Естественно, меня разобрало любопытство. Быть может, меч Гуннара – фальшивка? Или в нем все-таки заключена магия? Ангурвадель мог оказаться и одним из проклятых клинков, о которых упоминают скандинавские легенды. Разумеется, я слышал это имя, но мне был нужен оригинал. Даже если меч Гуннара настоящий, он всего лишь один из множества братьев Равенбранда.

Как и надеялся Гуннар, плыть по Атлантике было нетрудно. Мы пополнили припасы в британском поселении вдали от мест, находящихся под покровительством норманнских законов. После того, как Гуннар и его люди закончили кровавую бойню, в деревне сталось лишь несколько жителей. Их заставили прирезать свой скот и перенести запасы зерна на корабль, после чего убили. В подобных обстоятельствах Гуннар действует по старинке – обстоятельно и не упуская ни одной мелочи. На сей раз ни я, ни он не обнажали свои клинки.

Мы поплыли дальше, зная, что пройдет немало времени, прежде чем кому-нибудь придет в голову снарядить за нами погоню. У Гуннара был компас со стрелкой из природного магнита и еще несколько мавританских навигационных приборов, которые его люди наверняка считали волшебными. С их помощью мы могли без опаски двигаться кратчайшими путями. Нам повезло – море оставалось на удивление спокойным, а в бледном небе не было ни облачка. Матросы объясняли хорошую погоду удачливостью капитана, сам же Гуннар держался с видом человека, весьма довольного своим опытом и прозорливостью.

У нас выдалось несколько свободных часов, и я завел беседу с матросами.

Они разговаривали дружелюбно, хотя и грубовато. Лишь немногие из этих громил были наделены воображением – вероятно, именно поэтому они были готовы следовать за Гуннаром.

Один из ашанти, которого мы звали Азолингасом, кутался в толстую шерстяную накидку. Он неплохо говорил на языке мавров и рассказал мне, как его и еще десять человек захватили в бою и привезли на побережье, чтобы продать. Их купил сирийский торговец и посадил за весла своей галеры. Через час после выхода в море он, его товарищи и несколько примкнувших к ним невольников захватили судно и сумели добраться на нем до Лас Каскадаса. Там его обманом выманили на берег.

Остальные его спутники погибли в последующих пиратских рейдах.

Азолингас признался, что тоскует по Африке. Поскольку его душа давно покинула тело и вернулась домой, он надеялся вскоре отправиться за ней.

Он был уверен, что рано или поздно погибнет, как только мы окончательно переберемся на сушу.

– Зачем же ты отправился в плавание?- спросил я.

– Я верю, что моя душа ожидает меня на той стороне,- ответил он.

С правого борта задул ветер. Я услышал крик чайки. Уже очень скоро мы должны были причалить к берегу.

Гренландские колонисты настолько бедны, что нам достались только вода, немного кислого пива и тощая овца, которая, казалось, была рада тому, что ее увозят. О нищете здешних поселений ходила молва, их обитатели погрязли в кровосмесительстве, но продолжали держаться обособленно и вели нескончаемую войну с туземцами, которые покушались на их скудное имущество. Я обратился к Гуннару, выразив искреннюю надежду в том, что вход в Нифльхейм находится недалеко, поскольку наших припасов хватит не более чем на две недели. Он успокоил меня, ответив, что там, куда мы направляемся, нам некогда будет есть и пить.

Когда мы покидали Гренландию, чтобы взять курс на запад, погода испортилась. Море, по которому до сих пор ходила легкая зыбь, начало набрасываться на черные скалы могучими волнами. Нам стоило немалых трудов выйти в открытые воды. Мы оставили позади, вероятно, последнюю европейскую колонию, которой, впрочем, отныне было не суждено вести борьбу за существование в этом жестоком мире. Гуннар уже не раз в шутку называл себя самым добрым из ангелов господних.

– Знаете, как величают мой клинок в Ломабардии? Правосудием святого Михаила.- Он начал рассказывать мне какую-то историю, но вскоре умолк, не доведя ее до конца. Казалось, он целиком отдался созерцанию огромных волн. Море колыхалось медленно и тяжело, то подбрасывая нас на сотню футов в воздух, то опуская в вихрящееся водное ущелье с белыми пенистыми гребнями.

