— О мой Бог… Боже мой… Это не сон, наконец-то он здесь… Перед моими глазами!

В это мгновение он совершенно забыл о присутствии гостя, который находился в паре шагов, у него за спиной. Д'Астрелли снова приблизился к столу и трепетно взял пергамент.

— Мне пришлось терпеливо ждать всю жизнь, но отныне он мой… мой… Время не терпит, я должен как можно скорее прочесть его!

Несколько минут спустя Томмазо д'Астрелли отложил листок, промокнул платком капельки пота, блестевшие у него на лбу, и, обращаясь больше к самому себе, чем к мужчине, который находился рядом с ним, пробормотал:

— Как я не подумал об этом раньше? Есть три разные системы кодирования, а ключевые слова, которые регулярно повторяются через каждые две-три строчки, здесь лишь для того, чтобы обозначить переход от одной системы к другой! Теперь, когда я знаю шифр, я непременно должен прочесть манускрипт!

Тут профессор д'Астрелли почувствовал стук своего сердца, которое молотом ударяло по грудной клетке. Он поднялся, направился к одной из полок библиотеки, взял с нее копию зашифрованного произведения Роджера Бэкона и положил ее на стол рядом с пергаментом, содержащим ключ.

— Хорошо… — сказал он громко, приложив указательный палец к первой фразе. — Мы здесь находимся во второй системе кодирования, в которой один символ соответствует нескольким буквам нашего алфавита и которую нужно читать на латинском языке. Таким образом, начало манускрипта

переводится как: «Qui hunc librum lecturus est…». Что в переводе означает: «Тот, кто научится читать эту книгу…». Но посмотрим продолжение. Следующее слово не должно быть переведено, оно означает, что мы меняем шифр, равно как и язык…

— Такими темпами, — перебил его гость, который склонился над его плечом, — вам понадобится несколько дней, чтобы полностью расшифровать манускрипт.

— Да, боюсь, что так, — ответил профессор, в первый раз подняв голову.

— Вот почему, чтобы избавить вас от этих трудов, я также привез вам книгу, напечатанную в 1791 году в единственном экземпляре. Речь идет о полном переводе зашифрованного манускрипта.

Говоря это, мужчина положил книгу перед глазами Томмазо д'Астрелли. Профессор тут же схватил ее и спросил:

— Какие тайны открывает это произведение? Скажите мне, быстрее!

— Я этого не знаю. Я его никогда не читал.

— Но… почему? Ваша семья, однако же, давно им владеет…

— Скажем, существует что-то, что интересует меня гораздо больше, чем знания.

Не медля больше ни минуты, профессор принялся просматривать первые строчки произведения. Совсем скоро он полностью сосредоточился на чтении. Он больше ничего не слышал и не видел вокруг себя. Дыхание незаметно ускорилось, что вынудило его делать большие вдохи. Время от времени с губ против его воли срывалось:

— Это невероятно… Как люди могут не знать всего этого?

Внезапно профессор выпустил книгу из рук, резко поднялся со стула и начал озираться в поисках незнакомца:

— Но… это невозможно… Я не могу поверить, что… Однако… доказательство здесь… в этих строках… Значит, это действительно так… в манускрипте содержится великое откровение… Теперь я понимаю, почему автор захотел сохранить все в полнейшей тайне!

Дрожащей рукой Томмазо д'Астрелли схватил свою чашку с кофе, одним глотком опустошил ее и продолжил чтение. Несколько секунд спустя он поднес кончики пальцев к вискам, несколько раз поморгал и попытался возобновить ход мыслей. Дыхание становилось прерывистым. Он почувствовал, как горячая испарина покрыла все его тело. С губ сорвался стон. Читать становилось все труднее и труднее. Для этого он теперь собирал остатки сил, живших в его теле. Он с трудом контролировал голос и вопреки своей воле издавал слабые крики. Внезапно, закрыв лицо руками, он попытался подняться, споткнулся и упал на колени. Весь покрытый потом, он поднял глаза на человека, который безучастно смотрел на него.

