В самом удобном для нападения месте вожак остановился. Медлить было бессмысленно. Старый волк поднял голову к небу, и полный тоски и отчаяния вой разнесся по лесу.

Волки истолковали это как призывный клич. Двое из них почти шагнули на спину жеребцу, намереваясь вонзить клыки одновременно в холку и в круп. Конь дико заржал, встал на дыбы, и каким-то чудом ему удалось стряхнуть нападающих на узкое дно оврага. Послышался хруст раздробленной задним копытом волчьей головы и предсмертный визг оплошавшего зверя. Второму удалось выбраться из-под копыт невредимым, и он отскочил назад, отрезав жеребцу путь к отступлению и готовясь к новому прыжку. В этот момент еще два волка прыгнули на конскую спину, но и они не удержались на ней и скатились вниз, не успев нанести ни одной раны своей жертве. Вожак с удивлением подумал, что опытные волки стали вдруг нерасторопней неуклюжих щенят. Молодой наглец возбужденно бегал по краю оврага, взрыхляя снег и готовясь прыгнуть наверняка. Тем временем внизу на жеребца бросились сразу сзади и спереди. И почему-то вновь неудачно. Конь по-прежнему был цел и невредим, ни капли горячей крови не пролилось на снег. Он медленно двигался по узкому проходу, сверкал обезумевшими глазами и часто взбрыкивал, предупреждая очередное нападение. Волки благополучно уворачивались от его копыт, но большего им не удавалось достигнуть.

Наконец прыгнул молодой волк. Момент, который он выбрал, был самый удачный — жеребец встал на дыбы, подставив шею. Вожак видел, как блеснули в лунном свете мокрые от голодной слюны клыки, как пасть молодого наглеца вновь сжалась и он больно ткнулся носом в конскую грудь. Жеребец перескочил через упавшего волка и рванулся вперед, обдирая левый бок о каменистые стены Волчьей Щели. Волки преследовали его по дну кривого оврага.

Наверху остался один вожак. Он не понимал, почему жеребец все еще жив, а волки так нерасторопны. Но как бы то ни было, именно ему надлежит нанести решающий удар, которого от него ждет стая.

Жеребец уже миновал самое узкое место Волчьей Щели, края оврага расширялись и становились пологими. Вожак сделал короткий разбег и, выпустив в прыжке когти, опустился на холку жеребца, сжав ее всеми четырьмя лапами. Внезапно волк почувствовал, что помимо его воли когти вновь втянулись в подушечки лап, он суетливо заелозил всем телом, стараясь сохранить равновесие и не упасть под копыта. Челюсти его одеревенели, и ему никак не удавалось распахнуть пасть, чтобы впиться клыками в холку. Вместо этого он беспрерывно тыкался мордой в конскую щетину, его разбитый нос начал кровоточить. У жеребца уже не осталось никаких сил, чтобы стряхнуть зверя, и он лишь инстинктивно брел вперед, едва переставляя ноги. Со стороны могло показаться, что происходит некое скоморошье действо: едет волчина верхом на коне. Однако время и место для представления выбрано было не слишком удачно, а хохочущих зрителей заменяли четыре голодных волка, которым было вовсе не до смеха в этом зимнем предрассветном лесу. Они уже не предпринимали попыток напасть на жеребца и лишь бежали рядом, время от времени задирая острые морды и с надеждой и страхом поглядывая на своего вожака.

Овраг кончился. Жеребец с волком на спине поднялся на холм. Внизу открылась река с дымящимися полыньями. Откуда-то спереди потянуло вдруг запахом дыма и человеческого жилья. Жеребец встрепенулся, стряхнул с себя ненавистного седока и так быстро, как только мог, побежал вперед. Его никто не преследовал.

Едва старый волк поднялся на ноги, к нему подскочил молодой и бросился на него со всей своей необузданной яростью. Два волка сцепились в один рычащий клубок. Спустя несколько мгновений вожак отскочил в сторону, ухо его было разодрано, ощеренная пасть покраснела от крови соперника. Молодой, несмотря на рану в боку, отступать не собирался и, припав на передние лапы, готовился снова наброситься на старого, которого считал виновником всех неудач. Неутоленный голод усилил его непримиримость и лишил чувства страха. Старый вожак, выбирая в снегу опору потверже, отступил назад, и еще два волка, осмелев и истолковав его движение как робость слабого перед сильным, накинулись на него. Молодой тут же присоединился к общей куче. Четвертый волк не пожелал участвовать в драке и лег на снег, но старался не упустить ни малейшей подробности схватки, чтобы потом в логове рассказать о ее исходе всему волчьему клану.

От неминуемой гибели старого волка спасло то, что в торопливой сумятице его враги мешали друг другу. Ни одна рана, нанесенная беспощадными клыками, не оказалась, к счастью, смертельной. Ему удалось наконец вырваться и, приволакивая заднюю лапу и оставляя за собой на снегу кровавый след, отбежать на некоторое расстояние. Нападавшие также понесли потери. Один с перекушенным горлом все еще бился в судорогах. Другой крутился на месте, стараясь зализать кровоточащую рану на хребте. Менее всех пострадал молодой волк. Он двинулся было к старому, чтобы возобновить смертельный поединок, однако заметил, что никто не следует за ним. Тогда он повернулся к старому задом и, гордо подняв морду, прошествовал на самую вершину холма. Встав в величественную позу, он вытянул шею и торжествующе завыл. К нему приблизились два волка и поддержали его своей песнью, признавая в молодом яростном волке нового вожака стаи.

Старый вожак повернулся и, прихрамывая, заковылял вдоль реки прочь от этого проклятого места, где его унизили и предали.

Деревня еще спала. Была она небольшой, в пять дворов, и звалась Дрянью. Еще в незапамятные времена какой-то путник в сердцах разбранил деревушку то ли за близость к Заморочному лесу, то ли за негостеприимство ее жителей, то ли еще за какие прегрешения, теперь и не вспомнишь, да только незавидное имя прилепилось к деревне накрепко и навсегда. Ее обитателей, впрочем, это мало трогало. Как говорится, кому свинья, а нам семья. Да и путники нечасто забредали в эти места, так что не перед кем было и стыдиться.

В покосившейся и почерневшей от времени избушке на самом краю деревни мекнула коза. В ответ произошло некоторое шевеление на лавке, ворчание, вздохи, зевки, и наконец из-под овчины выглянула неопределенного возраста баба в дырявом шерстяном платке. Она осторожно спустила ноги на пол и поежилась, пытаясь поскорее всунуть их в латаные валенки.

Коза вновь подала голос, на этот раз повеселее.

— Угомонись, ненасытная, — махнула на нее рукой хозяйка и потрогала печь, едва теплую. — Стужа-то кака ноне! И дрова кончаются… Как быть, не придумаю. А?

На этот раз к козе присоединился козленок. Дрожащий его голосок звучал нежно и жалобно.

Хозяйка сняла с печи не остывший еще горшок и вылила содержимое в узкую лохань. Коза с козленком склонились над ней и принялись за теплое варево. Внезапно коза подняла голову и настороженно прислушалась.

— Ну что еще? — Хозяйка, закладывающая в печь тонкий ольховый сушняк, оторвалась от своего занятия и взглянула на обледенелое слюдяное оконце, сквозь которое в избу проникал слабый свет зари. — Ешь, ешь, до ужина не получишь от меня ничего.

Коза, однако, не послушалась благоразумного совета и по-прежнему стояла, настороженно поводя ушами и глядя куда-то сквозь стену.