— И, опираясь на эту обработку, бывший сенатор совершил открытие, которое бы позволило ему расшифровать манускрипт 408?

— Так он полагал. Но разве существует связь между исследованиями Уолтема и его нынешним состоянием?

— К такому выводу меня привели первые результаты расследования. После выступлений на форуме сенатор получил электронное сообщение от незнакомца, пожелавшего с ним встретиться. Марк Уолтем назначил ему встречу у себя дома, на Лонг-Айленде. Немного погодя он потерял рассудок в собственной библиотеке.

— Что вы знаете о подозреваемом?

— Почти ничего. Он посылал свои письма с виртуальных адресов, которые мы не смогли определить. Но каждое из них он подписывал как «Эдип».

— Эдип? — переспросил Томас Харви.

— Это имя вам что-нибудь говорит?

— Да. Это пользователь, который уже несколько лет участвует в дискуссиях на форуме. Никто не знает, ни кто он, ни из какой страны пишет. Но имя, которое он использует, убедило меня в том, что ему удалось расшифровать манускрипт Роджера Бэкона. Эдип — единственный, кому удалось разгадать загадку Сфинкса.[9] Кстати, ms 408 тоже веками называют «сфинксом».

Услышав ответ, Маркус Коллерон долгое время хранил молчание. Ему вспомнилось лицо Марка Уолтема, бесстрастное, неподвижное, мертвое. Бывший сенатор, должно быть, долгое время питал надежду расшифровать манускрипт, и эта страсть привела его — невольно, конечно, — туда, откуда нет возврата. В это мгновение Маркус сказал себе, что рано или поздно это расследование приведет его туда же. И ему придется выбирать, следовать этому пути или нет. Он перебрал в уме все сведения, которые собрал за последние сутки, потом, как бы продолжая размышлять вслух, пробормотал:

— Все заставляет думать, что экс-сенатор был близок к тому, чтобы разгадать код манускрипта. Эдип, узнав об этом, назначил ему встречу, чтобы заставить его замолчать навсегда и остаться единственным хранителем секрета.

Потом, поднявшись, агент ФБР добавил:

— Я наверняка смогу обнаружить новые улики в доме профессора Говарда А. Дюррана, который, без сомнения, стал первой жертвой таинственного Эдипа.

— Если я могу быть вам полезен, Маркус, обращайтесь без колебаний.

— Договорились. Ждите меня перед своим домом завтра в восемь утра.

Прага, 6 января 1602 года.

Двор германского императора

Бартоломеус Спрангер слегка касался полотна кончиком кисти. Каждый его жест был торжественным и элегантным. Он писал портрет императора Рудольфа II. Художник переводил взгляд с мужчины на мольберт и обратно. Бюст Рудольфа, облаченный в темную мантию, едва вырисовывался на темном фоне. Бледно-зеленый гофрированный воротник подчеркивал светлое лицо, которое оживляли розовые скулы. Прямой и широкий нос, над густой каштановой бородой виднелись красные пухлые губы. Волосы монарха были полностью скрыты головным убором, украшенном рубинами и гранатами.

Потрескивание огня в камине за спиной художника практически не нарушало тишину. Император сохранял безукоризненную неподвижность. Его устремленный в окно взгляд терялся в молочно-белом небе Праги, уже в течение несколько месяцев плененной белыми снегами. Синие и желто-красные стены города, золоченые колокольни и перламутровые купола крыш дворца, на которые он любил смотреть в теплое время года, сейчас были окрашены в различные оттенки белого. Взгляд Рудольфа обратился на вошедшего в комнату слугу. Тот долго кланялся, затем объявил, что с императором желает поговорить старший камергер, ответственный за королевскую казну. Взмахом руки монарх приказал впустить его.

