Дару показалось, что старый волк обречен. Хотелось как-то помочь ему. Мальчик даже тронул поводья, но Пятнышко благоразумно не послушался и остался стоять на месте.

Волка спасло то, что старая его шерсть не окончательно вылиняла. Когда паук подтащил его совсем близко, зверь метнулся вперед и в отчаянном прыжке намертво впился зубами в одну из волосатых паучьих конечностей, упирающихся в землю. Одновременно с этим целый пласт старой шерсти отделился от тощего бока вместе с липучей нитью паутины. Паук не удержал равновесия и упал на бок. Волка швырнуло вперед, он разжал пасть и врезался в мягкий живот чудовища, рванув его правым клыком со всей яростью, на какую еще был способен. Волокнистые внутренности и кровавая слизь хлынули наружу и погребли под собой старого вожака, лишив его последнего живительного вдоха.

Паук был еще жив. Он злобно таращил глаза и силился подняться. Пятнышко резко опустился на колени, и Дар от неожиданности скатился с седла на землю. Видимо, этого конь и ждал. Он стремительно поскакал к чудовищу, встал перед ним на дыбы, а затем взбрыкнул и задними копытами разнес пауку голову.

Дар торжествующе вскинул руку. Яркий луч от камня ударил в паутину над головой. Она тотчас начала расползаться, лопаться и оседать лохмотьями на еловых ветвях и стволах. В вышине засветилось небо. Оно было голубым и безоблачным. Паучья туша стала бесформенной массой и продолжала таять, словно иллирийская медуза под солнцем, а потом и вовсе исчезла. Лишь скелет отважного волка с единственным клыком отчетливо выделялся посреди хвойной поляны.

— Ну, пособил так пособил! — раздался вдруг веселый и лукавый голос.

Пятнышко сразу же подбежал к мальчику и встал рядом. Дар поспешно спрятал камень под рубаху и огляделся. Из темного коридора вышел на свет невзрачный старичок с реденькой бородой и хитрыми глазками.

— А то ведь сущее безобразие творилось тута, — продолжал он, направляясь к Дару. — Прямо домой не попасть! Ну а тута и ты с камушком пожаловал. И вовремя. Я прямо заждался, ей-ей не вру! — При упоминании о камне Дар невольно прикоснулся к кошелю под рубахой. Старичок это заметил и замахал на него. — Да что ты, не украду я! Что ты! Его же, окромя тебя, и в руках никто не удержит. Вот ведь оно как!

Последнюю фразу он произнес с таким неподдельным удивлением, что мальчик улыбнулся. В словах старичка не чувствовалось скрытого подвоха, приветливость его казалась искренней.

— Дедушка, а ты кто? — спросил он.

— Я-то? — переспросил старичок и задумался, будто этот простой вопрос показался ему слишком затейливым. — А Микеша! Микешей, стало быть, меня и зови. А ты, стало быть, гость мой. Самого-то как звать?

— Меня Даром звать.

— Ну-ну, — кивнул тот. — Хотя даром редко что у нас делается. Имена даром тоже не даются. Ну, раз назвался так, воля твоя. Пойдем, стало быть?

— Куда?

— Как — куда? — удивился Микеша. — В гости ко мне. Ты же услужил мне, чудище одолел. Не мешает и отдохнуть.

— Это не я одолел, — сказал Дар. — Это волк. И еще Пятнышко.

— Хе-хе-хе! — добродушно засмеялся старичок. — Да что б они сделали без тебя! И без камушка твоего.

Слова странного старичка были просты, но мальчик не понимал и половины их значения. Он покачал головой и сказал как можно мягче:

— Ты, дедушка, прости, но нам в дорогу пора. Недосуг нам гостить.

Тот округлил глазки и всплеснул руками:

— А дорога-то где? Куда поедешь-то? Обратного пути уже ведь нету.

— Обратно нам не нужно, — сказал Дар и в растерянности оглянулся. Ели по-прежнему тесно прижимались друг к другу, и покинуть поляну можно было лишь тем же самым темным коридором, по которому они сюда и приехали. Мальчик замялся и спросил: — А почему обратного пути уже нет?

— Так ведь чародеи лес замкнули! — подивился его непонятливости старичок. — Ненадолго, правда, всего на годок, да ведь тебе и до завтра ждать невтерпеж. А все ж погоди до завтра-то. Да и не пущу я тебя на ночь глядя!

