— Пощади меня, господин! Молю о пощаде!

Некоторое время пират не отводил меча от ее горла, в то время как его взгляд похотливо скользил по обнаженным прелестям соблазнительной пленницы. Потом он рассмеялся и убрал клинок в ножны. От нахлынувшего облегчения она едва не лишилась чувств.

— Встань! — приказал он. — Бегом к ближайшей галере! Умоляй парней на ней, чтобы они привязали тебя к борту.

— Да, господин! — воскликнула женщина и, как подобает получившей приказ рабыне, стремглав бросилась исполнять его.

— В Виктории мы можем делать все, что нам угодно, — заявил пират. — Может, кто-то из вас со мной не согласен? Ну?

Возражений не последовало, и он, снова рассмеявшись, направился к кораблям.

На моих глазах новую рабыню привязали к поручням рядом с остальными.

— По-моему, она хотела, чтобы на нее надели ошейник, — промолвил кто-то.

— Они все этого хотят, — отозвался другой.

Разумеется, мужчины в толпе никогда не встречали такой женщины, как мисс Беверли. Женщины, которая не может быть рабыней! Но что, если на самом деле в глубинах своей души как раз она-то и является истинной прирожденной рабыней?

Если она такова, то сделала из меня большого дурака, ловко притворившись, будто является по натуре свободной женщиной. Как вообще следовало понимать ее постоянное раздражение, продажу Лолы, попытку натравить на меня стражников Порт-Коса и, наконец, ее поведение в таверне Хиброна, поставившее меня в унизительное положение?

Что, если на самом деле по своей природе она рабыня? Могла ли Беверли оказаться прирожденной рабыней? Одна эта мысль едва не заставила меня исторгнуть крик ярости и удовольствия. Если она и вправду рабыня, я выясню это. И тогда, несмотря ни на какие препятствия, Беверли станет моей собственностью.

Я буду для нее суровым господином. Беверли обязана мне очень многим, и если все ее притязания на статус свободной женщины окажутся ложными, она узнает, что такое моя плеть! Да, эта маленькая дерзкая стерва покорится моей безжалостной власти, о чем непременно узнает вся Виктория!

— Утром мы заплатим им дань, — промолвил кто-то в толпе.

— У нас нет выбора, — отвечал другой.

— Не стоило нам все это затевать, — подал голос еще кто-то, — Хотели сэкономить, а нажили крупные неприятности.

— Верно, — поддержали его другие.

Мои глаза слезились от дыма. Набат уже давно смолк, народ тоже в основном безмолвствовал. Зато отлично был слышен шум и треск пламени.

— Нам преподали хороший урок, — сказал кто-то.

— Поликрат владеет Викторией, — подхватил кто-то еще.

— Верно, — согласился другой.

Я повернулся и медленно пошел прочь с пристани, направляясь назад, к таверне Тасдрона.

В голове моей теснилось множество мыслей.

Я видел, как свободную женщину Виктории раздели, проявив к ней не больше снисхождения, чем к клейменой рабыне, и она, нагая, на коленях перед пиратом, собственными руками на глазах у сотен сограждан завязала на своей голове узел покорности. Я был свидетелем трусости, безволия и покорности с одной стороны и беспримерной наглости с другой.

Пираты захватывали женщин, грабили склады, поджигали здания, а граждане Виктории, имевшие огромный численный перевес, сносили все это с безропотностью обреченных. Они предпочли не драться, а откупиться, заплатив дань.

И еще я размышлял о сделанном мною открытии: О том, что я, оказывается, хочу владеть мисс Беверли Хендерсон. Именно владеть, как землянин может владеть парой сапог, свиньей или собакой, а житель Гора — тарном, домашним слином или существом еще более ничтожным и низким. Рабыней.

— Не надо! — крикнул я человеку, который скрючился над мечом, приставив его острие к собственному животу. — Нет!

Прежде чем он успел хоть как-то отреагировать, я прыгнул и ударом ноги выбил у него меч. Клинок, успев все-таки скользнуть вверх и разрезать его тунику, со звоном покатился по темной улочке. Человек упал на колени. Его вырвало, но он потянулся за своим мечом, схватил его снова, шатаясь, поднялся на ноги. В ярости он прорычал:

— Кто ты такой? Зачем ты лезешь не в свое дело?

