— Вставай, вставай, мил человек, пора уж, утро наступает. Хотя здесь и не видать его, утра-то, а все ж ты мне, старому, поверь, да и не годится под землею-то спать долго, особливо у меня, слуги Переплутова, так заспаться можно, что и вовсе не проснешься…

Дар открыл глаза. Он был все в той же подземной горнице чародея Микеши. Старик, бормоча, хлопотал у очага. Мальчик потянул носом легкий запах дыма вперемешку с ароматом какой-то печеной снеди. Сразу захотелось есть.

Он встал и потянулся. Пятнышко тряхнул гривой, будто поприветствовал своего хозяина. Дар подошел к ручью, ополоснул лицо чистой холодной водой и напился. Вода показалась ему необыкновенно вкусной. Он почувствовал себя бодро, упругая молодая сила растеклась по мускулам, остатки сна окончательно улетучились. Дар подошел к Микеше.

Старичок приветливо ему улыбнулся и протянул небольшую лепешку бурого цвета, пахнущую, однако, не хлебом, а чем-то вовсе незнакомым. Лепешка была горячей и твердой.

— Что это? — спросил Дар.

— Это хлебушек мой. Из коры да кореньев. Мука крупновато помолота, да это не беда. Ты поешь, поешь, чего спрашивать раньше времени!

Мальчик с трудом откусил твердый кусок лепешки и долго его жевал. Микешин хлеб нельзя было назвать аппетитным, он был совсем не посолен и горчил. Дар подумал, что больше одного куска ему трудно будет заставить себя съесть. Но второй ему и не понадобился, он вдруг почувствовал, что совершенно сыт и если чего и хочет, так это еще немного воды из ручья.

— Наелся? — спросил Микеша и удовлетворенно хихикнул. Затем протянул мальчику мешочек с теплыми еще лепешками. — Этого тебе надолго хватит. И водички в дорогу тебе дам.

Микеша снял с полки маленькую круглую баклажку, подошел к ручью и наполнил ее до краев свежей водой. Затем заткнул баклажку деревянной пробкой и протянул Дару:

— И этого тебе надолго хватит.

— Спасибо, — сказал Дар и поклонился старичку. — Что же, Микеша, в путь пора. Указал бы ты мне, как из леса выехать.

— Из леса? — переспросил старичок. — А это мы сейчас посмотрим. Стрелочка-то, гляди, вон куда повернулась. — Он указал глазами на круглую каменную плиту в центре пещеры.

Дар вспомнил, как Микеша предостерег его вчера, чтобы он не наступил невзначай на эту плиту. Тогда выдолбленная в камне стрела указывала в сторону выхода из пещеры, будто советовала мальчику возвратиться туда, откуда он только что приехал. Сейчас она смотрела острым концом в сплошную гранитную стену, и Дар напряг зрение, стараясь разглядеть в сумраке щель или трещину, которые могли бы быть приметами потайной двери. Однако ничего такого он не обнаружил, стена была цельной.

— А в той стороне что? — спросил он.

Микеша вздохнул, добродушная улыбка на его морщинистом лице сменилась озабоченностью, и он ответил с некоторой даже опаской:

— В той стороне Великая Пустошь, туда по своей воле не ездят… Оставался бы у меня, ты мне понравился, годик бы пожил, пока лес не отомкнут, и к Евдохе своей воротился. И мне на душе спокойней. А?

Дар молча покачал головой. Микеша казался искренне огорченным, но уговаривать мальчика больше не стал.

— Что ж, в путь так в путь, — сказал он. — Может, свидимся еще. Веди сюда конька своего.

Пятнышко словно понял человеческий язык и сам подошел к плите со стрелой, возле которой стояли Дар с Микешей. Старичок помог мальчику взобраться в седло и отошел в сторону.

— Держись крепче и не бойся, — напутствовал он Дара. — Бояться потом будешь. Да хранят тебя боги.

Конь шагнул на плиту и остановился. У Дара заколотилось сердце от предчувствия чего-то необычайного. Но ничего не происходило, и он вопросительно посмотрел на Микешу. Тот молча пятился назад. Внезапно воздух задрожал, лицо старичка и все предметы в пещере утратили четкость, стали зыбкими и, наконец, растворились в сплошной белесой пелене. В ушах засвистело, тело стало необыкновенно легким. Он вцепился в луку седла, попытался крикнуть что-то, но голос пропал, а вместе с ним исчезло всякое ощущение времени и пространства, мгновение стало вечностью. Мелькнула мысль, что это все еще сон, и Дар закрыл глаза, ибо все равно не мог ничего видеть в белесой пелене. Свист то стихал, то вновь нарастал до боли в ушах, но никакого ветра не было. Становилось жарко. Вдруг наступила тишина. Дар открыл глаза и вскрикнул от яркого, до рези в глазах, солнца.