— Ладно, — вынужден был согласиться Дар. — Но я вместе с Пятнышком. И до завтра только.

— До завтра, до завтра, — успокоил его Микеша.

Он подошел к ближайшей ели, из ствола которой торчал короткий толстый сук, ухватился за него двумя рукам и почти повис на нем. Шершавое полукружье коры неожиданно поползло вниз, оказавшись потайной дверью. Дар увидел широкие каменные ступени, спускающиеся в темноту. Пятнышко, к его удивлению, тотчас направился туда, и мальчик последовал за конем. Спуск был пологим, но Дар споткнулся и чуть не упал, нащупывая очередную ступень в кромешной тьме.

— Ты посвети себе-то, — посоветовал идущий за ним Микеша. — Конь, как я погляжу, дорогу вспомнил. Мне тоже не привыкать. А ты как бы шею не свернул.

Дар, поколебавшись, достал из кошеля свой камень, и пещера сразу озарилась ровным светом. Ее высокий свод и стены были составлены из могучих еловых корней. Ступени скоро кончились, и под ногами также оказались корни. Идти стало труднее.

— Вот ведь оно как! — пробормотал сзади Микеша. — Перун у Переплута помощи просит. Ну времена!

Они шли недолго. Корневые стены сменились каменными, подошвы ступали по ровной твердой земле. Дышалось легко, но от земли веяло сырым холодом, кое-где лежал иней. Дар обрадовался, когда впереди появился живой огонь, и опять вспомнил об овсяных лепешках в заплечном мешке. Огонь горел в небольшом очаге, освещая и обогревая просторный зал со стенами из гранитных глыб. Легкий дымок поднимался и уходил в узкую щель на потолке. Рядом с очагом, вытекая из-под скалистого валуна, журчал в каменном желобе чистый ручей. В противоположном углу стояли бочонки и кадки, с потолка свисали пучки высушенных трав, связки кореньев, какие-то мешочки. Полка, также подвесная, была заставлена горшками и прозрачными пузырьками с разноцветной жидкостью. Под ней лежало длинное толстенное бревно со стесанным верхом, заменявшее, видимо, и лавку, и стол, ибо присесть больше было некуда.

В центре этого странного помещения лежала круглая каменная плита с начертанной на ней черной стрелой.

— Горит, горит мое полешко заветное! — радостно произнес Микеша, подходя к очагу. Он подержал над ним руки, будто хотел согреться. Пламя уменьшилось и загорелось ровнее. Старичок развязал свой мешок, достал из него сверток из лопуховых листьев, развернул, и в нем оказалось несколько свежих плотвичек. Микеша ловко нанизал рыб на ивовые прутья и пристроил их над огнем.

Пятнышко напился из ручья и отошел в сторону, спокойно наблюдая за действиями старичка. Дар спрятал под рубаху кристалл, присел на бревно и, тоже развязав свой мешок, вынул тряпицу с лепешками. Вкусный запах печеной рыбы уже начал щекотать нос.

Микеша подошел к одной из кадок, зачерпнул полную плошку моченой брусники и поставил перед мальчиком. Затем вернулся к очагу, убедился, что рыба испеклась, и наполнил вторую плошку румяными плотвичками.

— Угощайся, мил человек, — сказал он, присаживаясь на бревно. — Завтра трудный тебя ждет день, может, и не до еды будет.

Некоторое время они ели молча. Наконец Дар не выдержал:

— Микеша, откуда ты про меня знаешь? Расскажи мне… обо мне.

Старичок прожевал лепешку, тяжело вздохнул и озадаченно поскреб в бороде.

— Да знаю-то я не шибко много. Тут вот ведь странность какая. Иные наверху родятся, чтоб потом вниз сойти. Ты же под землею рожден, чтоб затем наверх подняться. И Переплут тебя щадит, и Перун лелеет, видать, нужен ты и тому и другому. А я что ж? Я человек маленький, только и умею, что Переплуту служить да со смертушкой дружить…

— Ты сказал, что мой камень никто, кроме меня, в руках не удержит. Почему так?

— То Перунов камушек. Силы необыкновенной. Коли носишь ты его, значит, греха на тебе нет. Он главный твой оберег. Вон ты сколько лет по горам, по лесам да по пустыням скитался, а все жив! Ни звери, ни люди лихие не смогли тебя погубить.

— Я ничего этого не помню.

— Конек твой помнит зато.

— А куда мы едем?