— Он с вами беседовал?

— Нет, вскоре после прихода я услышал шаги у себя за спиной. Не оборачиваясь, я спросил у него, что он видит на висящей перед ним картине, но он промолчал. Вероятно, боялся быть изобличенным. Немного погодя он ушел. И я больше никогда ничего о нем не слышал. Вот почему я просил Говарда А. Дюррана быть очень осторожным.

— Вы видели его лицо?

— Нет. Мне хватило времени лишь на то, чтобы заметить силуэт молодого мужчины. Больше ничего.

— Так же описали его и супруги обеих жертв.

Сказав это, Томас Харви долго размышлял. Затем, протянув хозяину руку, сказал:

— Благодарю вас, синьор делла Рокка. Благодаря вам я, возможно, знаю способ разоблачить Эдипа.

Прага, 1602 год

Замерзший снег хрустел под колесами императорской кареты, за которой следовали шесть всадников дворцовой гвардии. Круглая ясная луна, висевшая над городом, серебрила купола, покрытые инеем. Завернувшись в шубу, Рудольф набалдашником трости тихонько постукивал по колпаку кареты, приказывая кучеру ускорить ход.

Дыхание, вырывавшееся из лошадиных ноздрей, превращалось в густой туман. Прага в эту ночь казалась пустынной. Комендантский час не объявляли, это пронизывающий холод прогнал жителей с улиц. Бледные огни города постепенно исчезали по мере того, как императорская карета петляла на склонах первых холмов, возвышавшихся над городом. После нескольких поворотов кучер наконец заметил темную массу, поднимавшуюся к небу. Императорская обсерватория. Он остановил лошадей, а один из сопровождавших карету всадников открыл дверцу.

Скинув шубу, император ступил на землю и направился к зданию, освещенному лишь светом звезд. В тот момент, когда один из охранников приготовился постучать, в дверном проеме появился хрупкий силуэт. Это был мужчина маленького роста, в одной руке он держал широкополую шляпу, в другой — сальную свечу.

— Мастер Кеплер, — поравнявшись с ним, заговорил император, — нам нужно поговорить.

Вслед за этим мужчины вошли в обсерваторию, и дверь за ними захлопнулась.

В главной комнате царил сильный беспорядок. Стены были увешаны картами звездного неба. На низком столике, совсем рядом со строящимся телескопом и испещренными расчетами бумагами стоял поднос с куском хлеба и бокалом вина. Прямо на земле среди пяти стеклянных шаров разного размера были разложены измерительные инструменты: отвес, астролябия и секстант.

Внезапно из глубины комнаты послышался стук каблуков. Спускаясь по винтовой лестнице с обсерваторной башни, юноша, одетый в плащ, который явно был ему велик, в окоченевшей от холода руке держал стеклянные пластинки.

— Мастер Кеплер, — воскликнул он, достигнув последней ступеньки, — мне удалось наблюдать светила в созвездии Змееносца, вот их последние позиции, я нарисовал их на этих стеклышках! К тому же я смог…

Увидев императора, он тотчас замолчал и низко поклонился.

— Спасибо, Фридрих, а теперь оставь нас, — приказал ему астроном. Затем поднял глаза на Рудольфа: — Ваше величество, я к вашим услугам.

— Ваши открытия прославили мой двор на всю Европу. Вы единственный раскрыли секрет движения небесных тел, утверждая, что планеты движутся не по кругу, а по эллиптической орбите. Вы первый обнаружили, что небесная и земная физики составляют единое целое. Вы смогли убедить меня, что происходящее в самой маленькой каморке моего дворца состоит в прямом отношении с самыми дальними из звезд. Но сегодня я прошу вас сделать еще больше. Мне бы хотелось, чтобы вы, тот, кто понимает язык Вселенной, попытались разгадать ее секреты!

Говоря это, Рудольф вложил в руки астронома манускрипт Роджера Бэкона. Иоганн Кеплер молча изучил каждую из страниц, затем спросил:

— Ваше величество, могу я задать вам вопрос?

— Я вас слушаю.

— Почему вы так стремитесь расшифровать это произведение?

