— Нет, — покачал головой аскан, — никогда бы я не стал таким, как ты. Ты хотел, чтобы я носил твое имя. Но с именем Маласа люди связывают набеги и грабежи. Это я должен был испытывать стыд, что у меня такой отец.

— Люди! — Малас усмехнулся в седые усы. — Ты называешь людьми дикарей вроде савраматов?

— Да. А также синегорцев и даже берендов, от которых так позорно бежала твоя конница.

Гримаса боли и унижения исказила суровое лицо вождя.

— Если бы не спешка этого жадного и тщеславного толстяка, — прошипел он в усы, — никогда бы я не испытал такого позора…

— Ты так ничего и не понял, отец, — вздохнул аскан. — Ты водил дружбу с головорезами вроде Арана и Салыма, которые готовы были предать тебя в любую минуту. Ты послушно подчинялся Руму, продавшему свою душу силам зла. Ты поднял руку на того, кто в конце концов пощадил тебя. Еще месяц назад здесь был сплошной песок, а в Аракосе не было ни капли влаги. Этверскую пустыню пересекала Змеиная Река, а царица Великой Пустоши готовилась превратить в пустыню весь Поднебесный мир. На что ты надеялся, на что рассчитывал? Царица Морошь и тебя превратила бы в своего раба, и весь наш народ. Напав на Синегорье, ты вольно или невольно помогал ей.

— Дело прошлое, — махнул рукой Малас. — Не нужно поучать меня на старости лет. Я сложил с себя обязанности вождя, чтобы иметь время подумать над своей жизнью. Скажи лучше, правду ли говорят, что ты видел в пустыне Золотой дворец?

— Да, правду. Только он вовсе не золотой.

— Значит, он на самом деле существует!

— Месяц назад еще существовал. А сейчас не знаю.

— Как так?

— Он был воздвигнут с помощью колдовства. А теперь, когда главная колдунья мертва, все ее деяния тоже мертвы. Приедем домой, я все расскажу в подробностях. И спою новые песни, которые у меня появились. — Аскан опять достал рифелу из кожаного чехла и начал перебирать звонкие струны.

— Что это за песня, про которую старики говорили, что она изменит мир? Как песня может изменить мир?

— Эта песня уже спета, — ответил ему сын, — и она действительно изменила мир. Разве ты не заметил? Пришло время петь новую песню. И она почти готова…

Начинались сумерки. Малас вдруг остановил коня и стал пристально всматриваться в глубину Этверской пустыни, по краю которой они ехали.

— Глаза ослабли к старости, — посетовал он. — Посмотри, действительно ли савраматский отряд заметил нас и скачет сюда.

— Это не отряд, это верблюжий караван, — ответил молодой певец.

— Караван? Ты что, смеешься? Отроду савраматы ни с кем не торгуют и убивают всякого, кто вторгается на их пустынную землю.

— Привыкай к тому, что настали другие времена, — улыбнулся аскан.

Караван из четырех верблюдов медленно приближался к ним. Когда они были уже совсем близко, аскан крикнул по-савраматски:

— Откуда и куда путь держите, добрые люди?

— Из Страны Садов в Синегорье, — ответил сидящий на первом верблюде. — Из Фонтанного города в Ладор. Царь Седон послал дары князю Владигору.

— Царя Седона я знаю, — крикнул аскан. — Но что такое Страна Садов? Никогда о такой не слышал.

— Чужеземцы вроде тебя прозвали ее Великая Пустошь. Но теперь пески уходят. Повсюду бьют родники, журчит вода и расцветают сады.

— Мне знаком твой голос, — крикнул аскан. — По-моему, мы встречались. Скажи, тебя зовут Тарг?

— Да, меня зовут Тарг, и мы действительно встречались. Но твоего имени я до их пор не знаю.

Аскан покосился на отца и выкрикнул:

— Мое имя Малас. Малас-младший. Доброго тебе пути, Тарг.

