А до покаяния ли политическим тяжеловесам из ельцинской камарильи было в скорбные дни общероссийской памяти? “Без нас в Госдуме будет просто кошмар, — кричал “золотой мальчик демократии”, несостоявшийся карточных дел мастер Боренька Немцов. — СПС представит в парламенте трезвых и бодрых”. Заявляя так, нижегородский бонвиван, видимо, имел в виду, что у его ребят есть возможность хорошо похмеляться и заниматься фитнесом после дорогостоящих загулов. Другой ельцинский думный дьяк, Гайдар, накануне октябрьского поминовения складывал чемоданы, отправ­ляясь помогать вконец окочуриться растерзанному Ираку. Один мой друг сказал, узнав про такой манёвр со стороны американской админист­рации: “Теперь в Ираке разворуют и песок пустыни”. Но передумали заокеанские заказчики. Услужливый до приторности член их тимуровской команды, видно, нужен дома, чтобы продолжать обескровливать Россию.

Савик Шустер, так ловко внедрённый ненавистниками России на пост­советское пространство, что и в футбол русских учит играть, болея при этом за “Фиорентину”, “помянул” погибших в октябре 1993 года москвичей бесе­дой с ещё одним “страдальцем” за русский народ — Глебом Павловским.

Мало удовольствия получаешь, слушая приторную и лживую болтовню сих русофобов, иногда, правда, неумело мимикрирующих и надевающих личину страдальцев за Россию. Но нет-нет и сорвутся эти сладкоголосые певуны на злобу и неприязнь по отношению к тому положительному, что так пугало их в России всего два десятка лет тому назад. Вот и в этой беседе Шустер пожурил одного из её участников в зале, осмелившегося вспомнить о былой боевой мощи Отечества. Вкрадчиво, но уверенно оборвал ведущий впавшего в ностальгию собеседника: “Ну ведь вы же знаете, какая тогда была армия, лучше уж и не вспоминать”.

Конечно, господин Шустер, лучше вам про ту армию и не вспоминать…

От шустеров ждать покаяния за горечи и беды, подобные октябрьской трагедии, не приходится.

Но, может, кто-то из них всё же одумается? Вспомнит о таком челове­ческом атрибуте, как стыд, и покается перед Богом, а прежде всего перед самим собой. Каяться никогда не поздно!

“С любовью, Русские люди”

Беседа редактора “Нашего современника” Алексея Кожевникова

с заслуженным деятелем искусств России,

скульптором Вячеславом Клыковым

Алексей Кожевников: Вячеслав Михайлович, Вами создан памятник замечательному русскому писателю Василию Макаровичу Шукшину. Расска­жите, пожалуйста, об истории создания этого памятника. Ведь само обраще­ние к имени Шукшина — это не только Ваше преклонение перед его творчест­вом, но и перед самой личностью писателя?

Вячеслав Клыков: Увы, я не был лично знаком с Василием Макаровичем. Так уж сложилось, что встретиться с ним мне не довелось, но очень хотелось приблизиться к нему — просто как к человеку. Когда Шукшина не стало, я воспринял это как личную трагедию. Он был тем редким писателем, который мог донести до нашего общества живое слово о русском человеке, писателем, осознававшим свою миссию перед народом. Конечно, я сожалею, что не был знаком с Шукшиным при жизни (хотя и знал многих его друзей). Но думаю, что в этом и моё преимущество — ведь для некоторых “воспоми­нателей” Шукшин стал некой личной собственностью, а их мемуары — своеобразной “монополией” на истину. Мне же, как и многим другим людям, Василий Макарович дорог прежде всего как великий писатель, показавший в своих произведениях целую галерею русских национальных характеров — и при этом сам являвший собой образ русского человека во всём его величии, противоречиях, исканиях... Вот этот образ Шукшина — человека и писателя, мне особенно близок и дорог.

Работу над памятником Василию Макаровичу я начал сразу после смерти писателя — в 1974 году. Создал несколько вариантов. Памятник, который будет установлен в июле этого года, ко дню рождения Шукшина, — продолжение моей работы над образом великого писателя.