Он находился в песчаной степи без конца и без края. Привыкнув к солнечному свету, Дар огляделся по сторонам, но тщетно взгляд его пытался зацепиться хоть за что-нибудь. Повсюду был лишь песок, сквозь который временами пробивались стебли иссушенной солнцем травы. Безоблачное небо было не голубым, а золотистым от зноя. Сразу захотелось пить. Пятнышко неуверенно сделал несколько шагов вперед и остановился. Дар услышал, как зашуршал песок за спиной. Обернувшись, он увидел, что плита, такая же в точности, как в пещере у Микеши, только без стрелы, медленно опускается, словно тонет, образуя большую шуршащую воронку. Вскоре плита совсем исчезла, воронка разгладилась и вновь наступила тишина.

— Куда нам дальше, Пятнышко? — спросил Дар.

Жеребец вздрогнул, очнулся от оцепенения и медленно потрусил вперед — на юг ли, север, восток или запад, сказать было трудно.

За весь день ничто не нарушило однообразия пустынного пейзажа. Дар, жалея уставшего жеребца, время от времени спрыгивал с седла и шел рядом. Он пересиливал искушение выпить зараз больше одного глотка из маленькой баклажки: неизвестно, сколько им предстоит пройти, прежде чем они доберутся до ближайшего водоема. Есть ему не хотелось.

К вечеру Пятнышко уже не шел, а едва плелся. Начало садиться солнце, и в какие-то полчаса зной сменился прохладой, такой же сухой, как днем. Пересохшее горло саднило, казалось, воздух царапает его. Очень быстро стемнело. Путники остановились. Идти дальше не было сил.

Дар подумал про себя, что зря они вышли в путь утром. Лучше было бы путешествовать ночью, чтобы с меньшими мучениями преодолеть эту пустыню, которую Микеша назвал, кажется, Великой Пустошью. Неужели настолько она пустая, что ни родника в ней, ни колодца, ни живого существа? Дар опять потянулся к баклажке, но заставил себя отвести руку. В ней должно было оставаться воды на два-три глотка. Проверять себя он не хотел, боясь, что воды окажется еще меньше.

Мальчик расседлал жеребца, и Пятнышко тут же улегся на песок. Дар сел рядом, облокотившись на седло. Безлунное небо сияло звездами, особенно ярко горело созвездие, шесть звезд которого образовывали полукружье. Оно манило Дара, притягивало взгляд, хотелось смотреть на него бесконечно. Глаза мальчика затуманились, и он сам не заметил, как заснул.

Его разбудил холод. Рубаха отяжелела от росы и прилипла к телу. Было по-прежнему темно. Пятнышко стоял, настороженно прядая ушами и прислушиваясь к ночным звукам. Пустыня больше не казалась безжизненной, отовсюду доносились шорохи, писки, чудился чей-то вой вдалеке. Маленькая змейка прошелестела под ногами и быстро скрылась во тьме. Затем Дару послышалось конское ржание и человеческие голоса. Он напряг слух, но ни слова не смог различить. Да и голоса ли слышались ему? Может, снова песок прошуршал?..

Звезды потускнели, а затем и вовсе исчезли, скрытые облачной пеленой. Дар опустился на колени и в сплошной темноте пошарил рукой, ища мешок с баклажкой и Микешиными лепешками. Наконец он нащупал его, но развязать не успел. Что-то заставило его поднять голову и пристально вглядеться в непроглядную тьму. Из темноты выступила женская фигура в белом одеянии до пят. Она приближалась совершенно бесшумно, даже песок не шуршал под ее ногами. Мальчик попятился, уперся в конский круп и почувствовал, что Пятнышко всего бьет мелкая дрожь. Его страх передался Дару, и он спросил, еле шевеля пересохшими губами:

— Ты кто?

— Не бойся, я не причиню тебе боли, — ответила незнакомка тихим печальным голосом и подошла совсем близко. Ее лицо было совсем юным, совсем не страшным, она была не женщиной и даже не девушкой, а девочкой, такого же примерно возраста, как и он сам.