Самоубийца двинулся на меня, выставив перед собой меч, однако я приметил, что клинок дрожит, и ему даже пришлось взяться за рукоять обеими руками. Острие смотрело прямо на меня, но я не отступил, уверенный в том, что удара не последует.

Так и вышло. Опустив меч, незнакомец попятился, сполз, сотрясаясь от рыданий, по каменной стене и, уже сидя у ее подножия, обхватив голову руками, повторил свой вопрос:

— Кто ты такой? Зачем лезешь не в свое дело?

— Да хоть бы затем, чтобы сказать: если уж тебе приспичило проткнуть кого-нибудь мечом, так неужели ты не можешь найти другое брюхо?

— Дай выпить, — простонал он.

— Неужели дошло до этого? — спросил я. — А как же слава, честь, сталь?

— Мне нужно выпить! — угрюмо повторил человек.

— Я только что вернулся с пристани, — сказал я. — Ты как и все прочие в таверне Тасдрона, не мог не слышать набата.

— Мне нет дела ни до какого набата! И в порту мне делать нечего!

— Однако из таверны ты все-таки ушел, — заметил я. — Хочешь сказать, что направлялся вовсе не в порт?

— Я все равно ничего не мог поделать! — прохрипел он, — Ничего!

— Мутит, да? Гляжу, ты вышел из таверны не в лучшем виде. Но почему-то оказался на улице, ведущей к порту.

— Я упал, — проворчал мужчина. — Я не мог даже идти.

— Не можешь — не надо. А хочешь узнать, что произошло на пристани?

— Какая разница? От меня все равно никакого толку.

— Нет, ты все-таки послушай. Там, у пристани, причалили две пиратские галеры. Пираты, числом чуть поболее полусотни, под началом известного Поликратова подручного Клиомена…

— Я не хочу слышать об их делишках!

— На виду у сотен жителей Виктории они разграбили и пожгли портовые склады. Прямо на глазах у сотен негодующих, но отчаявшихся, дрожавших от страха людей они, с наглым смехом потешаясь над ними, творят все, что им заблагорассудится. Со свободных женщин срывают одежду и привязывают их к судовым бортам, чтобы потом обречь на ношение пиратских ошейников.

— Ошейник для женщины — самое подходящее украшение, — хмуро заметил мой собеседник.

— Может быть, но чей? Неужели ты, подобно этим трусам, с готовностью уступил бы свою женщину первому попавшемуся насильнику? Выходит, Поликрат с Клиоменом настоящие мужчины в отличие от тебя и прочих местных ротозеев. Ты находишь справедливым, чтобы лучшие красавицы Виктории стояли на коленях у ног пиратов, вместо того чтобы валяться у твоих ног?

Он со стоном обхватил голову руками.

— А мне-то думалось, — продолжил я, — что именно такие мужчины, как ты, способны внушать настоящий ужас, и, значит, робеющие перед плетью, готовые пресмыкаться рабыни должны бояться их больше, чем любых пиратов.

— Дай выпить! — прохрипел он.

— Но, оказывается, ты так боишься Поликрата с Клиоменом, что готов уступить им и женщин, и все прочие богатства своего города.

— Я родом не отсюда.

— Мало кто из жителей Виктории является здешним уроженцем, однако все они постоянно живут здесь. Кто, если не мы, — настоящие граждане Виктории?

— Мне плохо…

— В порту пираты нанесли оскорбление всему городу и его жителям, потому что горожан некому было возглавить. Я видел сотни людей, толпившихся у причалов, но не решавшихся воспрепятствовать грабежу, потому что у них не нашлось вождя. Наглые, тщеславные, безжалостные разбойники заставляли свободных людей грузить награбленные товары на разбойничьи суда! Я видел, как люди, чье добро расхищали или просто уничтожали ради потехи, не осмеливались поднять в свою защиту не только руку, но даже и голос. В порту до сих пор не продохнуть от дыма, а некоторые строения еще полыхают.

Он молчал.

— Кого там не хватало, так это тебя, — сказал я.

— Что ты ко мне цепляешься?

— Как-то раз в таверне Тасдрона ты спас мне жизнь. Разве я не вправе в ответ спасти твою?