— Кеплер, — сказал он громко. — Иоганн Кеплер, он один может разгадать эту тайну!

Он тут же поднялся и прокричал приказания:

— Я покидаю Прагу. Пусть запрягут мою легкую карету! Я хочу как можно быстрее оказаться в астрономической обсерватории.

Вылезая из такси, которое доставило его в центр Флоренции, Томас Харви поднял глаза на апсиду[15] и колокольню базилики Санта-Мария Новелла. С низкого серого неба моросил мелкий дождь, каменные и мраморные плиты церкви блестели от влаги. Подняв воротник пальто, он посмотрел на часы. Полдень. Через час он встретится с Бартоломео делла Рокка.

«Как давно я не приезжал в Италию! — подумал он, шагая по улице Банчи. — Было лето. Одним июньским вечером я открывал для себя Флоренцию в боковом свете заходящего солнца. Мне было, наверное, лет девятнадцать». На мгновение он остановился перед своим отражением в витрине и задумался о долгой жизни, которую прожил. «Что стало с тем молодым Томасом Харви, который путешествовал по Европе?» — спросил он себя, поднимая глаза на купол собора Брунеллески. «Волосы поседели, а у меня по-прежнему нет ответов на вопросы, которые я перед собой ставил. Мир идей, похоже, украл у меня жизнь. А этот средневековый манускрипт, я верил, что однажды смогу расшифровать его… Прошли годы, а произведение упорно хранит свой секрет! Я, вероятно, умру, так и не сумев прочитать ни одну из этих страниц», — подумал он с горечью. Тем временем ноги привели его на Соборную площадь недалеко от Понте Веккио.[16] Там, повернувшись к аркам моста, он смотрел на грязное течение Арно[17] и снова думал о Маркусе Коллероне. «Может, он прав, — сказал себе профессор, — что прекратил гоняться за химерами знаний. Будучи самым блестящим студентом за всю мою преподавательскую карьеру, он решил повернуться спиной к философии. Предпочел столкнуться с реальностью, чем впустую пытаться разгадать тайны бытия…»

Томас взглянул на часы и внезапно вспомнил о цели своего приезда. Тогда, повернувшись спиной к Понте Веккио, он направился к площади Сеньори. Электронное письмо, которое он получил два дня назад от Бартоломео делла Рокки в ответ на свою просьбу, состояло всего из нескольких слов: «Встретимся в пятницу в час дня перед „Мадонной со щеглом“». Прочитав это послание, Томас Харви тут же понял, что его отправитель намекал на полотно Рафаэля, выставленное в галерее Уффици. Необычность ответа и место встречи не удивили его. Пользователи, годами посещавшие исследовательский форум, посвященный ms 408, имели явную страсть к загадкам. Бартоломео делла Рокка, который был, вероятно, одним из самых постоянных участников дискуссии, не отступал от этого правила.

Томас Харви поднялся на второй этаж галереи Уффици. Бледный свет, льющийся с правой стороны, освещал античные статуи и бюсты. В конце прохода он углубился в южный коридор, пересек комнату, посвященную творчеству Микеланджело, и вошел в зал, где висели картины Рафаэля. Рядом с автопортретом художника Томас тут же увидел «Мадонну со щеглом» и профиль стоявшего перед ней человека. Слегка ссутулившись, он оставался совершенно неподвижным перед полотном, которое созерцал. Это был мужчина лет восьмидесяти, высокого роста, совершенно седой, одетый в элегантный костюм-тройку, с золотым перстнем-печаткой на узловатой руке.

— Синьор делла Рокка? — шепотом спросил Томас Харви.

— Как вы добрались, господин Харви?

Затем, не дожидаясь ответа, старик, продолжавший изучать картину, висевшую перед ним, даже не повернув головы, продолжил:

— А вы знаете, согласно недавнему исследованию, тысячи посетителей, ежедневно проходящих по залам этого музея, тратят на каждое полотно всего по семь секунд. Лично я предпочитаю около часа любоваться лишь одним произведением.

— И сегодня это «Мадонна со щеглом»…

— Да, именно так.

— В таком случае мне не хотелось бы вам мешать, мы вполне можем встретиться чуть позже, снаружи.

— Нет, я назначил вам встречу в этом зале как раз для того, чтобы, наконец, познакомиться с настоящим Томасом Харви, с которым я уже больше десяти лет переписываюсь через форум и за телевизионной карьерой которого мне случается наблюдать.

— Почему здесь, а не в другом месте?

— Потому что, если полотна великих мастеров отражают правду, то они также действуют как индикаторы лжи. Лак, который их покрывает, является в некоторой степени зеркалом души того, кто на них смотрит.

