Чуча, глотнув из протянутой Владигором фляги, передал ее Филимону и обошел скалу кругом. Затем приложил к ней ухо и долго стоял так, иногда постукивая ногтем по гладкому, отполированному ветрами камню.

— Внизу вода есть, — сказал он наконец. — Ручей. Но глубоко, не докопаться.

— Все равно копать нечем, — махнул рукою Филимон.

— Куда течет? — спросил Владигор.

Чуча указал на восток:

— Нам с ним по дороге.

— Хорошо, если так, — кивнул Владигор. — Может, наружу выбьется.

— А ну-ка тише. — Филимон приложил палец к губам и склонил голову набок, прислушиваясь. Все замерли. Через мгновение Владигор услышал отдаленный гул, напоминающий звук воздушной тяги в кузнечных мехах. Гул слышался с той стороны, откуда они приехали, и медленно нарастал, приближаясь. Лиходей беспокойно заржал.

Владигор, Филимон и Чуча обернулись на запад, напряженно вглядываясь вдаль, но долго ничего не замечали, кроме красноватого марева и желтого песка, соединявшихся на горизонте в одну темную полосу.

— Слетаю проведать, что там, — сказал Филимон и зашел за скалу. Он не выносил, когда за его превращениями кто-то наблюдает, как будто стеснялся своего дара, которым когда-то наделил его Белун, спасая от гибели. Вскоре ширококрылая птица взлетела из-за скалы и устремилась на запад.

Владигор и Чуча молча смотрели ей вслед, пока она совсем не исчезла, растаяв в дрожащем воздухе.

Гул стал уже таким сильным, что давил на уши. Происхождение его по-прежнему было неясным. Если он предвещает жестокую бурю, то должны быть хоть какие-то ее признаки — порывистый ветер или скопления черных туч. Ничего, однако, не менялось в мутном небе над головой, и воздух был все так же неподвижен и душен.

— Мне становится страшно, — признался Чуча и постарался улыбнуться, но улыбка вышла виноватой и жалкой.

Лиходей вздрагивал всем телом, тряс гривой и рыл копытом песок, будто призывая своего хозяина убраться отсюда подобру-поздорову. Владигору и самому было не по себе. Он в первый раз горько пожалел, что не надел на безымянный палец заветное аметистовое кольцо, вспыхивающее алым светом при приближении опасности. Придется полагаться не на магическую помощь, а на собственное чутье. Но сейчас чутья особенного не требовалось, чтобы понять, что нужно поскорей уносить ноги. И все же уехать и не узнать, откуда идет этот устрашающий гул, Владигор не мог.

— Ну где же этот Филимон! — воскликнул Чуча едва ли не с отчаянием.

Филимон появился неожиданно. Он кубарем выкатился из-за ближайшей скалы, вскочил на ноги и побежал, размахивая руками и крича:

— Живей бежим отсюда! Небо сворачивается! Скачите, я за вами полечу!

Владигор не совсем понял про небо, но решил, что расспросит об этом позже. Такой паники в глазах Филимона ему еще не приходилось видеть. Чуча уже был на коне. Владигор вскочил в седло и, прежде чем пустить Лиходея во весь опор, еще раз обернулся на запад. То, что он увидел, потрясло его своей неправдоподобной грандиозностью. Небо — если так можно было назвать красноватую пелену над головой — действительно скручивалось в гигантский крутящийся вал, касающийся нижним краем земли и втягивающий в себя песок, камни, скалы — все, что лежит у него на пути. Внутри этой клубящейся массы, растянувшейся во всю видимую глазом ширину пустыни, полыхали огненные молнии. Они, возможно, порождали раскаты грома, но их совершенно невозможно было расслышать в монотонно-оглушительном гуле. Это зрелище завораживало своей гибельной неотвратимостью и было даже по-своему красиво, оно притягивало, призывало забыть обо всем и слиться воедино с подавляющей волю стихией, стать песчинкой в клубящемся море воздуха, камня и огня. Вал приближался достаточно быстро, чтобы пеший не сумел убежать от него. Владигор не без усилия заставил себя отвернуться и погнал Лиходея вперед.

Они проскакали около часа, пока гул за спиной не стал наконец понемногу ослабевать. И тут Чуча спохватился, что не видит Филимона, который все время летел вслед за ними, стараясь не отставать от быстроногого коня. Владигор без лишних слов повернул Лиходея и поскакал назад. Уши снова, словно тисками, начал сжимать неумолимый гул.