Я постепенно привык к величественному ритму волн и начинал ощущать силу и спокойствие грозного океана. Теперь я знал все, что знали Гуннар и его люди, понимал, почему его корабль считают магическим. "Лебедь" мчался сквозь непогоду как барракуда, не обращая на нее внимания и практически не испытывая на себе ее воздействия. Он был так искусно построен, что, оказываясь между волнами, не зачерпывал воду и, как только подходил очередной водный вал, практически всегда взмывал на его гребне. Удовольствие от плавания на таком замечательном судне, которому доверяешь больше, чем самому себе, было для меня чем-то новым, доселе неизведанным. Нечто подобное я ощущал только при полетах на драконах-фурнах. Дерзкая самоуверенность Гуннара уже не казалась мне безосновательной. Закутавшись в свой синий непромокаемый плащ и подставив лицо штормовому ветру, я рассматривал носовое украшение корабля, которое теперь виделось мне в новом свете. Быть может, меня взволновали воспоминания о полетах?

Гуннар расхаживал среди бегущих канатов, из-под его безлицего шлема доносились зычные удалые крики. Буйство стихий действовало на него опьяняюще. Он вскинул голову и хохотал, не умолкая. Потом он повернулся ко мне и схватил меня за руку.

– Клянусь богом, Принц Эльрик, мы с вами станем героями- вы и я!

Радостного возбуждения, владевшего мной, словно не бывало. Я не видел для себя худшей судьбы, чем войти в историю вместе с Гуннаром Обреченным.

Гуннар повел головой, словно зверь, вынюхивающий след.

– Она здесь. Я знаю, она здесь, Мы с вами найдем ее. Но она достанется только одному из нас. Он-то и станет последним мучеником.

Его ладонь легла мне на спину. Потом он повернулся к корме и взялся за румпель.

На мгновение я вспомнил о смерти своей матери, о ненависти отца. Я вспомнил кровавую гибель своей кузины; я не забыл, как она плакала, когда ее душа насильно расставалась с телом. О ком говорил Гуннар?

Кого он имел в виду?

Мы опять провалились между волнами и взмыли на следующем гребне, оставляя за кормой пенный бурун, отчего порой казалось, что мы действительно летим над водой. Наполовину зарифленный парус ловил ветер и действовал наподобие крыла, помогая Гуннару быстро перекладывать руль и сообразовывать движение корабля с перемещением волн. Ни прежде, ни впоследствии я не встречал капитана, способного управлять судном кончиками пальцев, а также отдавать приказы, которые мгновенно выполняются при любой погоде.

Гуннар похвалялся, что, как бы много людей он ни терял на суше, в море не погиб ни один его человек.

Пена укутала палубу, плечи и бедра гребцов, ее хлопья витали в бушующем воздухе. Черные, коричневые, желтые спины сгибались и выпрямлялись, словно множество одинаковых деталей; они блестели от пота и воды. Небо над нашими головами было покрыто рваными облаками, черными и клубящимися. Я плотнее закутался в плащ. Мне нестерпимо хотелось призвать Мишашааа или любого другого элементаля и унять бурю магическими средствами. Но я уже воспользовался чарами, чтобы войти в этот сон! Могущество Равенбранда годилось только для битвы. Попытка пустить его в ход для других целей грозила непредсказуемыми последствиями.

Весь день и всю ночь мы прорывались сквозь бушующие воды Атлантики.

На каждую перемену ветра мы реагировали веслами, рулем и парусами, а теперь, благодаря компасу Гуннара, неслись стрелой на север, пока Гуннар не позвал меня в рубку, чтобы показать его.

– Она стала волшебной,- заявил он.- Какой-то мерзавец заколдовал ее!

Стрелка компаса беспорядочно вертелась из стороны в сторону.

– Другого объяснения не существует,- продолжал Гуннар.- У этого места есть защитник. Кто-то из Владык Высших Миров…

С палубы донесся громкий крик. Мы выбежали из рубки, крытой оленьей шкурой, и увидели Лейфа Большого, лицо которого превратилось в застывшую маску. Он смотрел на огромную голову, торчавшую из бушующей воды. Голова с явной враждебностью взирала на наш хрупкий кораблик. Это была человеческая голова, и она занимала весь горизонт.