— Не наступите на плиту ненароком, — предупредил он. — Кто знает, где потом окажешься.

— Может, это еще одна ловушка, которую нам Морошь уготовила? — предположил Филимон.

— Может, так, а может, и нет, — задумчиво произнес Чуча, глядя на плиту. — Стрела на запад указывает, в наши края. А ну-ка, стойте все на месте! — Он вдруг опустился на корточки и раздвинул ладонями невысокую, но густую траву. Затем, пригнувшись, сделал несколько шагов в сторону. Потом встал и объявил: — Временным колодцем кто-то пользуется. Он тут наследил немного. Судя по подошве, не юноша уже, но и не слишком грузный. Дорогие сапоги на нем, каблук высокий, в таких простой люд не щеголяет.

— Да ты следопыт у нас! — хмыкнул Филимон.

— Молодец Чуча! — похвалил Владигор. — Если стрела на запад указывает, значит, можно назад кому-то из нас вернуться. — Он взглянул на Филимона.

— Ну уж нет! — возмутился тот. — Почему я? Вон Чуча пусть! Я тут нужнее!

— Белун вторую неделю от тебя вестей ждет, — сказал князь. — У него с тобой какой был уговор, вспомни? Лишь только врага обнаружим, ты летишь обратно и все ему в точности передаешь.

— Летишь, а не в бездонный колодец ныряешь! — поправил Филимон. — А у тебя, вспомни, какой был с чародеями уговор? В единоборство с неведомым врагом ни в коем случае не вступать! А ты что задумал?

— Белун, о единоборстве говоря, кровавую схватку разумел. А мне, чую, меч может и не понадобиться. Ступай, Филя. Не прогуливаться тебя посылаю. Еще неизвестно, где вынырнешь, так что ко всему будь готов. Расскажи Белуну все, что с нами приключилось. И Ждану от меня передай, чтобы не мешкая двигал рать к Вороньей горе. Там и встретимся, коли живы будем.

Филимон стоял насупясь. Возвращаться ему очень не хотелось, однако доводы Владигора были убедительны. Белун давным-давно ждал его с известиями.

— Куда следы-то ведут? — спросил он ворчливо у Чучи.

— Куда-куда! Туда вон! — Подземельщик указал в сторону дворца, до которого все еще было далеко. — Князь прав, возвращайся. И его прихвати. — Он кивнул на аскана.

— Нет, я с вами пойду, — покачал певец головой. — Если Золотой дворец не выдумка, я должен побывать в нем.

— Нам его не обойти, — тихо сказал Дар, и от этих слов всем стало не по себе.

Филимон вздохнул:

— Ладно, уговорили. Отойдите подальше, мало ли что. Аскан, лук мой и колчан себе возьми, авось пригодятся.

Он шагнул на каменную плиту и встал на круг со стрелой. Остальные невольно попятились назад. Но ничего не изменилось, Филимон продолжал стоять, глядя на товарищей виновато и немного испуганно.

— Филька, чуть не забыл! — крикнул вдруг Чуча. — Пусть Белун в Книгу пророка Смаггла еще заглянет. Сдается мне, что в ней новые подсказки появятся. И чего я с собой ее не взял!..

— Да ты не видишь, что ли, что я никуда не деваюсь! — рассерженно ответил Филимон. — Может, это просто обыкновенная плита, а никакой не Временной колодец?

— Ну и кто ее сюда положил, по-твоему? — возразил подземельщик. — И зачем? Для красоты?..

Тот не успел ответить. Неподвижный воздух шевельнулся, возник и тут же смолк какой-то сиплый свистящий звук, и Филимон исчез. Выдолбленная в каменном круге стрела тоже исчезла, хотя сама плита осталась лежать в траве.

— Словно корова языком слизала, — пробормотал Чуча.

— У айгуров есть другая поговорка, — подал голос аскан, покосившись на Дара.

— Какая же, говори?

— Словно ослица пернула.

Чуча вытаращил на него свои круглые желтые глаза:

— И ничего похожего! Тоже мне поговорка!

Владигор взглянул на Дара и пожал в недоумении плечами. Мальчик улыбнулся:

— Все просто. Чуча рассказал о том, что он увидел, аскан — о том, что он услышал.

Айгурский певец согласно кивнул.

— А-а, — протянул Чуча. — Ну, тогда понятно. Вообще-то поговорка неплохая!

