– Ты гадок! – сказал Тульчинов.

– Вы точно знаете, что ее нет дома? – спросил горбун, в лице которого появилось легкое беспокойство.

– Говорю тебе, что знаю. Сегодня в десятом часу мне пришли сказать.

– В десятом часу? – повторил горбун встревоженным голосом и стал рассчитывать по пальцам. – Не может быть! Впрочем, – прибавил он спокойнее, – она, верно, у Кирпичовой.

– Лжешь, лжешь! – вскрикнул башмачник, вбежав в комнату и кидаясь к горбуну. – Ее нет у Кирпичовой. Она у тебя, у тебя! Говори, где она спрятана?

Горбун побледнел.

– Постой, не кричи! – сказал он повелительно, схватив руку башмачника. – Отвечай мне: ты точно знаешь, что ее нет у Кирпичовой?

– Да, да! Кирпичова сама приходила к ней, искала ее. Я работал, – она пришла, бледная…

– Сегодня? – спросил горбун дрожащим голосом.

– Сегодня, вот недавно!

Ужас обезобразил лицо горбуна. Он опять принялся торопливо считать по пальцам и соображать, а Тульчинов и башмачник с недоумением наблюдали судорожные его движения, не спуская глаз с его бледного лица. Больше минуты длилось молчание.

– Так ее нет ни дома, ни у Кирпичовой? – наконец спросил горбун.

– Нет, нет! – сказал башмачник. – Полно притворяться! Ты сам лучше знаешь, где она. Говори же! выпусти ее.

И он метался около горбуна с своими вопросами, хватал его за плечи, повертывал, стараясь заставить говорить. Но горбун не отвечал ему, не защищался, не отталкивал его. Выражение ужаса до высочайшей степени возросло в лице его; он как будто обезумел и бессмысленно озирался кругом, широко раскрыв свои большие глаза.

– Где же, где же она? – отчаянно повторял башмачник, продолжая тормошить его.

– Где, где? – наконец с бешенством сказал горбун, оттолкнув его прочь. – Тебе очень хочется знать?.. на том свете!

– Она умерла? – спросил Тульчинов.

– Ты убил ее? – воскликнул башмачник и кинулся к горбуну; но силы ему изменили, он пошатнулся и чуть не упал.

Поддержав и уложив бесчувственного башмачника, Тульчинов, сильно встревоженный, обратился к горбуну.

– Что ты сделал с несчастной девушкой? – спросил он.

Горбун не отвечал. Он схватил свечу и пристально осмотрел комнату: подходил к каждому углу, заглянул под диван; потом перешел в другую комнату и так же пристально осмотрел ее; потом осмотрел и третью. Тульчинов следовал за ним. Наконец пришли они в ту комнату, где незадолго горбун старался соблазнить Полиньку своими сокровищами. Здесь было все еще в большем беспорядке, чем оставил он тогда: крышки сундуков подняты, дорогие меха и шубы разбросаны по полу, кипы книг стащены на середину.

– Ищите, ищите! – кричал горбун Тульчинову, расхаживая между сундуками, стряхивая шубы, раздвигая кипы книг.

– Нет, – наконец сказал он слабым, отчаянным голосом. – Нигде нет…

Он прислонился к высокой кипе книг и тяжело дышал.

– Значит, ты спрятал ее в другом месте? – сказал Тульчинов, приближаясь к нему.

Горбун вздрогнул.

– Вы мне не верите? – сказал он с упреком. – Правда, я ничем не заслужил вашей доверенности! Я всегда стоял в таком положении, в котором удобно снискивать только презрение.

Тульчинов с удивлением слушал горбуна: он, казалось, не ждал от него ничего подобного. Но голос горбуна вдруг перервался. Он, видимо, изнемог и едва держался на ногах.

– Сядь, – сказал ему Тульчинов, с неприятным чувством замечая, как мертвая бледность все больше и больше распространялась по его лицу.

