К концу второго дня чудовищного штурма, открылись ворота, и из города на монголов ринулись люди с копьями. Чиркудай пошевелился, но, присмотревшись, определил, что в атаку шли не солдаты, потому что не было порядка в бегущей толпе. И в руках они держали не копья, а бамбуковые палки.

Газман, без команды Джебе-нойона, поднял охранную тысячу по тревоге и бросил её на крестьян, приговоренных чжурчженями к смерти. Выстрелив с хода, тысяча отборных нукеров врезалась в толпу, и за полчаса положили всех на землю с переломанными костями. А та тысяча, что караулила ворота, замешкалась, не успела ворваться в город. О чём честно доложил Джебе-нойону командир, вставший напротив него с поникшей головой. Чиркудай посмотрел на посеревшее от сумерек небо и сказал:

– Пошли гонцов в другие тысячи, которые стоят у других ворот. Я снимаю всех. Поезжайте в села и гоните сюда побольше крестьян, – он не обратил внимания на понурый вид командира

Тысячник поклонился и хотел бежать, исполнять приказ. Но Чиркудай жестом задержал его, дополнив:

– Вы будете подгонять китайцев к городу, а вон те нукеры, – он показал на крутящихся на конях воинов около толпы крестьян, – будут гнать их дальше на стены, – посмотрев на Газмана, Чиркудай приказал: – Пошли еще на всякий случай гонцов с моим приказом во все полки.

Газман поклонился и подозвал к себе посыльных. А тысячник, радуясь, что не получил взбучки за свой зевок, поскакал с холма вниз, в сопровождении своей охранной десятки.

Очевидно, Чагадай был очень упрям. Чиркудай видел, что он сидел на своем месте, хотя его иногда закачивало в сторону от усталости. И это упорство понравилось Джебе-нойону, потому что он знал – ждать утомительнее, чем действовать.

Вечером к Чиркудаю подошли несколько командиров с тремя старыми китайцами, которые хотели что-то сказать степному князю. Он согласился их выслушать. Говорить стал самый старый из них, тряся реденькой седой бородой. Нукер, знавший китайский язык, перевёл, что монголы поступают не по-человечески. Нельзя просто уничтожать людей. Монголы должны воевать с чжурчженями, а не с киданями, которых они гонят из селений на город.

– Скажи ему, пусть он прикажет чжурчженям открыть ворота, – сказал Чиркудай переводчику. – Мы возьмем то, что нам нужно, и уйдем.

Нукер переговорил со стариком, и, повернувшись к Джебе-нойону, сказал:

– Старик говорит, что чжурчжени их не послушаются.

– Тогда зачем он отнимает у меня время? – хмуро спросил Чиркудай, и, не дождавшись ответа от старика, резко махнул рукой, приказывая отрубить парламентерам головы.

Нукеры без колебаний исполнили приказ Джебе-нойона. Свистнули клинки, и головы стариков покатились по траве вниз с холма. А их тела, застыв на секунду, упали навзничь, брызгая кровью.

– Оттащите их подальше, – бросил Чиркудай и отвернулся к городу, на стены которого лезли и лезли крестьяне. Чжурчжени уже не стреляли в селян и не отталкивали лестницы от стен. Они молча следили, чтобы между киданями не затесались монголы, переодевшись в их одежду. Но Чиркудай не отдавал команды своим лезть на стены. Он не хотел жертвовать братьями.

Посмотрев на Чагадая, на его трясущиеся губы, Чиркудай неприязненно скривился и отвернулся от принца.

Ночью Чиркудай немного подремал, выплывая из сонного состояния в грозный гул не умолкавших ни на миг барабанов. Их рокот катился по всей низине. Иногда, сквозь басовитый рык, прорывались далекие и тонкие крики китайцев.

Утром поток крестьян начал иссякать. Чиркудай вызвал командиров и опять сказал, что если не будет китайцев, на стены полезут монголы. И через некоторое время кидане опять пошли толпами. Чиркудай удивлялся: как много людей живёт в империи? Идут и идут. Нескончаемый поток. Монголов было меньше. Бай Ли был прав. Но китайцы были слабее, в этом был прав Субудей.

