И Иван Афанасьевич Васильев заявил о себе как очеркист, будучи автором многих повестей.

В общем-то вся жизнь вела деревенского паренька Ваню Васильева к тому, чтобы он стал ярким и мудрым выразителем дум крестьянских 60—80-х годов XX столетия. Деревенька Верховинино, где он родился 19 июля 1924 года и провел детство, была небольшой и живописной. Отличала верховининских мужиков страсть сажать сады. “Добро бы яблони или вишни, а то по всем гуменникам, у прудов-копанцев — красная верба, плакучие ивы, калина, лещина. От этого чудо-сада светлеет на душе”, — вспоминал писатель. Школа была в трех верстах от дома. С радостью бегал в нее Ваня, читал запоем. И вот это увлечение повлияло на последующий расклад жизни. Обуреваемый романтикой путешествий, ринулся было в училище штурманов речного флота. Сдал вступительные экзамены на “отлично”, но не тут-то было — зрение подвело. У штурманов и лоцманов оно должно быть без изъяна. Пришлось возвращаться домой несолоно хлебавши.

В то время семилетка считалась солидным образованием, а Ваня блестяще окончил ШКМ (школа колхозной молодежи), и вот директор пред­ложил ему, шестнадцатилетнему пареньку, стать учителем. Судьба вывела на наробразовскую колею, и он всерьез стал на нее, поступил на заочное отде­ление педучилища. Нравилась ему учительская работа. Ученики любили его, учитель в деревне тогда был в большом почете. Отцы учеников, здоро­ваясь, снимали картузы, матери кланялись. Учитель — слово-то какое!

Война. Бывший учитель стал красноармейцем, оказался на передовой. Контузия и ранение. Подлечившись, вернулся в свою часть и прошагал фронтовыми дорогами до Победы. Вспоминал в окопах о верховининских садах, думал о том, как, вернувшись на родину, опять станет учительст­вовать. И, конечно, демобилизовавшись, сразу направился в роно. Мужчин выбила война. Учителя-мужчины — редкость. Определили ему место дирек­тора спаленной в войну школы, а потом существовавшего лишь на бумаге детдома, который при­ш­лось сооружать и обустраивать на пустом месте, соби­рать сирот, кормить и учить.

Надо ли говорить, что терпел директор детдома, как все, нужду, и вся жизнь деревенская, горемычная, голодная, послевоенная, была как на ладони. Медленно шло улучшение. “Радовались тому, что сменили землянку на избу, крохотную, без сеней, из окопного леса или кривой горькой осины, с крышей из соломы колосом вниз”, — вспоминал он. Старания директора детского дома заметили, вызвали в райком партии, а там готов пост на выдвижение — секретарем райкома партии по пропаганде и агитации. Но уперся Васильев: не пойду, не хочу, не представляю себя в этом качестве.

— Ах, так?! — возмутился первый секретарь райкома партии, и не залади­лись у Васильева отношения с властями. Пришлось переехать в Себеж. Там направился в редакцию районной газеты. Явился не с пустыми руками. Была тяга к слову, печатал заметки под псевдонимом. И вот вырезки своих творений положил на стол редактора. Тот разглядел в Васильеве незаурядного журна­листа и принял заместителем редактора.

А потом, в хрущевские времена, когда началась перетасовка районов, оказался Васильев редактором межрайонной газеты в Валдае. Недолго прожили те газеты. Когда их прихлопнули, исполнилась давняя мечта Ивана Афанасьевича — попал он в Ленинградскую Высшую партийную школу. Давно мечтал поучиться основательно и системно. Вбирал жадно науку и культуру, допоздна не вылезал из читалки. Учиться так учиться!

Ивана Васильева взяли собственным корреспондентом в газету “Калинин­ская правда” по Ржевскому району. Эта работа была ему по сердцу: относи­тельная свобода, вольный выбор тем. Разъездная собкоровская жизнь не в тягость, хотя уже стукнуло сорок лет. Находил время для литературных занятий. Жива была в народе память о войне, о партизанах и героическом труде женщин, стариков и детей. Хотелось рассказать обо всем этом. Любил Васильев приводить список сельхозинвентаря, которым располагал ставший миллионером колхоз имени В. И. Ленина: “На девятое апреля 1943 года в колхозе имеется: плугов конных — 2, борон простых деревянных — 3, борон “зигзаг” — 5. Собрано мешков — 42, собрано веревок — 2, собрано хомутов — нет, собрано денег — 860 рублей”. Этот листок из конторской книги говорил о многом, прежде всего о той скудости, с которой начиналось восстановление деревни.