Горбун оставил свечу, сел на книги и повесил голову; дыхание его было тяжело. Долго длилось молчание.

– Скажи, что сделалось с девушкой? – тихо спросил, наконец, Тульчинов.

– Что сделалось? – слабым голосом повторил горбун. – Не знаю, – продолжал он, останавливаясь на каждом слове, – но боюсь, не сделалось ли чего ужасного… Послушайте, и вам все скажу. Я ее безумно люблю, и страсть извинит мой поступок. А если и нет – все равно! Она точно была обманом привезена ко мне; я запер ее в особую комнату, крепко запер и ушел к себе. Было двенадцать часов. Я ходил, сидел, пробовал писать, считать: не писалось, не считалось. Я вскакивал, смеялся и плакал, скрежетал зубами. Страсть поминутно омрачала мой рассудок. Я схватывал ключ и свечу и шел к той двери; но вдруг мне приходило на мысль, что она единственная женщина, которая не смеялась надо мной, что она была добра и ласкова со мною… и я ставил свечу и далеко бросал от себя ключ… Наконец и стыд, и сожаление – все замерло во мне: кипела одна дикая страсть, я схватил свечу и, задыхаясь, бегом кинулся к той двери. Я отворил ее… я вошел…

Горбун остановился и перевел дух.

– Ну? – с ужасом сказал Тульчинов.

– Тут случилось обстоятельство невероятное, непостижимое, – отвечал горбун: – я не нашел ее в комнате!

– Видно, ты забыл запереть дверь? – спросил Тульчинов, у которого отлегло от сердца.

Горбун усмехнулся.

– Два раза повернул ключ, – отвечал он, – другая дверь точно была отперта, но она ведет сюда, а отсюда (горбун окинул глазами комнату) нет другого выхода. Я несколько часов ломал голову, как она могла уйти… думал, не спряталась ли? обошел все комнаты, перерыл сундуки, рылся в платьях, в книгах: напрасно! Наконец решил я, что она ушла (а как, богу известно!), и перестал искать ее. Она пропала ночью, в пятом часу, и я не сомневался, что она давно дома; я успокоился и строил новые планы, как овладеть ею. Но если ее до сегодняшнего утра не было ни дома, ни у Кирпичовой, так боюсь, – заключил горбун чуть слышным голосом, – не исполнила ли она своей клятвы… Он с отчаянием опустил голову.

– Какой клятвы? – спросил Тульчинов.

– Она клялась мне, – отвечал горбун, – что скорей лишит себя жизни, чем согласится выйти за меня… А я грозил ей вечным преследованием. Мало того: я оклеветал перед ней ее жениха; я также пугал ее, что никто уж больше не поверит ее честности… что осталось ей в жизни?.. Долго ли?.. о, она девушка горячая! она способна…

Горбун закрыл лицо руками и зарыдал.

Долго стоял над ним Тульчинов. Один вопрос сильно занимал его ум: говорил ли правду горбун и раскаяние действительно проникло в душу старого ростовщика, или играл он гнусную комедию, припрятав Полиньку в надежные руки?

Тульчинов прислушивался к его рыданиям, и они казались ему так истинны, так полны глубокого страдания. Сердце его сжалось; он почти верил…

– Подними голову, старик! – кротко сказал Тульчинов, прикоснувшись к плечу горбуна. – Полно отчаиваться, если только ты действительно тронут!.. Вот к чему ведет путь, по которому ты шел в своей жизни! Все равно, у тебя или нет несчастная девушка, – во всяком случае обещай мне по крайней мере, что если она каким-нибудь образом окажется жива, ты прекратишь свои преследования…

– Клянусь, она не услышит больше моего имени! – с живостью отвечал горбун. – Я уеду отсюда, уеду навсегда!

И, встретив недоверчивый взгляд Тульчинова, он еще раз повторил свою клятву.