Дверь открылась. В комнату вошел человечек маленького роста, полностью одетый в черное. Он явно был охвачен глубоким беспокойством. Быстрые и неровные шаги выдавали спешку, в то время как туловище было наклонено вперед в знак уважения. Он пересек огромный зал, даже не взглянув на последние полотна Арчимбольдо, Жана Брюгеля и гравюры Эгидиуса Саделера, висевшие на стенах. Не заметил он и глобус из золота и серебра, воссозданный скелет доисторического монстра, персидские изумруды и выточенный из кварца череп, которые составляли коллекцию причудливых предметов, — Рудольф любил окружать себя ими. Приблизившись к императору, сохранявшему неподвижность, слуга поприветствовал его, склонившись еще ниже, чем прежде, потом выпрямился и разразился потоком слов.

— Ваше величество, это безумие!.. Шестьсот золотых дукатов!.. Это неразумно… Такая сумма за простой манускрипт… несколько страниц, исписанных незнакомым алфавитом… произведение, смысл которого мы не понимаем… такие траты — это чистое сумасбродство!

— Весь этот мир безумен! — внезапно воскликнул император, прыжком поднявшись с кресла. — Власть, которую я олицетворяю, войны, которые я веду, почести, которые мне воздают, — разве все это не абсурд? Править обремененной долгами богемой против ее воли — это ли не безрассудство? Противостоять конфликтам между католиками и протестантами, управлять завистью немецкого двора, который я покинул, чтобы устроиться в Праге, попытки смягчить постоянную напряженность между Францией и Австрийским домом, сдерживать амбиции моего брата Матиаса, который жаждет получить мою корону, все, что положение обязывает меня делать каждый день, — это ли не сущее безумие? Только поиски высшего знания имеют смысл! Что такое шестьсот золотых дукатов в обмен на последний манускрипт доктора Мирабилиса, брата Роджера Бэкона? Я бы заплатил в сто раз больше, чтобы завладеть этой книгой. И отдал бы жизнь, чтобы суметь однажды ее расшифровать! Десять долгих лет я разыскивал этот труд по всей Европе. Каждое утро я надеялся, что мне принесут радостную новость: манускрипт найден! И вот теперь наконец этот день настал! Скажите-ка мне лучше, удалось ли моим шпионам, привыкшим перехватывать закодированные сообщения, расшифровать эту книгу?!

— Я не знаю, Ваше величество, — ответил старший камергер, опасаясь новой резкой перемены настроения у императора.

— Ну хорошо, в таком случае я собираюсь разузнать это лично. А мой портрет подождет, — заключил он, взмахом руки отсылая живописца.

Сразу после этого Рудольф в сопровождении слуги углубился в коридоры императорского дворца. Его каблуки резко стучали по выложенному цветной плиткой полу залов, которые он пересекал. Дорогой он еще раз подумал о невероятных слухах, уже более трех веков ходивших по поводу манускрипта, который он недавно приобрел.

— Узнать, узнать наконец, — бормотал он себе под нос.

Вот уже более десяти лет Рудольф приглашал ко двору самых знаменитых ученых Европы. Он хотел понять суть окружающего мира, чередование дня и ночи, причину рождения и смерти, секреты течения времени и тайны Вселенной, которую он созерцал вечерами. И, когда один из ученых объявил ему, что разыскал манускрипт доктора Мирабилиса, сердце монарха неистово забилось. В его возрасте надеяться было гораздо труднее, чем когда-либо прежде. Но сейчас энтузиазм юности внезапно проснулся в нем после долгого сна. Когда он в первый раз взял в руки манускрипт и пробежал глазами незнакомый алфавит, он сразу почувствовал, что находится одновременно и очень близко, и очень далеко от цели. Потом он положил свои огромные руки на книгу, и у него возникло предчувствие, что в ней содержится что-то значительное и уникальное.

— Великая тайна, — пробормотал Рудольф. — Возможно ли, чтобы она наконец раскрылась?

Начиная с этого дня разум его почти помутился. Знание было теперь настолько близко, что он в равной степени боялся как раскрыть секрет, так и увидеть, как оно ускользнет от него.

Император вошел в комнату, где вокруг стола собрались шестеро мужчин. Они передавали друг другу манускрипт, который пытались расшифровать. Когда появился монарх, все встали и на мгновение замерли в поклоне.

— Как подвигается работа? — спросил Рудольф.