Филин выбился из сил и отстал. Когда Владигор наконец увидел его, тот передвигался длинными прыжками, ненадолго и невысоко взлетая над землей. Какая-то сотня сажен отделяла его от всепоглощающего вала огненной мути, который вблизи виделся сплошной, бесконечно уходящей ввысь стеной. Владигор соскочил на землю, подхватил изможденную птицу и, прыгнув в седло, даже не стал подстегивать Лиходея — конь мгновенно ринулся прочь от грозящей гибели. Филимон отчаянно сжал когтями плечо князя, лишь на это ему и хватило сил. Когти впились в живое тело, но Владигор не обратил внимания на боль. Чуча что-то отчаянно кричал, в его желтых глазах плясал ужас. Владигору казалось, что тот просто разевает рот, будто немая рыба.

Расстояние между ними и гибельной мглой стало опять увеличиваться. Однако Владигор заметил, что конь бежит уже не так стремительно. Лиходей лоснился от пота, с губ его слетали хлопья кровавой пены. Сколько он еще сможет выдержать?..

Владигор вдруг понял, чего хочет от него Чуча, крича и дергая за рукав. Невысокая горная гряда появилась слева впереди. Подземельщик призывал скакать в ту сторону.

Вскоре стало ясно, что это не череда скалистых гор, а все та же монолитная скала, торчащая из песка и отличающаяся от прочих размерами и причудливой формой. Ее длинная горбатая спина, утыканная острыми верхушками, напоминала ощетинившегося и окаменевшего дракона. Возможно, это была вершина некогда громадной горы, чье основание теперь было скрыто под толщей песка. Склоны ее были почти отвесны, и Владигор приостановил задыхающегося коня, раздумывая, с какой стороны лучше объехать это, увы, не убежище, а препятствие. Внезапно Чуча спрыгнул на землю и побежал туда, где скала делала изгиб, словно поворачиваясь боком к накатывающемуся смертоносному валу. Добежав до поворота, Чуча обрадовано, как показалось Владигору, подпрыгнул и что-то закричал. Вновь ни слова нельзя было разобрать из-за гула. Владигор подскакал к подземельщику. Тот стоял у небольшого грота, углубляющегося в скалу не более чем на десять шагов. Грот был неширок, но Лиходей все же смог протиснуться туда, когда с него спешно поснимали седельные сумки. Филин, первым скользнувший в глубину, уже успел снова принять человеческий облик. Конь и трое путников прижались к дальней стене и, все еще тяжело дыша, принялись ждать. Ничего другого больше не оставалось.

Долго ждать не пришлось. Гул заполнил тесный грот, стал нестерпимым и почти осязаемым. Все трое закрыли уши ладонями, но это мало помогло. Земля затряслась, в боковой стене появилась трещина, и Владигор испугался, что низкий потолок сейчас рухнет. Затем все поглотила жаркая тьма.

Окна просторного зала были широко распахнуты. Легкий ветерок теребил прозрачную ткань занавесок и шелестел снаружи длинными пальмовыми листьями. Посреди зала стояла круглая ваза, искусно вырезанная из цельной малахитовой глыбы. Над ней весело звенел маленький фонтан, голубая вода стекала вниз по многоярусным чашам, наполняя мраморный пруд, в котором покачивались зеленые блюдца лилий.

Лицом к свету на высоком троне, спинка и подлокотники которого были украшены драгоценными камнями, сидела красивая женщина в черном одеянии. Осанка ее была гордой, голос, когда она заговорила, невозмутимо спокойным, не выражающим ни удивления, ни гнева, ни радости.

— Ты вновь пришел сюда, человек. Однажды я уже сохранила тебе жизнь, ибо твоя смерть не принесла бы мне никакой пользы. Тебе не страшно, что твоя назойливость в конце концов покажется мне чрезмерной?

Тот, к кому она обращалась, стоял перед троном, опустившись на одно колено и почтительно склонив голову. Мужчина был молод и красив, черная, чуть вьющаяся борода была коротко и аккуратно подстрижена. Ворот шитого золотом терлика, еще не очищенного от дорожной пыли, был расстегнут, но не по причине полуденной жары, а из-за отсутствия верхней пуговицы. Он поднял голову и посмотрел на восседавшую на троне восторженными глазами: