Как и предсказывал Ипкаптам, мокрый снег продолжал падать, но не образовывал покрова. Дети и женщины пукавачи были не слишком разговорчивы, и Лобковиц оказался моим единственным собеседником.
На некоторые из моих вопросов он отвечал до странности скупо, и, когда я полушутя упрекнул его в том, что он говорит словно оракул, Лобковиц громко рассмеялся и сказал:
– Это потому, что я говорю, словно оракул.
Он объяснил, что попал не в свое время, в среду, в которой не имеет права находиться. Однако этот мир похож на тот, в котором он жил прежде. Он не сомневался, что я пойму его нежелание выдавать будущее, хотя его все время одолевает соблазн воспользоваться своими знаниями.
Именно поэтому, продолжал он, пророчества и предсказания всегда так туманны. Прямое указание на грядущие события неизбежно изменяет их.
Узнав свое будущее, мы стремимся избежать того, что нам не нравится.
Это не только делает предсказания опасными, но и способствует увеличению многообразия миров. Несколько неосмотрительных слов могут создавать одно за другим дополнительные ответвления. Эти ответвления бесплодны, и лишь немногие из них существуют скольнибудь продолжительное время.
Я вспомнил каменных гигантов и их невразумительные пророчества, но ничего не сказал о них Лобковицу, хотя нас никто не мог подслушать – мы шагали впереди своих подопечных по следам, оставленным воинамипукавачи и викингами.
По мере того, как мы приближались к подножьям гор, изморось сменялась снегом. Следующим утром мы увидели, что земля покрыта белым ковром, а небо прояснилось. День был солнечный. Снег простирался перед нами до самых гор, и на нем почти не было следов.
Нам изредка попадались отпечатки копыт бизонов, заячьих и птичьих лап, но тропа пукавачи исчезла.
Такой поворот событий, по-видимому, позабавил Лобковица. Он вызвался пройти вперед и с высоты своего роста попытаться найти лагерь воинов. Не доверяя ему до конца, я предложил пойти вместе. Может быть, мне удалось бы взобраться ему на плечи и окинуть взглядом более широкое пространство. Таким образом мы воспользовались бы преимуществами, которые давали размеры каждого из нас.
Казалось, Лобковиц развеселился пуще прежнего. Я сказал, что мое предложение выглядит вполне разумным. Лобковиц объяснил, что оно напомнило ему другой случай, не имеющий ко мне прямого отношения.
Извинившись, он согласился, и мы прибавили шаг. Когда мне стало трудно идти, я взобрался на его широкое плечо. Это была самая необычная поездка из всех, что я когда-либо совершал, и меня опять начали тревожить смутные воспоминания о моих прошлых воплощениях.
Впрочем, насколько мне известно, я всегда был Эльриком Мелнибонэйским, хотя многие пророки и колдуны твердили обратное.
Некоторые люди наслаждаются сверхъестественным в той же мере, как другие ценят все реальное. В моей жизни хватало мистики, и я предпочитал иметь дело со знакомыми, осязаемыми явлениями.
Когда Лобковиц заговорил об этом, я рассказал ему все, что знал наверняка. В то время, как я в далеком мире застыл перед лицом гибели всего, что любил, я одновременно проживал здесь свой тысячелетний сон. Мне показалось, что Лобковиц счел меня сумасшедшим.
Но я ошибся. Он сказал, что знаком с подобными явлениями. Многие воспринимают их как нечто само собой разумеющееся.
Лобковиц немало путешествовал на своем веку, и его почти ничем нельзя было удивить.
Мы прошли совсем немного, когда снег начал таять, обнажая тропу, которую теперь нетрудно было разглядеть. Однако между мной и Лобковицем уже установилось нечто вроде дружеских отношений. У него тоже возникло ощущение, что у нас с ним гораздо больше общего, чем с остальными, даже с Клостерхеймом. Я спросил, что он знает об этом человеке.
– Он вечен,- ответил Лобковиц,- хотя и не подвержен реинкарнациям.
Он попросту возрождается вновь и вновь в момент смерти. Этот дар, а вернее, проклятие, он получил от своего хозяина, которого в этой сфере зовут Люцифером. Насколько я понимаю, этот владыка Нижних миров приказал Клостерхейму найти Святой Грааль. Он был точкой опоры самого Равновесия. Но Клостерхейм также хочет заручиться поддержкой традиционного хранителя Грааля.
Я спросил, о ком идет речь. Лобковиц сказал, что я состою в дальнем родстве с семьей, которой поручили охранять Святую чашу. Грааль исчезал несколько раз, и когда это случалось, его приходилось искать, куда бы ни вели следы. Когда его похищали, он принимал различные формы, прячась даже от своих защитников. Сам Лобковиц никогда не принимал участия в поисках Грааля, но эти поиски велись, ведутся и будут продолжаться в множестве миров. Лобковиц сказал, что завидует моей слабой памяти. Он был уже вторым человеком, от которого я услышал это замечание. Я с раздражением ответил, что если он называет мое нынешнее состояние слабой памятью, то я был бы только рад вообще ничего не помнить. Лобковиц извинился.
Вскоре мы догнали остальных. Им нечего было рассказать. Хозяева лодок исчезли, оставив лагерь нетронутым, и мы уютно провели в нем ночь.
Когда мы утром принялись нагружать каноэ, налетел снежный буран. Он носился по лагерю несколько часов, наметая высокие сугробы. С востока дул сильный ветер. К тому времени, когда мы смогли отправиться в дорогу, реку покрыл метровый слой снега и льда. Было ясно, что впереди он еще толще. Нам оставалось либо зимовать здесь, либо идти пешком.
Ипкаптам сказал, что лодки можно тащить за собой как сани. Тогда племя сможет двигаться вместе, ведь было бы глупо бросать детей и женщин одних. Мы отправились в путь, сначала неся лодки на себе, а потом волоча за собой, когда это стало возможно, и наконец достигли предгорий. Острые скалы нависали над нами, вонзаясь темными пиками в вечернее небо.
– Эти вершины выглядят зловещими,- заметил Гуннар, поднимая горсть снега и натирая им шею. Я и забыл, как викинги любят снег. Они тоскуют по нему, как мавры по дождю.
Клостерхейм указал проход в горах. Между вершин петляла темная расщелина, блестевшая, словно черный лед. Вероятно, ее стены состояли из базальта. Склоны гор и росшие на них ели и сосны уже покрыл толстый слой снега. Мы не видели свободной от льда воды и лишь изредка встречали дичь. Время от времени я мельком замечал зимних зайцев, которые мчались по снегу, оставляя черные отпечатки лап на белой пороше. Высоко в небе парили ястребы, высматривая добычу. Еще никогда я не видел столь бесплодной заснеженной пустыни. Она поражала воображение своими просторами, нетронутой белизной. Вряд ли кто-нибудь из нас мог надеяться выжить здесь, разве что за горами раскинулся волшебный рай, защищенный от непогоды. Весь наш опыт и здравый смысл требовали повернуть назад, пока это еще было возможно, и провести зиму в более благоприятных условиях.
Клостерхейм и Гуннар хотели двигаться вперед. Ипкаптам заметил, что продолжать путешествие глупо. Мы потеряем всех людей, но не приблизимся к своей цели. Принц Лобковиц также призывал к благоразумию. Мне еще предстояло пережить лучшую пору своего тысячелетнего сна, и я сказал, что у меня нет аргументов ни за, ни против, но если викинги испугаются прохладной погоды, я буду очень удивлен.
Услышав мои слова, скандинавы заворчали, принимая горделивые позы, и, разумеется, мы двинулись дальше, оставив самых слабых охранять лагерь, если это им по силам. А если нет, они должны были соединиться с остатком племени и ждать нашего возвращения.
Я не знаю, какая судьба постигла этих людей. Больше я не видел этих мальчишек и девочек с их луками и копьями, женщин и стариков, присутствие которых превращало наше путешествие в подобие семейной прогулки. Но даже и теперь, когда мы бросили их в пустыне, они попрежнему были похожи на насекомых. Я никак не мог этого уразуметь.
Я поделился своим недоумением с Лобковицем. Он воспринял мои слова всерьез и сказал, что, по его мнению, племя находится в состоянии какого-то превращения, и именно это придает индейцам столь необычный вид. Следующие поколения, вероятно, приобретут другой облик. Будет интересно посмотреть, кем они станут. На мой взгляд, они уже очень скоро должны были превратиться в пищу для койотов и медведей. При всем своем отвращении к их внешности я сочувствовал этим бедолагам.