Разойдясь с караваном, отец с сыном вскоре спешились и развели костер, готовясь к ночлегу. Аскан вновь достал свою новую, подаренную князем Синегорья рифелу и тихонько запел:

В подземном хранилище древних рукописей, что скрыто от посторонних глаз в глубине Ладорского холма, между сундуками важно расхаживал Чуча и обращался то к одному, то к другому подземельщику с укоризной:

— Вы что же думаете, овладеть мудростью ваших предков — пустячное дело? Нет, друзья мои! Придется попотеть. Не каждому открывается смысл древних писаний. Даже я не сразу смог прочесть Клигу пророка Смаггла. О гордыне и самоуверенности пришлось навсегда забыть.

Подземельщики, к которым обращался он, принадлежали к племени железняков, то есть грунов, и их вряд ли можно было уличить в самоуверенности и гордыне. Оба были очень юны и слушали своего наставника с открытыми ртами и покорными взорами. Еще под Вороньей горой они ни на шаг не отходили от носителя священной Книги пророка Смаггла, которую даже их деды считали безвозвратно пропавшей. Когда гора начала рушиться, они оказались среди немногих, кто рискнул выбежать за Чучей в степь. Большинство грунов разбежались по подземным пещерам и коридорам. Многие попадали в Огненную Реку. Родители этих двоих юношей также наверняка погибли под рухнувшей громадой горы. Однако детей своих груны никогда не баловали ни вниманием, ни родительской заботой, ни любовью, и скорбь, которую эти двое испытывали по умершим, не была долгой. Чуча заменил им отцов. Он кормил их, учил грамоте, рассказывал об истории рода подземельщиков, которую уже не многие груны помнили. Страсть к вину стала единственной радостью, которой предавались под Вороньей горой груны, это когда-то дружное и могущественное племя подземельщиков. Поэтому, когда один из молодых учеников отхлебнул из кувшина вина, которое Чуча принес из поварской для себя, Чуча снял ремень и больно высек провинившегося, пригрозив прогнать его с глаз долой. Угроза беднягу устрашила настолько, что он умолял повторить истязание, лишь бы это смягчило гнев почтенного учителя. И вот теперь он сидел на сундуке, боясь пошевелиться, и ждал, когда Чуча кончит свою речь и можно будет встать и размяться.

— …Сегодня вновь продолжим грамотой заниматься, — произнес уважаемый учитель и зевнул. — А то ведь стыдоба какая, своих имен написать не можете!

— А для чего нам это? — спросил второй грун, растерянно выпучив круглые желтые глаза. — Ну, читать — это понятно. А имена свои писать, для чего это нам?

Чуча всплеснул руками:

— Эх, голова твоя железная! Да разве ж предугадаешь зачем. Вот я, к примеру. В молодости думал, что не только писать, читать никогда не понадобится мне. А сам между тем вон куда попал! — Он обвел широким жестом сундуки, в которых хранились старинные книги и свитки. — Да не будь я грамоте обучен, Книга пророка Смаггла и по сей день, может быть, считалась бы пропавшей. Ну, хватит болтать! Думаете, мне нравится в головы ваши знания вбивать? У самого дел невпроворот! — Чуча опять зевнул.

— Учитель! — промолвил первый грун. — Ты устал сегодня. Не спал, всю ночь писал что-то. Может, прочтешь нам?

— Ну хитрецы! — погрозил Чуча пальцем. — Вам бы только от дела отлынивать. А что, право? Прочту, в самом деле, что у меня сегодня получилось. Ладно, слушайте.

Груны заулыбались, приготовясь слушать. Чуча взял несколько исписанных мелким почерком листов, прокашлялся и начал читать:

— «Зима в тот год запоздала. Зато весна выдалась бурная, с грозами и ливнями. И были предзнаменования страшные, грозившие бедствиями народам Синегорья и Ильмера. Желто-бурая туча приползла с востока и пролилась не дождем животворящим, а мелким песком, погубившим посевы и вынудившим бедных селян сниматься с места и искать убежища в иных местах…»

Оба груна слушали, забыв обо всем на свете. Чуча продолжал читать и спохватился лишь тогда, когда время ужина давным-давно миновало.