В полдень вновь на мгновение открылись ворота, и из них вышло около десяти человек. Они направились к Чиркудаю под конвоем сотни нукеров. Когда горожане подошли на десять шагов, воины их остановили перед Джебе-нойоном, неподвижно сидящим на своих кошмах. Это были богато одетые старики. Их лица почернели от усталости и пережитого. Мелко кланяясь туменному, они стали гнусаво просить помиловать их город, в котором собралось слишком много людей.

– Открывайте ворота и все выходите из города без оружия, – угрюмо сказал Чиркудай. – А мы возьмем себе то, что нам понравится, и уйдем.

– Я не могу приказать начальнику гарнизона... – пробормотал один из стариков.

– Тогда зачем вы пришли ко мне? – хриплым голосом спросил Чиркудай.

– Мы хотели остановить это кровопролитие... Мы хотели просить о милосердии...

– Я предложил вам метод, как остановить кровопролитие, – бросил Чиркудай. – Я варвар, поэтому не знаю, что такое милосердие, – и, отвернувшись от парламентеров, посмотрел на Газмана: – Гони их в шею. Они мне не нужны.

Газман махнул рукой, и нукеры стали конями теснить стариков к городу. Поняв, что уговорить монгола не удалось, послы трусцой припустили к воротам. Но их открыли лишь тогда, когда нукеры удалились на приличное расстояние.

– Будем ждать? – поинтересовался Газман.

– Будем продолжать, – поправил заместителя Чиркудай и опять застыл, обняв руками поднятые к подбородку колени.

И вновь воины принялись бешено стегать крестьян, подгоняя их к стенам. Однако через час ворота медленно открылись, и из них повалили китайцы. Это были горожане и не только мужчины, но и женщины. Они прошли по мосту через ров, и стали скапливаться, на обширной, травянистой площадке у дороги.

Следом за ними из ворот потекли крестьяне, которым посчастливилось перебраться через ров и стены и остаться в живых. Крестьяне вставали поодаль от горожан, в низине. Чиркудаю сразу бросилось в глаза, что это совершенно разные сословия. Но для него они все были врагами. Нукеры остановились без команды, прекратив гнать крестьян на смерть.

Газман искоса посматривал на Джебе-нойона, ожидая приказа. Чагадай встал со своего места, с удивлением наблюдая за сдачей непокорного города.

– Здесь не все, – негромко обронил Чиркудай, посматривая на всё увеличивающуюся, растущую толпу. – Из города не вышли солдаты.

Газман согласно кивнул головой. Но ворота города не закрылись и после того, как поток людей идущих из города, начал уменьшаться.

– Поезжай к городу и скажи, чтобы выходили все! – приказал Чиркудай заместителю.

Газман поклонился и помчался с охранной десяткой вниз. Поговорив с испуганно озирающимися горожанами, он вернулся назад.

– Они говорят, что солдаты совещаются, – доложил он туменному.

Чиркудай помолчал и, посмотрев на бледного Чагадая, стоявшего неподалеку и внимательно наблюдающего за ним, перевел взгляд на Газмана:

– Незаметно собери три тысячи нукеров и подготовь к атаке, – негромко произнес Чиркудай. – Вам нужно будет прорваться в город. Я думаю, что там осталось немало солдат. Ты должен их всех уничтожить.

Газман понимающе кивнул головой.

Ещё раз, взглянув на согбенного Чагадая, Чиркудай поманил пальцем командира охранной тысячи, слышавшего приказ командующего:

– А ты, собери остальных нукеров, которых не возьмет Газман, и по моей команде уничтожь всех: и горожан и крестьян. Сделай быстро. Придумай что-нибудь.

Командир тысячи застыл на мгновение, но промолчал, покорно поклонившись.

– Исполняйте!

Газман и тысячник, бросились к своим коням, и умчались в разные стороны. Чагадай медленно сел на кошмы, которые ему постелили нукеры. Он понял, что Джебе-нойон ничего ему не прикажет.

Через час, когда от китайцев отделилась небольшая группа людей для переговоров с главным монголом, из-за небольшого леса, закрывающего дорогу в версте от города, выехало около сотни непонятных всадников. Издали казалось, что они одеты в китайскую одежду. Горожане загомонили и заволновались, предполагая, что это передовые разъезды чжурчженьской армии. Неторопливо подъехав к открытым воротам, всадники неожиданно подняли луки и очень быстро перестреляли охрану у ворот. А затем сотня влетела в город.