“...В глухих деревеньках и маленьких городах, — вспоминал Иван Афанасьевич, — я встретил поистине Великую Русскую Женщину, в характере которой собралось и отстоялось все, чем одаривала человека земля на протяжении многих и многих веков”. О них, труженицах и кормилицах, получилась книга очерков “Рядом с солдатом”, опубликованная в 1968 году в издательстве “Московский рабочий”. А затем книги “Открытие человека”, “Память”, “Эхо войны”.

Бывший учитель, директор детдома в своих поездках приметливо находил маленьких героев — сельских трудолюбивых ребятишек — и с удивлением, любовью писал о них. Шесть книг выпустил Иван Васильев в издательстве “Детская литература”: “Первая весна”, “Как жить будете, мальчики?” и другие.

Теплилась у Васильева мечта заняться чистым писательством, чтоб целиком посвятить себя литературе. Кто из нашего брата, писателей-газетчиков, издав пять-шесть книг, не мечтал уйти на вольные хлеба. Гоно­рары тогда платили необидные. Можно перебиться во имя высокой цели на таком заработке.

Вступив в члены Союза писателей СССР, решился исполнить Иван Афа­насьевич свою давнюю мечту — осесть в деревне. Столько замыслов теснилось в голове! Да и здоровье порой подводило: надо успеть осуществить задуманное.

Один из колхозных председателей, узнав о сокровенном желании Ивана Афанасьевича осесть в деревне, предложил: “Поедем ко мне! Есть у меня Усть-Держа, шесть изб на берегу Волги, одну старушка продает… Дорога — рядом, автобус ходит, а летом еще и катер по Волге”.

И вот дом в устье Держи, впадающей в Волгу. “Получил я на руки купчую, ключи от дверей, сижу в пустой избе и спрашиваю сам себя: ну что, доволен? Вот она, твоя мечта: четыре стены пять на пять, крохотные сенцы, хлев у задней стены, гнилые рамы, щелястый пол, черный потолок, и печка на ладан дышит. Можно жить? А чего ж, конечно, можно. Если руки приложить… А руки исполняют повеления души… Сменил я перо на топор и рубанок. Стук да стук с утра до вечера”. И жена Нина Алексеевна рада. Врачи ей предписывали деревенский чистый воздух, спокойную сельскую жизнь. Да и он здоровьем не блистал. Упомянул как-то: “В 1972 году прединфаркт, обернувшийся затяжной (до конца дней) стенокардией, склерозом, превра­тил журналиста в писателя”.

Обo всем, что наблюдал с детства, слышал во время собкоровских скита­ний, вспоминалось теперь в Усть-Держе в бессонные предутренние часы. Специально завел для этого тетрадь: “№ 1”, потом “№ 2”. Лежали они у изго­ловья на тумбочке. Всплывет в памяти диалог, картина, емкое слово — в тетрадь их. Чтоб не забылось.

Письменный стол в деревенской тиши, неспешные откровенные беседы с простыми людьми, поездки туда, куда сердце влечет, и, конечно, в родное Верховинино, где уже осталось от силы шесть домов, а в основном бушует дурнотравье: “Опять заныло под грудью — неуютно на родной земле. С таким чувством и вхожу в деревню. Всего три крыши и жердь колодезного журавля поднимаются над садами. Бывшие подворья обозначены густыми крапив­ными буграми. Я замедляю шаги перед каждым бугром, вспоминаю имена, лица, судьбы, перед последним останавливаюсь, раздвигаю бурьян, нащу­пываю каменные приступки, заношу ногу — во мне вспыхивает неодо­лимое желание переступить порог… Потом иду к колодцу, отцепляю крюк с ведром, достаю воду и, припав к ведру, пью не напьюсь — утоляю жажду души”.

A в Усть-Держе рождаются сокровенные строки о судьбе родного Верховинина, многих сотен других деревень, о их жителях, которых никакими запретами на выезд не удержишь, пока не создашь лад. А как этот лад создать? Что человеку надо? Что ищет он в краю далеком?

На эти больные вопросы отвечал или пытался ответить Иван Васильев — самый близкий к сельским жителям писатель-очеркист. Его наполненные болью, тревогой проблемные очерки печатали нарасхват журналы “Волга”, “Москва”, газеты “Советская Россия”, “Правда”, “Сельская жизнь”, многие издательства страны.