— Что со мной происходит? Это ведь вы?.. Вы меня отравили… Что вы со мной сделали?.. Скажите же мне… Так оно и есть, я начинаю понимать… Вы хотите остаться единственным хранителем тайны, это очевидно! Я сейчас сойду с ума, и никто, кроме вас, не будет знать содержания этих строк… Вы преступник… Франческо! На помощь!.. Франческ… Фран…

В это время мужчина медленно поднялся со стула. Он забрал пергамент и книгу, разложенные на столе, аккуратно сложил все в свой портфель и забрал обе сумки, заботливо приготовленные для него хозяином. Затем он направился к двери и тщательно прикрыл ее с обратной стороны.

В холле он встретился с дворецким и простым жестом руки дал понять, что провожать его не нужно.

Открывая дверцу машины, он единственный слышал вопли, доносившиеся из дома.

Настенные часы только что пробили десять. Дворецкий толкнул дверь библиотеки, чтобы забрать поднос. Зайдя в комнату, он увидел профессора д'Астрелли, стоящего на коленях перед огромной грудой книг, упавших со стеллажей. Его члены были абсолютно неподвижны, взгляд остановился. Только грудь равномерно вздымалась. На одежде хозяина и вокруг него Франческо заметил множество мелких бумажных обрывков, которые еще несколько минут назад были бесценными произведениями…

Когда черный «Шевроле» проехал угол Пятой авеню и Восьмой улицы, Томас Харви попросил Маркуса остановить машину.

— Не нужно довозить меня до дому. Высадите меня здесь, мне нужно пройтись.

Перед тем как захлопнуть дверцу автомобиля он приостановился и добавил:

— Это дело не дает мне покоя. Я слишком заинтересован в нем, чтобы думать о чем-либо другом.

— Понимаю. То же самое творится и со мной. Как будто некая могущественная сила побуждает меня разрешить эту тайну любой ценой… даже если бы мне пришлось лишиться жизни!

— Что вы думаете делать теперь?

— Я возвращаюсь в отделение. Если вам нужно будет со мной связаться, я оставлю мобильный телефон включенным на всю ночь.

Несколько минут спустя Томас пошел по Вашингтон-сквер. Асфальт под его ногами еще блестел от дождя. Однако циклон, всю неделю терроризировавший город, на несколько часов взял передышку. Сквозь ветви обнаженных деревьев было видно огненно-рыжее небо. «Кружок Прометея… Кружок Прометея, — повторял он, — почему они выбрали такое название?» Он бесцельно шел, в глубине души зная, что ответ на этот вопрос откроет ему двери, которые он пытался взломать годами. Профессор уселся на влажную скамейку и закрыл глаза. Только что стемнело. Шум города понемногу стихал. Сидя с закрытыми глазами, Харви глубоко дышал, наслаждаясь благоуханием парка — запахи мокрого асфальта и влажной земли напомнили ему детство: часто по воскресеньям он приходил посидеть на этих самых скамейках. Здесь он проводил целые часы, пытаясь найти ответы на вопросы, которые задавал себе. Томас отдался воспоминаниям и, впав в состояние полусна, в котором прошедшее беспорядочно перемешивалось с настоящим, услышал звучащий в его мозгу отголосок старинной мелодии, которую когда-то исполнял Билли Холлидей. Профессор стал вполголоса напевать ноты, которые постепенно всплывали в памяти, затем вспомнил слова:

Но бесконечная грусть, охватившая его вдруг, помешала ему продолжить.

— Возможно ли, что все это не имеет никакого смысла? — вздохнул он. — Детство, старость, смерть являются всего лишь вехами в пути по этому изменчивому и абсурдному миру… Но лучше не знать…

В это мгновение в голову Томасу пришла мысль, и он одним прыжком поднялся на ноги. «Нет… это невозможно, — сказал он себе, — однако я должен в этом убедиться!» Он бросил взгляд на часы и быстрым шагом пошел к зданиям из красного кирпича, принадлежащим Нью-Йоркскому университету.