— Потому что так же, как и вы, поклоняюсь Истине. Мы с вами странно похожи. Посмотрите, что вы делаете со своей жизнью! Вы могли бы спокойно спать в этот ночной час, позволив помощникам трудиться за вас. Но нет! Вы здесь, и будете здесь завтра, подняв голову к звездам, жертвуя своим здоровьем, чтобы понять, как планеты ускоряют свое движение, приближаясь к Солнцу, и что за сила удерживает их на орбите. Так же как и я, вы хотите узнать, где скрывается Бог и каково наше место во Вселенной… Вот почему я хочу расшифровать эту книгу.

— Однако знание иногда хуже, чем неведение.

— Что вы хотите этим сказать?

— Древние греки заметили, что каждую ночь звезды пересекают небо с востока на запад, а некоторые небесные тела совершают движение в обратном по отношению к звездам направлении. Сегодня мы знаем, что это ретроградное движение — всего лишь оптическая иллюзия. Очевидно, так происходит, когда люди смотрят на небо с Земли, которая сама находится в движении.

— К чему вы клоните?

— Я хочу сказать, что истинное знание зачастую показывает нам: то, что мы принимаем за правду, является всего лишь иллюзией. Так, то, что мы считаем жизнью, на самом деле является смертью, а время и пространство, возможно, в реальности не существуют в таком виде, какими мы их всегда себе представляли. Истина обязательно окажется необыкновенной, необычайной, сбивающей с толку! Она, несомненно, превзойдет самые невероятные сказки и легенды. Готовы ли вы, Ваше величество, встретиться с ней?

— Да. Я больше не могу выносить неизвестность! Я говорю на итальянском с Богом, на немецком со своими придворными, на чешском со слугами, однако не способен разговаривать на языке природы! Я предпочитаю быть сбитым с толку, чем умереть в неведении.

— На земле есть два типа людей: те, кто желает прочесть книгу, и те, кто совершенно этого не хочет. Те, кто готов на все, чтобы постичь высшие знания, и те, кто предпочитает жить, не задумываясь о великих мистериях, даже если такая жизнь всего лишь иллюзия. Одни никогда не будут удовлетворены, другие же, наоборот, имеют шанс познать счастье.

— Итак, мастер Кеплер, вы попытаетесь расшифровать этот манускрипт?

— Я постараюсь, Ваше величество. Как только насыщенные снегом облака в ближайшем будущем сделают невозможным наблюдение за небом, я посвящу этому большую часть моих дней и ночей. Однако истинная мудрость, вероятно, потребовала бы, чтобы ни вы, ни я не пытались познать смысл того, что написано в этой книге…

После пяти гудков послышался прерывистый механический голос, записанный на магнитную пленку: «Специальный агент Коллерон. Оставьте свое сообщение».

— Маркус, это Томас Харви, сейчас шесть тридцать вечера, я вернулся в Нью-Йорк… Звоню вам из аэропорта. Я сажусь в первое же такси и еду к себе. Перезвоните поскорее или сразу приходите ко мне домой…

Затем, поколебавшись мгновение, добавил, прежде чем повесить трубку:

— …Я знаю, как встретиться с Эдипом.

Человек за рулем не спускал глаз с такси, в которое только что нырнул Томас Харви. Тронувшись с места, он вынул из кармана куртки телефон и набрал номер.

— Как и предполагалось, он прилетел последним рейсом, прибывшим из Италии… Что? Нет, он один, никаких следов присутствия агента Коллерона… Да, его такси направляется прямиком по направлению к Манхэттену, вероятно, он возвращается к себе. С помощью микрофонов, установленных в его квартире, мы очень скоро что-нибудь разузнаем.

Томас Харви прислонился к дверце такси, которое везло его в центр города. Его дыхание оставляло на стекле запотевший ореол, который он время от времени вытирал тыльной стороной ладони. Снаружи на шоссе обрушивались порывы ледяного ветра с дождем и водяной пылью, затем, подобно стенам небоскреба, широкими восходящими потоками снова поднимались в воздух. Только что стемнело. Город, оказавшийся во власти перекрестного огня фар и неоновых вывесок, был наполнен гулом спешащих мужчин и женщин, пытавшихся вырвать несколько минут из бега времени. Такси только что пересекло Первую авеню. Томас Харви наконец-то почувствовал себя дома. При виде проносившихся за окном привычных кварталов, которые отделяли его от берегов Гудзона, он закрыл глаза и ненадолго задремал. Голос шофера, который только что остановил автомобиль перед домом № 65 по Бликер-стрит, внезапно разбудил его.