— Думаю, вон про него. — Певец кивнул на Дара, который, размышляя о чем-то, прогуливался поодаль.

К ним подсел Владигор:

— Как ты мне пел тогда, в яме? «Приди же тот, кто не знает лжи, и маленький камень в большой вложи…»

— Тот камень Алат упрятан в земле, — тихо пропел аскан. — Небо грустит без него во мгле. Приди же тот, на ком крови нет, открой темницу, где спрятан свет…

Все трое замолчали, глядя на пляшущие язычки огня, которому недолго оставалось гореть, — слишком немного сучьев уместилось в мешке аскана.

Дар, побродив вокруг, направился к Пятнышку, который отошел далеко от костра и стоял в неподвижности. Подойдя к коню, мальчик вздохнул и обнял его за шею. Пятнышко фыркнул и отстранился.

— Ты что, Пятнышко? — спросил Дар и вдруг увидел прямо перед собой черный вход в подземелье. Из пологой дыры веяло сырым холодом, казалось, что-то страшное подстерегает там мальчика, вот-вот выскочит наружу и схватит его. — Ты отсюда меня вывез? — спросил он шепотом. Пятнышко заржал тихо и даже как-то жалобно.

Внизу действительно что-то зашевелилось, не издавая при этом ни звука. Дар зажал себе рот, чтобы не закричать, но вдруг узнал белое платье до пят и тонкую фигуру. Из-под земли вышла знакомая девочка, вернее, девица уже. Лицо ее округлилось, ключицы больше не подчеркивали худобу, покатыми стали плечи, грудь под сорочкой мягко приподымалась при дыхании. Но глаза оставались такими же печально-приветливыми и ясными.

— Ты опять идешь за мной, — сказала она с грустью. — Такого упрямца я еще не встречала.

— А разве я у тебя не один? — спросил Дар. — Еще кто-то есть, кого ты предупреждаешь о смерти?

— Сейчас только ты у меня есть, — ответила та. — Наверное, когда-нибудь будут и другие, но тогда и я буду другой.

— Ты изменилась, — сказал Дар, невольно любуясь ею.

— Это из-за тебя. Ты стал старше, а мы ведь с тобой взрослеем вместе. Ты мне нравишься, но я не хочу, чтобы ты шел за мной под землю.

— Я не могу иначе. — Дар опустил голову. — Подскажи лучше, чего мне бояться?

— Всего, — вздохнула та. — Ты так уязвим! Твое тело не защищено от острого меча или ножа, от зубов хищных зверей, от яда…

— А мой камень? Он разве не защищал меня до сих пор?

— Ты скоро расстанешься с ним. Хорошо, если это случится по твоей собственной воле.

Дар подумал немного и спросил:

— Смерть, как ты говоришь, сопровождает всякого. Почему же только я вижу тебя и разговариваю с тобой? Как же остальные?

— Они не думают о смерти. Они столько раз могли умереть, что привыкли к ней. А ты никогда и ни к чему не сможешь привыкнуть. Ни к радости, ни к боли. Всякую твою радость будет всегда омрачать мысль, что кому-то сейчас хуже, чем тебе.

— Скажи, мама моя жива?

— Я не могу сказать тебе. Если бы даже знала, это не в моей власти.

— А Микеша? Как он? У меня больше нет его баклажки…

— Прощай. Мне пора. Я сказала все, что могла. Будь осторожен.

Белое платье растворилось во мраке. Со стороны потухающего костерка раздались радостные восклицания Чучи. Спустя минуту появился и он сам.

— Дар? Вот ты где! Мы нашли приметный столб! В Книге пророка Смаггла, можешь себе представить, все мы есть! Сидим себе у костра, а вон там — железный столб! — Он указал рукой куда-то в темноту. — Где-то поблизости должен быть вход в подземелье, давай искать.

— Не надо его искать, — отозвался мальчик. — Вот он.

Лицо подземельщика расплылось в широкой улыбке:

— Так ты нашел его уже! Вот молодчага! Эй, сюда! — позвал он Владигора с асканом. — Дар вход нашел!