А. К.: Как выглядит памятник?

В. К.: Семиметровая фигура Шукшина, на постаменте, установленная на горе, у подножия которой расположилось родное село писателя Сростки. Сама гора — как пуп земли, а мне и хотелось Шукшина как бы “посадить на землю”. А посмотришь вокруг — места-то какие! Река Катунь, лесок, пред­горье... Сказочный край... Помню, приехал сюда в 1976-м. Тогда в Сростках впервые проводились литературные Шукшинские чтения. Летел на Алтай, думал, что встречу что-то необычное, непохожее на нашу срединную Россию. А как увидел Сростки — точно такое же село, как, например, под Воронежем или под Курском. Одинаково всё абсолютно. Говор очень похож на воро­нежский, на казачий, песни те же самые. Нормальный русский язык, может быть, с небольшим “тоном” — как все сибиряки говорят. Сам Василий Макарович объяснил это в своем “Степане Разине”, намекая на своё происхождение. Помните диалог его героев: “Батюшка, ты откуда?” — “Да я с Алтая” — “Как ты попал туда?” — “В своё время мой дед поджёг усадьбу помещика. Нашли — Сибирь”. А осваивал Сибирь кто? Казаки. Те же русские люди... Под Воронежем река Шукша протекает. Вот оттуда “корни” Василия Макаровича и многих его героев — из нашей средней России.

А. К.: Насколько, на Ваш взгляд, созвучны произведения Шукшина нашему сложному времени, современны ли герои писателя — метущийся Егор Прокудин, возвышенный, борющийся Степан Разин, персонажи расска­зов — сельские жители, народные “философы” и даже все эти “чудики”, “странные люди”... Шукшин показал нам в своих произведениях целую галерею ярких народных характеров. Современны ли они — ведь это люди 1960—70-х годов?

В. К.: Очень современны, особенно если иметь в виду нашу провинцию — ведь люди те же остались там, та же психология, традиции, характер народ­ный... А если говорить о шукшинских “чудиках”... Это просто выхваченные из жизни образы русских людей, выламывающихся из предписанных “сверху” норм поведения, уравнивающих по средним стандартам как деревенского, так и городского жителя. В этих “чудачествах” заключался протест русского человека против официальной косности, глупости, скуки того времени. Не мог Шукшин показать этих людей другими, поскольку сам нес в себе этот протест, “вкладывал” в каждого из своих героев самого себя. В любом его рассказе как на мощную ось нанизаны все слои общества тех лет, писатель как бы предупреждает: это может случиться с каждым и так может рассуждать каждый из нас... И что поражает в произведениях Василия Макаровича — это любовь к человеку. Не хочу обидеть никого из современных наших писателей, но именно в творчестве Шукшина видна удивительная, щемящая боль за русских людей. Вспомним, к примеру, Егора Прокудина из “Калины красной”, сцену его встречи со своей матерью, горькие слёзы главного героя у церкви. Это же плачь по России, по многим из нас — метущимся, заблуд­шим, потерявшим Бога!..

Я думаю, что у Шукшина нет отрицательных персонажей. В его произведе­ниях — сама жизнь во всём её многоцветии, противоречиях, герои его — русские люди, такие, какие они есть. А как иначе мог бы художник создать портрет человека, общества? Разве можно сказать: это черное, это белое?.. Тем более, если в рассказе, романе показаны яркие, самобытные характеры, русские люди, и в каждом из персонажей — от профессора до последнего забулдыги — Божеское начало. А Разин шукшинский — разве он разрушитель, разбойник? Он выразитель воли народной. “Я пришел дать вам волю”. Ведь это говорил сам Шукшин устами своего героя, зная, какие путы сковывают жизнь и дух народа. Много шукшинского в образе Разина. Я и стремился передать это, работая над памятником Василию Макаровичу. Вот сидит на камне могучий русский человек, в его облике — сила, ум, воля. А в нас — надежда, что выстоим...