— Понимаю. Спросив меня, что я вижу на этой картине, вы узнаете, что я за человек.

— Именно так. Существует столько же возможных толкований этого произведения, сколько людей на Земле. Некоторые прежде всего заметят на ней рассеянный свет, который сообщает пейзажу эту великолепную безмятежность, другие будут говорить о пирамидальной схеме композиции, а третьи среагируют на изменение оттенков красного в одеянии Марии.

— Ну хорошо, синьор делла Рокка, раз вы спрашиваете, знайте, что мой взгляд неудержимо привлекает книга, которую Мадонна держит в левой руке. В этом произведении содержится великая тайна. Хотя Евангелие от Святого Луки не уточняет, что именно делала Мария в момент Благовещения, многочисленные художники, такие как Беллини, Боттичелли или Тициан, решили изобразить ее с книгой в руке. Но что она читала? Никто и никогда этого не скажет. Может, речь идет о пророчествах Исайи, которые объявляют о пришествии Христа? В этом случае из произведения, которое она держала на коленях, Мария узнавала, что назавтра она понесет Ребенка. Книга здесь является стержнем, вокруг которого движется Время. Она таит в себе настоящие секреты, раскрывает прошлое и в то же время предсказывает будущее. Я очень давно стремлюсь прочитать страницы, подобные этим.

Затем, помолчав немного, Томас добавил:

— Мой ответ вас устраивает?

— Меньшего я и не ожидал от знаменитого ведущего «Средоточия мудрости». Но давайте пройдемся, и расскажите мне теперь, что привело вас во Флоренцию.

— Речь идет об экс-сенаторе Марке Уолтеме, он…

— …Да, я знаю, он стал жертвой такого же церебрального осложнения, какое несколько лет назад поразило Дюррана. Новости на форуме расходятся быстро.

— Два года назад, незадолго до того, как угасло его сознание, вы писали Дюррану, чтобы он опасался Эдипа. Почему вы считали, что этот человек опасен?

Сделав вид, что не услышал вопроса, Бартоломео делла Рокка продолжал идти размеренным шагом, словно полностью поглощенный новыми мыслями. Время от времени он слегка поворачивал голову к полотнам, висевшим на стенах, не столько, чтобы полюбоваться ими, а скорее, чтобы успокоить себя, что они находятся на своем обычном месте. Уже давно пожилой человек, родившийся во Флоренции, каждый день приходил в галерею Уффици. Каждый визит погружал его в сердце другой жизни — по его мнению, более близкой к истине. Так, погрузившись в изучение полотна, он всегда с трудом возвращался к реальности.

Нарушив, наконец, молчание, он вздохнул и ответил:

— Я не могу ничего утверждать, так как никто по-настоящему не знаком с Эдипом. Однако…

Подыскивая слова, старик тем временем остановился перед «Поклонением волхвов» Боттичелли. Тогда, отказавшись закончить фразу, он, не удержавшись, пробормотал:

— Какое великолепное произведение, не правда ли?

— Действительно, один из величайших шедевров живописца… Что вы видите?

— Ваш вопрос вполне обоснован, господин Харви. Я увидел вас насквозь, когда вы рассказывали мне о «Мадонне со щеглом» Рафаэля. Теперь моя очередь раскрыться перед вами, представив свое видение «Поклонения волхвов» Боттичелли. Знайте же, что каждый раз, останавливаясь перед этим творением, я испытываю непреодолимое смущение. Прежде всего, мое внимание привлекают к центру полотна торжественность треугольной композиции, напоминающая фронтон античного храма, и длинная ярко-красная мантия короля волхвов на переднем плане. Но главным для меня всегда был автопортрет Боттичелли. Художник изобразил себя на правой стороне холста устремившим пристальный взгляд на зрителя своего творения. Его присутствие меня завораживает! Я долгое время пытался освободиться от его взгляда, но напрасно. Каждый раз, когда я подхожу к этой картине, в конце концов впиваюсь в него взглядом, и так до головокружения! Ведь это нелегкая встреча — между существом, ушедшим около пятисот лет назад, и мной, пока еще принадлежащим к миру живых. Тем более, что я каждый раз задаюсь вопросом: кто из нас двоих более близок к смерти… Он, Сандро Боттичелли, у которого за эти века не прорезалась ни одна морщинка, стоит все на том же месте, повернув голову к тому, кто рассматривает его произведение, или я, который вскоре умрет, не оставив никакого следа своего прохода по этой земле? Понимаете ли, эта борьба не должна длиться слишком долго, так как художник гораздо сильнее, он слишком недосягаем для меня. Я не могу на него повлиять, тогда как он может делать со мной все, что ему заблагорассудится…