Владигор расхохотался так звонко и заразительно, что от веселого дружного смеха не смог удержаться никто.

— Я их не вижу, но чувствую, что они рядом.

Морошь произнесла свою мысль вслух и даже не заметила этого.

— Про кого ты говоришь? — сверкнула любопытными глазками некрасивая девочка лет двенадцати.

— Ах, это не твоего ума дело, Замарошка! — Царица с досадой поморщилась. — Не приставай, займись чем-нибудь.

— Мне скучно! — захныкала та. — Давай гадость кому-нибудь сделаем?

— Оставь меня, мне нужно думать.

— Хоть бы этот одноглазый дурак прилетел. Или папашка с хвостом.

— Уходи, говорю.

— Почему ты красивая, а я нет?

— Потому что твой папашка — с хвостом.

— Ты его сильнее, да? Отруби ему его мерзкий хвост, пусть повизжит!

Царица едва заметно усмехнулась, поднялась со своего трона и подошла к дочери.

— В твоих жилах кровь человеческая течет вперемешку с кровью лютого зверя, даже более чем зверя, — произнесла она, взяв девочку за подбородок и глядя ей прямо в глаза. — Зверь сидит в каждом человеке. Но тот, который в тебе, будет рваться наружу с особенной прытью. Я хочу, чтобы ты навсегда запомнила вот что. Как бы ни был силен зверь, человек в конечном итоге окажется сильнее его. Более умной, жестокой и коварной твари, нежели человек, невозможно себе вообразить. Поэтому не поддавайся звериным желаниям, а подавляй, подчиняй себе, приберегай их до поры, чтобы в нужный момент выплеснуть их с такой страшной силой, какой не обладает ни один смертный.

— Как тот Огненный вал?

— Ну хотя бы, — неохотно ответила царица, выпуская подбородок Замарошки из своих цепких пальцев. — Он несколько опустошил меня, голова ноет.

— Научи меня управлять им, — вкрадчиво попросила девочка. — Я однажды попробовала, и у меня почти получилось.

— Ты? — искренне удивилась Морошь. — Когда же?

— А не помню, недавно. Твоя ручная двухголовая ворона прилетала в тот день.

— Ворон, а не ворона.

— А, все равно дурак!

— Зачем же ты разбудила стихию, природа которой тебе неизвестна?

— Мне хотелось убить уродливого коротышку с его компанией.

— И что же, убила?

— Ага!

От оглушительной пощечины девочка отлетела к стене и больно ударилась головой о высокую, расписанную змеями вазу, которая раскололась на мелкие черепки. Протяжный жалобный вой огласил просторную залу. Вода в фонтане перестала журчать и словно остекленела. Морошь махнула рукой, звонкая струя вновь послушно ожила.

— Я ударила тебя не за то, что ты хотела убить чужаков. — Голос царицы был совершенно невозмутим. — Ты не по назначению использовала силу, которая могла в любое время понадобиться мне. Если ты по-прежнему будешь поддаваться своим звериным прихотям, твои волосатые ноги станут еще уродливей.

Девочка гневно топнула ногой, но не нашлась что сказать, горько заплакала и бросилась вон из залы.

В раскрытое окно потянуло вдруг едким дымом, который начал сгущаться, обретая формы коротколапого чудовища с оскаленной зубастой пастью. Царица поморщилась и провела ладонью сверху вниз, воздвигая перед собой незримую преграду. Триглав двинулся вперед, ткнулся мордой в прозрачную стену и озадаченно замер. Затем усмехнулся и прорычал:

— Вот, значит, как! Даешь понять, что даже дух мой тебе непереносим?

— Ты догадлив.

— И пытаешься вытравить из моей дочери семя отца?

— Она не твоя дочь.

— А чья же? Не ты ли минуту назад растолковывала Замарошке, чья кровь в ней главенствует?

— Никогда в ней не будет главенствовать твоя кровь! Я запретила тебе являться ко мне! Что тебе опять надо?

— Открой мне свои мысли, свои планы. Я же знаю, что ты задумала что-то неслыханное. Учти, Воронья гора моя, и я тебе не позволю туда соваться.

— Не позволишь? Хотела бы я посмотреть, как ты сможешь помешать мне сделать что-либо. Если ты попытаешься, я сделаю то, что посоветовала Замарошка.

— Что она такого посоветовала?

— Отрезать твой мерзкий хвост и послушать, как визгливо ты будешь верещать от боли и унижения.