Рум ослабел настолько, что стоило ему встать с ложа, как все начинало кружиться перед глазами, голова наливалась свинцовой тяжестью и он вновь валился на подушки. Последнее масло догорало в светильнике, скоро должна была наступить полная тьма. Чувства верховного вождя айгуров притупились, и ему уже было все равно, в темноте он умрет или при тусклом свете догорающего фитиля. Его уже не мучили ни жажда, ни голод, да и сама смерть больше не казалась ужасной. Он даже был бы рад, что не придется исполнять волю Триглава и лезть под землю, в логово отвратительных коротышек. Лишь чувство мести не отпускало его, и, может быть, благодаря ему он еще был жив.

Когда вдруг задрожали стены, Рум открыл глаза и посмотрел на потолок, ожидая увидеть своего свирепого покровителя, который обещал вызволить его из заточения. Однако глаза его ничего не различили в темных сводах пещеры. Послышался грохот камней, внутрь ворвался поток свежего воздуха, и громовой голос произнес:

— Ты не туда смотришь, вождь. На этот раз мне не понадобилась твоя паутина. Вставай!

В замурованной стене зияла огромная брешь, и Рум увидел в ней высокого воина в черном плаще до пят. Рум попытался подняться. Ноги не держали его, и он бессильно опустился на ложе. Триглав шагнул в пещеру.

— Держи. — Он протянул верховному вождю небольшой кувшин. — Это вино вернет тебе силу. Пей!

Рум начал пить из горлышка, проливая красную тягучую жидкость на грудь. Руки его тряслись, он с трудом удерживал на весу кувшин с питьем, которого никогда прежде не пробовал.

— Это действительно вино? — спросил он, сделав несколько больших глотков.

— Не важно, что это. Пей до дна!

Когда кувшин опустел, Рум вдруг почувствовал необыкновенный прилив сил. Он легко поднялся на ноги, сжал и разжал кулаки и засмеялся.

— Этого тебе хватит, чтобы не испытывать жажды и голода до завтрашнего вечера. Завтра я вновь приду и, если ты выполнишь то, что я велел, помогу расправиться с твоими врагами.

— Мне нужно спуститься к грунам? — спросил Рум, не испытывая, как ни странно, ни малейшего страха.

— Да. И убить Морошь! Возьми с собой нож или меч.

— Я повинуюсь твоей воле, о могущественный мой покровитель. — Рум согнулся в почтительном поклоне. — Но если… — Он поднял голову и осекся. Триглава нигде не было. Лишь затхлое его дыхание еще витало в воздухе. Рум поднял с ковра меч и вышел из пещеры, переступая через крупные обломки развороченной стены.

Пройдя немного по коридору в сторону лестницы, ведущей наверх, Рум остановился и прислушался. До его ушей донесся негромкий смех девушек-наложниц, тихое бренчание рифелы. Из кухни, находящейся в нижних переходах, потянуло запахом вареного мяса. Справа по коридору находилась мастерская, оттуда слышался перестук молотков, визгливое подвывание точильных камней. Все эти звуки и запахи были настолько обыденными, что Рум на мгновение опешил. Жизнь, которая, как ему казалось, замерла на время его заточения, продолжалась как ни в чем не бывало. Никто не горевал по своему верховному вождю, не соблюдал траура, не оплакивал его преждевременную смерть. Может быть, все думают, что он покинул Воронью гору, чтобы возглавить завоевательный поход на Братские Княжества?..

Он пошел дальше и у поворота к пещерам, в которых трудились безъязыкие ювелиры и чеканщики, повстречал стражника, уставившегося на него с недоумением и страхом.

— Все ли в порядке? — спросил Рум нарочито спокойно.

— О да, мой вождь! — воскликнул тот сорвавшимся от волнения голосом.

— Где Харар?

— Мне это неведомо, мой господин, — пробормотал стражник, побледнев.

Рум впился в молодого воина глазами, затем криво усмехнулся и, не произнеся больше ни слова, двинулся дальше.

Следующим, кого он увидел, был сам Харар, шедший навстречу в сопровождении двух охранных воинов. Начальник стражи только что приехал, плащ его был в дорожной пыли, он шел мрачно глядя себе под ноги. Почувствовав впереди человека, который двигался прямо на него, не уступая дороги, Харар недоуменно поднял глаза и вскрикнул. Смуглое лицо побледнело, рука невольно потянулась к кинжалу на поясе. Но Рум опередил его, приставив острие меча к горлу начальника стражи. Воины Харара застыли в растерянности, не зная, кого им следует защищать — своего начальника или верховного вождя?

— Ты… ты жив? — прошептал Харар дрожащими губами.