Он оставлял Мередит в положении неопределенности. И вначале, когда пытался защитить ее, заявив на нее права, и сейчас, когда ему стало казаться, что он защитит ее, если будет держаться на расстоянии.

Мать смотрела на сына, склонив голову набок, и в ее взгляде было столько доброты и нежности — он не был уверен, что заслужил их.

— Тебе, несомненно, нравится эта молодая леди, — констатировала она. — Это замечательно. И не только потому, что тебе пора жениться. Но потому что я впервые за долгое время увидела улыбку на твоем лице, когда ты был с ней.

Тристан задумался. Это было правдой. Мередит делала его… счастливым. И будет делать счастливым до конца его дней.

Он мог бы постараться сделать то же самое для нее.

Сдаваясь на милость судьбы, Тристан обнял мать:

— Вы, разумеется, правы. Я поговорю с ней вечером.

Мередит следовало сжечь письмо Аны, чтобы не выдать себя. Пусть оно было зашифровано, хранить его совершенно ни к чему.

Но она все еще держала его в руке. Она перечитывала письмо снова и снова, хотя уже знала наизусть. Вряд ли ей удастся когда-нибудь забыть эти строки или то, что за ними стоит.

— Мередит!..

Она поднялась, услышав голос Тристана, быстро спрятала за спину письмо, в котором была заключена частица его гибели, и изобразила улыбку.

— Тристан, вы напугали меня! — громко сказала она.

Он сделал шаг в комнату, и все наполнилось им. Нелепо, но и на таком расстоянии она чувствовала волну исходящего от него тепла, ощущала запах его кожи и исходящее от него желание.

Уголок конверта впился в ее ладонь, она поморщилась — и от болезненного укола, и от осознания происходящего.

— Прошу прощения. Я стучался, но не было ответа, — сказал он, останавливаясь, потому что вдруг понял, что уже идет к ней. — С вами все в порядке?

Мередит встрепенулась. Неужели так заметно, что она расстроена? Заметил ли он письмо в ее руке? Она медленно попятилась к камину. Как только представится случай, она бросит письмо в огонь.

— Разумеется. Почему вы спрашиваете? — спросила она.

Он вскинул голову:

— Вы, конечно же, расстроены тем, что моя мать застала нас. Это естественно. Я прошу прощения за то, что легкомысленно поставил вас в такое положение.

Мередит ответила не сразу. Она заново переживала безумие, охватившее их в гостиной, то, как они, отбросив всякую осторожность, сдирали друг с друга одежду. Сердце ее стучало, дрожь сотрясала тело с такой силой, что это было заметно.

— Не нужно извиняться, — мягко сказала она. — Нас обоих охватило… — Мередит помолчала. — Что? Желание? Эмоции?.. Все вместе.

— Я хочу поговорить с вами об этом, — сказал Тристан. — Вы не будете возражать, если я закрою дверь? Это очень личное дело.

Она кивнула. Когда он повернулся к ней спиной, она бросила письмо в огонь и поспешила сесть в кресло. Ему она указала на другое кресло, и он тоже сел.

Какое-то время оба молчали. Мередит подняла голову. Капелька пота выступила над верхней губой Тристана. Он был бледен. Нервничал. Она все больше недоумевала и тревожилась.

— Тристан… — заговорила она.

Он прервал ее, кашлянув, чтобы прочистить горло, и произнес:

— Да. Все дело в том, почему я здесь. Я… я знаю, я сказал вам, что не могу предложить вам будущее, но сегодня все изменилось. Нас застали в такой деликатной ситуации, что наше решение держать свои отношения в тайне стало невозможным.

Мередит поморщилась:

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать… — Тристан взял ее руку. Большим пальцем провел по тыльной стороне кисти — и ее кожа тут же начала гореть, а колени ослабли. — Выходите за меня замуж, Мередит.

Она отняла руку. Поднялась, подошла к окну и стала смотреть в него.

Ей стало трудно дышать. Мысли ее и без того путались, а голова просто разрывалась на части. Улики и поцелуи боролись друг с другом. Ложь с любовью. Чувства с интуицией.

Но было одно обстоятельство, которого все это не касалось.

Мередит хотела выйти за Тристана замуж. Несмотря на то, что он мог оказаться предателем. Что она не сможет спасти его от судьбы, которая ждет преступника. Что ей нельзя желать спасти его. Но Мередит хотела стать его женой. Убежать от своего долга, от его проступков, от страданий, ожидающих в недалеком будущем. И сердцем, и душой она жаждала принять предложение.

Она круто повернулась и краешком глаза заметила догорающее письмо Аны. Оно было таким толстым, что пламя еще не полностью уничтожило конверт. Мередит еще различала его контуры на углях, и в ее мозгу отчетливо всплыло то, что Огастин Девлин писал Тристану.